Каскадер и постановщик трюков Олег Василюк ставит эти самые трюки чуть ли не сорок лет. Шесть из них отработал на картине Алексея Германа «Трудно быть Богом». И теперь, как сразу стало понятно, ему трудно говорить о чем-то другом, кроме германовской картины. Ну и, конечно, о Германе.
– Лет десять назад, если не больше, пошли разговоры о том, что российские каскадеры получают гроши, не то что ребята из Голливуда. А как сейчас?
– Обсуждать эту тему смешно и глупо. Ну да, в конце 90-х годов один из наших коллег написал что-то похожее, оттуда и повелось: “Мне заплатили всего ничего… И вот я чуть-чуть не убился… А я чудом не сломал себе палец!..” Сплошные стандартные ответы на стандартные вопросы.
– Я к тому и веду: с некоторых пор у нас стали снимать много фильмов, не всегда хороших, но разных, из них не вылезают каскадеры. Так что изменилось для вашего брата?
– Ничего. Единственная перемена – в нашей среде появились люди, сумевшие выбраться из рутины в кино. Настоящее. То самое, которое иногда здесь снимают Америка, Англия. Или, предположим, Италия. Это вышло случайно: один из общих знакомых, тоже каскадер, сейчас вовсю ставит трюки в Голливуде. Когда надо, его, как русскоговорящего парня, присылают сюда, он обзванивает нужных ребят. В результате сколотилась группа людей, которые смогли пристроиться к кинематографу. А все остальное, что делают у нас – за исключением работы Германа, – кинематографом не назовешь.
– Ой мамочки! Это вас куда-то высоко занесло…
– Нормальная высота. Недавно я посмотрел по телевизору все картины Алексея Юрьевича – наверно, показывали к его 70-летию. Вот это кино.
– Тогда что, по-вашему (называю первого, кто пришел в голову), снимает Виталий Мельников?
– Согласен, у Мельникова – тоже кино. Но таких гениев, как Герман, уже не будет. Мы ведь всегда от чего-то отталкиваемся, сравнивая высоту. Скажем, вот Эльбрус, на который экскурсии водят пешком. Или Эверест – туда редко кто забирается. А кроме них есть еще какие-то вершины…
– На этот счет знакомые мне киношники отзывались попроще, без всяких сравнений с горами: “Мать-перемать, что за радость – возиться с картиной шесть лет? Этак-разэтак, с ума сойти!”.
– Давайте посмотрим с другой колокольни. Пусть любой режиссер – Сокуров, Мельников, да кто угодно – попробует месяц просидеть на одном эпизоде. И снять его, как это сделал Герман. Гарантирую: ничего похожего не выйдет.
– А не было тоски – застрять на месяц при съемках одного эпизода?
– Конечно, тоскливо. Но, повторяю, никто такого не сделает. Никогда. Все отработают три дня или четыре. Ну пять, ну неделю. И на большее у них не хватит фантазии.
– Как Герман вам объяснял, что ему нужно? На словах, на пальцах…
– Зачем? Есть сценарий. Если возникают проблемы, Герман говорит, в каком ключе их решать, и так далее. Причем это дело он видит как художник: на экране должно появиться то-то и то-то. А ты, пожалуйста, выдай все, что ему надо. Похожая штука случается, если вы, например, занялись ремонтом – решили вместо старого пола сделать новый. И рассказываете мастеру: паркетные шашечки должны смотреть вон туда, под таким-то углом. Ну а как он их уложит – его забота. После чего вы говорите: нет, плохо, неровно. Я просила уложить паркетины под 45 градусов, а получилось явно меньше… Или что-то еще. Правильно?
– Не знаю. Здесь я полная дура, поэтому доверяю мастеру.
– А Герман не доверяет. Он смотрит и говорит: плохо, не нравится. “Должна течь кровь, а я не вижу”. Потекла кровь. “Она не того цвета, который мне нужен”.
– Вы шепотом или про себя не ругались?
– Почему про себя? Ругался вслух. А как же? Все нормально – рабочая обстановка. Которая тебя затягивает и превращает чуть ли не в члена семьи.
Вот, скажем, один эпизод из картины. Даже не эпизод, а часть его, некая краска. Лошадь и человек, сидящий на ней, отправились в дальний поход. Он едет, сам не зная куда, и вряд ли вернется назад. Поэтому все, что может понадобиться, везет с собой – от туалетной бумаги до кучи разных вещей. Образно говоря, включая “виагру”. Здесь и оружие, и самовары с чайниками, и запасные трусы… Будете смотреть любую картину, снятую любым режиссером, хоть старым, хоть новым, обратите внимание: у кого лошадь так навьючена, как у Германа? Ни у кого. При этом у многих режиссеров легко заметить изоленту, которой обмотаны удила. У Германа – никаких изолент, все по-честному.
– Кто набирал каскадеров, вы или он?
– Прежде всего люди должны подойти режиссеру. Значит, он отсматривает фотопробы, костюмы, то, се. И – это для него самое важное – отбирает лица.
– Даже каскадерские?
– А как же! И в массовке, и где угодно он искал лицо, которое могло быть в средние века. Так происходило перво-наперво: “Этого парня берем. И еще вон того. Все остальные не годятся”.
– Ваше отношение к актерам, которые “сгодились”? Например, идете на съемки, навстречу – Ярмольник…
– Ну и что? Здороваемся и продолжаем работать.
– И никакого чувства привязанности: вот, мол, паяем общее дело?
– На этот случай существует контроль, который идет с экрана. Наши чаяния, мечты и желания, способности – все представлено на этом экране. После каждого дубля, после каждой репетиции бегаем смотреть видео, слушаем “замеченные недостатки”. Скажем, мне говорят: “Не там пролетел голубь”.
– Кошмар.
– А как иначе? В кадре и птицы, и лошади. И верблюд… Кого только нет. Люди сцепляются в драке – “Неправильно, не то”. Кажется, вы поняли задачу, порвали рубаху, наворотили то, другое. Оказывается, все нужно доделывать, переделывать. Тут же начинались разговоры: пора гнать его в шею, возьмите кого-нибудь в Англии, возьмите в Москве, в Израиле, где угодно. Но почему-то не взяли.
– Кто же затевал такие разговоры?
– На съемках говорил только Герман – единственный хозяин площадки.
– А вы что? Неужели не возмущались: “Да я сам уйду!”?
– Так оно и было. Вставал и уходил.
– Понятно, назавтра звонок…
– Как правило, звонили не на другой день, а сразу же.
Вообще, когда ты варишься в этой каше, кажется: здесь перебрали с кипятком, там обдали холодом. А выбравшись наверх, понимаешь: все было гениально. С тех самых пор у меня абсолютно изменился взгляд на кинематограф. Словно – снова скажу – ты взобрался на Эверест. Как у Высоцкого: “Весь мир на ладони, ты счастлив и нем…”
– Через эту вашу немоту мне трудно пробиться. Чуть что – отделываетесь короткими фразами, забираетесь на всякие высокие горы. Почему?
– Я могу кому-то, и в первую очередь себе, оказать медвежью услугу, пустившись в треп о нашей кухне. Правда, о своем актерском участии в картине “Трудно быть Богом” расскажу запросто. В первый день, как я пришел к Герману, он жутко обрадовался. “Какие классные сапоги! – говорит. – И шпоры классные!.. Положите его вот сюда”. Я был тут же положен, куда указал Герман, на меня наехала камера. И долго-долго снимала мои сапоги со шпорами. Так что если увидите их в кино – это я.
Елена Евграфова
__________________________________________________________________
ОТ АВТОРА
Один из эпизодов “кухни” мне все-таки удалось выяснить. Правда, рассказчик, поведавший эту историю, попросил ни под каким видом не раскрывать, кто он и чем занимался в картине “Трудно быть Богом”. Заметано.
Дело было так. Главному герою предстояло драться на мечах с актером Цурило (кто не в курсе – тем самым, который так здорово сыграл в германовской картине “Хрусталев, машину!”). У других режиссеров меч для злодея Цурило смастерили бы за пару дней. Из любых железяк, подвернувшихся под руку. А его автор (мастера на “Ленфильме” не перевелись) получил бы за все про все две бутылки водки.
Но Герман задумал отлить цуриловский меч из титаника. И без всяких халтурщиков-пьяниц, с привлечением профессионалов. В научно-исследовательский институт, расположенный в каком-то другом городе, отправили заказ, через всякие банки перевели кучу денег. И где-то через полгода актеру Цурило вручили титанический меч.
Несколько дней (а то и недель) его учили сражаться этим мечом. Причем по-особому, ни по-японски, ни еще как, потому что, по словам режиссера, “это уже было, все видели”. Наконец, умея махать мячом как никто на свете, Цурило вышел на съемку. И вот, когда он начал нападать на главного героя, тот биться не стал, а крикнул: “Да пошли вы на фиг!” Закинул свой меч куда подальше и ушел. То ли обиделся, что ему ничего титанического не досталось. То ли понял, что Цурило может запросто его укокошить.
В общем, этого боя снимать не стали. Но все равно, говорят, картина получилась классная.
