Экспертный совет Минобрнауки утвердил концепцию преподавания истории России в вузах для неисторических специальностей. Курс будет читаться уже с 1 сентября, заявил министр Валерий Фальков: «У нас есть большая цель — воспитание гражданина, осознающего сопричастность к истории России».
Концепцию, как пишет «Коммерсант», подготовил коллектив экспертов Российского исторического общества под руководством директора Института российской истории РАН Юрия Петрова.
Концепция хронологически поделена на шесть «основных этапов в развитии российской государственности». Это Русь IX — первой трети XIII века, русские земли с середины XIII до конца XV века, Российское (Московское) государство XVI–XVII веков, Российская империя, советская эпоха и современная Российская Федерация. В концепции говорится, что внимание необходимо уделять изучению не фактов, а причинно-следственных связей. А в основном содержании курса необходимо обратить «особое внимание историческому опыту строительства российской государственности на всех его этапах».
До студентов, говорится в концепции, нужно донести, что «на всем протяжении российской истории сильная центральная власть имела важнейшее значение для сохранения национальной государственности».
Как относиться к новой концепции? Это переворот в обучении истории или мы переживем и это? На вопросы отвечает кандидат исторических наук Д.А. Коцюбинский.
.
– Что утвержденная концепция изменит в преподавании истории?
– Ответ очевиден: студенты неисторических специальностей отныне будут обязаны изучать историю России. Появляется новый общеобязательный для всех вузов предмет, какими в эпоху СССР были История КПСС, научный коммунизм, политэкономия капитализма и социализма, «марксистско-ленинская философия» (диамат и истмат).
Если вспомнить, с каким раздражением относились к этим дисциплинам студенты, не собиравшиеся становиться историками, философами или экономистами, то, как можно предположить, и сегодня такая «обязаловка» скорее вызовет отторжение у очень многих взрослых людей, которые выбрали совершенно другие специальности, но которых государство решило «немного повоспитывать».
Скажу честно: мне жаль, что моя любимая наука (а я занимаюсь именно историей России) рискует превратиться для очень многих молодых людей в такое же тошнотворное «обязательное блюдо», каким в советских детских садах были варёные овощи – репа, морковка, капуста и прочие ужасы централизованного общепита.
Конечно, очень многое будет зависеть от конкретного преподавателя. Когда я начинал учиться на истфаке пединститута им. А.И. Герцена в самые глухие застойные времена – при позднем Брежневе и Андропове, даже тогда у нас было несколько преподавателей, которых мы слушали с огромным интересом и удовольствием и которым совершенно не мешал излагать их авторские версии тех или иных курсов тот факт, что все мы должны были проходить историю в духе «марксистско-ленинской теории». Преподаватель всегда мог, если хотел, построить свой курс так, что «Маркс-Энгельс-Ленин» оставались «где-то за кадром», а на первый план выходили собственные концептуальные представления автора лекционного курса или ведущего семинара.
Конечно, таких преподавателей было немного, но именно они оставили след в моем историческом мировоззрении, именно их мысли и фразы я то и дело вспоминаю. Таким был, например, преподаватель истории Античности Владислав Николаевич Андреев. Помню, как он задал нам на семинаре вопрос: «Какая правовая система вам ближе – талион («око за око, зуб за зуб», вендетта и т.п.) или штрафы за убийство, как это утвердилось позднее у древних германцев?» Большая часть группы, и я в том числе, как люди прогрессивные и гуманные, конечно, высказались за штрафы. И только один Андрюша Плахин – он уже давно живёт в Израиле и недавно подарил мне свою замечательную книгу по истории замков, построенных крестоносцами на Святой Земле, – высказался за «талион». И тут, ко всеобщему изумлению, Владислав Николаевич, улыбаясь в усы и хитро поглядывая сквозь свои огромные очки, сказал: «Вот и я, как Андрей!».
Где здесь был марксизм-ленинизм и прочая, по выражению самого же Брежнева, идеологическая «тряхомудия»? Да нигде! И слава богу. Потому что история – это наука экзистенциальная, это погружение в людей прошлого, которые в чём-то были совсем другими, а в чём-то ровным счётом ничем от нас не отличались, и сталкивались с теми же проблемами жизненного выбора, что и мы.
Любовь Константиновна Ермолаева (сегодня она – автор очень хорошего учебника по истории Петербурга для средних школ) читала нам Краеведение, и давала возможность писать курсовые работы по темам, которые мы сами выбирали, я взял историю творчества архитектора С.И. Чевакинского (создателя Новой Голландии и Никольского собора), и до сих пор помню, как мне было интересно самостоятельно собирать по крупицам (интернета тогда ведь не было) материал для этой студенческой работы.
Когда в 1985 году я вернулся из армии (а многих из нас «забрили» в 1983-м, сразу после первого курса, по «андроповскому призыву» – шла война в Афганистане, и государству требовались новобранцы в повышенном количестве, правда, я попал служить в ГДР), то такими же абсолютно внутренне свободными и дающими студентам свои авторские версии тех или иных «обязательных курсов» были мои новые преподаватели. Читавший курс Средних веков Юрий Павлович Малинин (это был уже 1986 год) открыто называл себя либералом. Этот человек сыграл в моём развитии особо важную роль. По сути, он сформировал моё понимание европейской, а по контрасту с ней – и русской истории.
Профессор Виталий Иванович Старцев – крупнейший специалист по истории русской революции начала XX века и политического масонства – также был совершенно свободен от какого бы то ни было догматизма, именно под его руководством я защитил кандидатскую диссертацию по истории русского национализма начала XX века. Можно вспомнить и других замечательных учителей и, что очень важно, хороших и добрых людей – Владимира Васильевича Барабанова, Ирину Петровну Насонову и многих других. Все они были подчёркнуто вне рамок «идейного официоза», стремились быть искренними и честными, когда читали нам свои курсы.
А те преподаватели, кто «шпарил по учебнику, как надо», практически стерлись из памяти, точнее, стёрлось то, что они нам пытались «вставить в головы». Всё это испарилось сразу же после сданных зачетов и экзаменов.
Но я хочу специально обратить внимание на то, что это был – именно исторический факультет. Студенты изучали историю, в том числе историю России (тогда она называлась История СССР) по личному выбору. И даже диамат в этой связи, особенно в аспирантуре, был не так уж и ужасен. Андрей Николаевич Муравьев постоянно рассказывал нам про своего любимого Гегеля, которого то и дело цитировал, повторяя: «Это ведь, наик, диалектика!», что вызывало у нас добрую и предельно уважительную улыбку. Борис Андреевич Ерунов тоже делал акцент не на марксистских прописях, а на истории философии.
Я с огромным уважением вспоминаю всех этих моих учителей.
– Но в целом правы же либералы, которые говорят: преподавание истории чиновники хотят сделать идеологически окрашенным? Может у них это получиться?
– В конечном счёте всё будет упираться в конкретных преподавателей. Но хочу сказать вот ещё что.
Первое. По моему глубокому убеждению, сам по себе институт чиновничьего контроля за профессионалами (неважно, в какой области), это нонсенс. Чиновник, оторванный от практической научной и преподавательской работы, всегда хуже будет разбираться в том, что и как надо «давать» студентам. Профессионалам надо доверять. Это моё твердое убеждение. Надо доверять ученым-преподавателям, их способности создавать глубокие и полезные студентам авторские курсы. Надо доверять заведующим кафедрами, набирающим сотрудников. Надо доверять ректорам, заботящимся о научной и образовательной репутации своего вуза. Надо доверять научно-преподавательскому коллективу, на свободной научно-поисковой и профессорско-преподавательской саморегуляции которого и должна быть, по моему мнению, основана университетская жизнь.
В этом смысле любые идейные директивы, которые спускают «сверху» учёным и преподавателям, кажутся мне и унизительными, и бесполезными. Заставить преподавателя-конформиста «тарабанить по Краткому курсу» – можно. Заставить студентов полюбить такого преподавателя и, главное, «инсталлировать» в свою долгосрочную память этот курс – нельзя.
Второе. Стремление использовать высшее образование как средство «воспитания» и «полоскания мозгов», а не как инструмент подготовки высококвалифицированных специалистов, способных к творческому мышлению и ответственному поведению в рамках свободно выбранной ими профессии, – это просто, по моему крайнему разумению, дорогостоящая и бесполезная чушь. Выше я объяснил, почему.
Третье. Надо всегда понимать, что история как наука – не то же самое, что память как «социальный факт» (если говорить языком Эмиля Дюркгейма), то есть как то, что императивно «давит» на человека и определяет его менталитет и его социальное поведение. Память – это то, что общество хранит как основу своей групповой идентичности, что всегда эмоционально, и притом предельно бинарно окрашено («добро – зло», «подвиг – предательство», «победа – поражение», «триумф – трагедия» и т.д.) и что в ста процентах случаев не вполне научно. Это не значит: «сфальсифицировано» (хотя и такое встречается сплошь и рядом в мемориальных конструктах), но это значит: упрощено и схематизировано.
Историческая память отвечает на вопросы: «Что в нашем прошлом было “хорошим”, а что “плохим”»?, «Чем/кем мы должны гордиться, а чего/кого – стыдиться и проклинать?». История же как наука ставит перед собой совершенно иные задачи. Она отвечает на этически нейтральные вопросы: «Что было?» и «Почему было?».
Школьный курс истории представляет собой микст из истории как беспристрастной науки и исторической памяти как пристрастного «воспитательного нарратива». Но вот вузовский курс истории должен быть, на мой взгляд, сугубо научным, а не «идейно-воспитательным». Однако, как мы прекрасно знаем, преподаватели истории в вузах, согласно гос. директивам, обязаны не только образовывать, но и «идейно воспитывать».
– А в других странах таких требований нет?
– Есть. Просто идейные установки везде разные. Но стремление заставить преподавателя непременно «промыть студенту мозг» возникает у государства, независимо от того, как оно себя именует или как его аттестуют политологи.
В США тоже есть нечто подобное нашим Федеральным государственным образовательным стандартам. Правда, на уровне штатов, а не США в целом. Впрочем, принципиально это мало чем отличается от российской модели, если вспомнить, что state (штат) – в переводе означает «государство». В штате Нью-Йорк, например, эти стандарты называются: Learning Standards for Social Studies («Учебные стандарты по обществознанию»).
И вот что, например, там предписывается «вставлять» в головы студентам: «Студенты будут изучать Русскую революцию и развитие Советской идеологии, а также национализм при Ленине и Сталине». Что такое «национализм» при Ленине, главной целью которого, как известно, была скорейшая мировая революция, и почему авторы данного пассажа решили именно национализм сделать ключевым элементом советской идеологии эпохи Ленина, для меня остаётся загадкой. Ясно, что добросовестный университетский профессор истории должен будет по возможности просто проигнорировать этот «стандарт».
А вот и «ненавязчивый евро-атлантический патриотизм» как ещё одна стандартизированная директива: «Студенты будут изучать роль ООН, НАТО, Евросоюза, негосударственных организаций и усилия по созданию коалиций, развивающих международное сотрудничество для разрешения конфликтов и иных проблем. Студенты также будут изучать степень, до которой эти усилия были успешными». Обратите внимание – вариант рассмотрения мотивов действий указанных структур не как априори ориентированных на мир и международное сотрудничество, «стандартом» не предусмотрен. Допускается лишь обсудить вопрос о том, удалась та или иная «мирная инициатива» или нет.
И далее: «Студенты будут изучать одну организацию и одну международную акцию, которые стремились решить проблемы окружающей среды, включая Киотский протокол». Вопрос о целесообразности и эффективности Киотского протокола, как мы видим, не ставится.
Ну, и само собой, куда же без «глобальной безопасности»: «Студенты будут изучать угрозы глобальной безопасности, такие, как международная торговля оружием (например, химическим, биологическим и ядерным), распространение ядерного оружия, кибернетические войны и терроризм, включая дискуссию о событиях 11 сентября 2001 г.» Торговля обычными видами вооружений, как нетрудно заметить, в приведенных примерах не упомянута, хотя практически все войны ведутся в современном мире именно этими видами оружия, крупнейшим продавцом которых являются, как известно, США.
А вот еще одна цитата, которую вполне можно охарактеризовать как державно-патриотическую: «В ответ на Вторую мировую войну и Холокост США сыграли главную роль (major role) в усилиях по предотвращению таких человеческих страданий в будущем». Сомнение в этой исторической заведомо небесспорной гипотезе, как мы видим, нью-йоркскими образовательными стандартами не предусматривается. И т.д.
Одним словом, проблема попыток идейно-воспитательного диктата государства по отношению к историческому образованию в вузах актуальна сегодня не только для России.
– В советское время историю подавали как борьбу классов и историю социального прогресса – от первобытнообщинного строя к социализму. В результате были народные герои – Болотников, Пугачев, Радищев, декабристы, парижские коммунары и т.д. И разнообразные враги прогресса. Это сильно исказило представления советских людей об истории страны и мира?
– Вновь возвращаюсь к тому, что школа и вуз – разные вещи. И что в университетах решающую роль даже в эпоху СССР играли не учебники, а преподаватели. Но если брать школьное образование, то, конечно, здесь вред идеологизации истории был очень значителен. Дело в том, что «марксистско-ленинское учение» было предельно заштамповано и агрессивно-назидательно. Реальные люди и реальные события из этих «классовых схем» попросту исчезали. И уроки истории в школе были в итоге одними из самых скучных. Советская школа давала историю на 90% как «правильную память» и лишь на 10% – как науку «без гнева и пристрастия», какой заповедовал быть истории ещё римский историк Корнелий Тацит. Хотя и в советской школе бывали учителя-подвижники, умевшие сделать рассказ о прошлом красочным и увлекательным, «человечным».
– Это проблема: как рассказывать о расширении московского царства / российской империи. Завоевание Казани – хорошо или плохо?
– Проблема в том, что студентам в вузах вообще не надо рассказывать о том, «хорошо» это или «плохо». Надо объяснить, что было и почему было.
В предложенной концепции, к слову, сказано, что «внимание необходимо уделять изучению не фактов, а причинно-следственных связей».
Ну, с тем, что фактам внимания уделять не надо, я не согласен. Думаю, здесь сказалась реакция на уже ставшее притчей во языцех фактологическое «натаскивание» школьников в ходе подготовки к ЕГЭ. Однако без фактов истории как науки быть не может.
Но вот акцент на установлении причинно-следственных связей – очень даже верный. И, к слову, он полностью исключает необходимость отвечать на вопросы: «хорошо» это было или «плохо». Если мы установили причины того или иного события, то давать моральную оценку этому событию – все равно, что давать моральную оценку изменению климата на земле.
Повторяю, этим высшее образование должно, по моему мнению, отличаться от школьного. Условно говоря, то, что Красный террор или Большой террор были страшными трагедиями, это учащийся должен узнать ещё в школе. А в вузе он должен постараться проанализировать прошлое более научно и понять, почему такие трагедии оказались вообще возможны? Почему то, что он считает злом, сумело восторжествовать на длительный исторический срок?
– Вас лично устраивают те идейные ориентиры, которые дает новая концепция: «…на всем протяжении российской истории сильная центральная власть имела важнейшее значение для сохранения национальной государственности»?
– Абсолютно! Я убежден в том, что Н.М. Карамзин был абсолютно прав, когда заявлял о том, что Самодержавие является «Палладиумом России». Весь мой курс, посвящённый истории российского самодержавия, посвящён доказательству именно этого тезиса. Именно с этих позиций я рассматриваю российскую историю как не похожую ни на какую другую – фатально циклическую историю «цивилизации ресентимента».
Но я исхожу из того, что у других учёных могут быть совершенно другие концептуальные подходы к российской истории. И пытаться сегодня заставить этих учёных кривить душой и говорить студентам то, во что сами эти ученые не верят, значит наносить вред научному и преподавательскому поиску. Любые стандарты – это препоны на пути движения науки и преподавательского дела вперёд. Так что я – за максимальную свободу деятельности моих коллег, хотя, повторяю, лично мне «директивы», спущенные сверху, в содержательном плане (о «воспитательных сверхзадачах» я уже высказался выше) кажутся в целом адекватными русскому историческому процессу.
Сергей Балуев
