«Первое время я общался с педагогами на языке жестов. Практически никто из них не знал английский», – вспоминает Джулиан Маккей, который родился в Монтане, но в 11-летнем возрасте приехал учиться классическому танцу в Россию. И стал первым солистом Михайловского театра. Пока его путь никто из американцев не повторил. Нам Джулиан Маккей рассказал о том, почему балет – это круто. И что его удивляет в России, а что в Америке.
– Джулиан, почему ты приехал учиться в Россию?
– В балете очень важна основа, начало, поэтому я и приехал в Россию. Здесь сохраняются традиции классического балета, на которых ты можешь построить базу, и без этого ты не можешь хорошо делать трюки, прыжки, вращения, дуэтные танцы. А ещё в России отношение к театру, к балету и к танцовщикам другое.
– В каком смысле другое?
– В России есть своя культура публики, культура восприятия театра. Зрители в России не просто ходят в театры, они понимают, что происходит на сцене. В таких больших городах как Петербург и Москва даже существует более знающий и подготовленный уровень зрителей, чем например, в Лондоне или в Нью-Йорке. А люди, которые живут не в столице, а в регионах, знают имена каких-то танцовщиков, ходили в театры в детстве и продолжают посещать их, будучи взрослыми.
В России уже давно заведено хорошо одеваться, когда приходишь в театр. Люди, которые выступают на сцене, посвящают этому всю свою жизнь. С детства они занимаются, чтобы сделать вот этот маленький прыжок или вращение. Из-за этого у народа есть очень большое уважение к театру, к балету и к тем, кто им занимается.
В прошлом году я поехал на выступление в Новосибирск. Зима, холодно, сажусь в такси. Заговорили с таксистом. Он начал расспрашивать о театре, о моей работе. Было заметно, что ему интересно, что балет и театр для него практически сакральны. Везде, где я бывал в России, встречаю у людей поддержку и интерес. Мне кажется, у многих здесь есть культурная основа, особенно у тех, кто ходит в театры с детства.
– Это с нашим образованием связано?
– Мне кажется, это исторически обусловлено. Культура театра сложилась давным-давно, есть фундамент. Я часто езжу по стране и могу сказать, что в России в любом, даже в небольшом, городе, есть свой театр. Вот я был в Астрахани. Сам город скромный, а театр там как огромный замок. В России меня впечатляют именно театры.
– А в Америке быть артистом балета не так почетно?
– Это совсем не как в России. В Америке даже не все бывали на балете. И отношение к театру там все-таки другое. Ну, например, недавно был скандал. Одна телеведущая в эфире посмеялась над тем, что мальчик в Англии собрался заняться балетом и пойти в специализированную школу. Она выразила надежду, что он оставит эту нелепую затею. Телеведущая даже не знала, что это целая сфера, которой люди посвящают всю свою жизнь.
– Но в Америке же много театров?
– Как правило, это частные театры. Они намного меньше поддерживаются государством, чем в России.
– Как случилось, что ты начал заниматься балетом?
– У меня есть сестры, которые с детства занимались балетом, а я просто был рядом, ждал, когда они закончат свои уроки. Балет – такая вещь, что нужно начать очень рано. Они начали в 5-6 лет. Потом сестры стали уезжать на летние курсы в Вашингтон, чтобы понять, насколько серьёзно их увлечение, потому что следующий шаг – это уже училище. В Монтане ведь невозможно было построить балетную карьеру и даже нормально заниматься.
– Нет танцевальных кружков?
– У нас там есть какие-то танцевальные студии, но иногда это даже хуже, чем заниматься балетом иногда. Когда сестрам удалось поступить в училище, и они уже жили в школе-интернате, которую основала покинувшая Мариинский театр балерина Виноградова, мы с мамой поехали их навестить и посмотреть зимний концерт. Мне было 3 или 4 года. Там я впервые увидел настоящий балет и мужские танцы вживую. Это был «Корсар».
Прямо помню тот момент. Я был маленький, играл с братом, но потом увидел действие на сцене и сразу захотел так же станцевать. Мне словно в одночасье перестал быть интересен детский мир, в котором я раньше жил.
Интересно сложился мой путь – моя первая партия в Михайловском театре была как раз в балете «Корсар». И это была партия раба, которая тогда, в детстве, так сильно запала мне в душу.
– Но разве в 4 года человек может выбрать, с чем связать свою жизнь?
– А почему нет? Когда я в 3 года танцевал перед домом, уже тогда понимал, что мне это нравится. И даже когда по телевизору видел танцы, понимал, что хочу так же. Я не скажу, что прямо задумывался о том, что буду делать в будущем. Скорее, я просто ощущал, что меня к этому тянет.
– А после спектакля ты сказал маме, что хочешь заниматься балетом.
– Мама была против, потому что в балете много денег не заработаешь. К тому же, у нас уже было две сестры, которые занимались этим, поэтому и так семье было сложно.
Мама еще прекрасно понимала, что заниматься придётся не в Монтане, где мы живём. Это означало, что все дети куда-то уедут. Конечно, она была против. Вероятно, она думала, что я постепенно забуду про эту затею, но я каждый день подходил и упорно спрашивал, когда мы пойдём на балет. Сестры активно поддерживали меня. В конце концов, мама сдалась.
– И ты пошёл танцевать?
– Да, я начал ходить в танцевальный кружок в Монтане, потому что даже хореографической студией это назвать сложно. Это даже не назвать балетом. Из всего кружка я был единственным мальчиком.
– Не смущало, что там только девочки?
– Нет. Мне было нормально. Я со всеми дружил, и мне было хорошо. Потом уже следом подтянулся мой младший брат Николас. Мы с ним очень близки. И, на самом деле, он более талантливый в балете, чем я, поэтому у него было больше шансов. Я просто был старше и, так сложилось, что я показал путь.
– Когда ты начал заниматься балетом, не сталкивался со стереотипом, что балет – не мужское занятие?
– Лично я так уж сильно не сталкивался с этим, потому что меня поддерживала семья. Хотя и в моей жизни встречались люди, которые удивленно говорили: «Ого! Ты занимаешься балетом»? Но окружающие воспринимали моё увлечение преимущественно позитивно.
Я бы сказал, что чаще стал видеть такое отношение сейчас. Стереотип о том, что балет – не мужское дело существует во всех странах. Вот разрушать его я очень люблю. Люди просто не знают. Они думают, что у тебя пачка. На самом деле, мужской танец – это очень сложное и очень крутое занятие.
– Когда для тебе с балет все началось по-серьезному?
– Я в какой-то момент понял, что мне нужно большее. Я выиграл грант, который позволял ходить заниматься дополнительно 4 раза в неделю, потому что у нас не было денег, чтобы оплатить дополнительную работу педагога. Это нужно было для того, чтобы хотя бы немного иметь уровень, который позволил бы поехать на летние курсы, потому что туда просто так не принимают, отбирают людей с хореографической подготовкой и физическими способностями.
Когда мне исполнилось 9 лет, удалось попасть на летние курсы в «АBT» в Нью-Йорке. Туда принимали только с 10 лет, но я написал с маминой помощью бумагу о том, почему хочу приехать и почему я уже готов к этому. И они взяли. С этого момента, можно сказать, всё и началось.
– А в Россию ты как попал в итоге?
– Я поехал на конкурс в Тентер и станцевал там пару номеров. После этого и попал в Нью-Йорк с возможностью познакомиться с людьми из мира балета. Этот конкурс открыл много новых возможностей. Именно благодаря ему я и оказался на летних курсах в Коннектикуте, где познакомился с русскими педагогами из МГАХ (Московской государственной академии хореографии). Они пригласили меня немного позаниматься в России. Мы с мамой приехали в октябре и думали, что уедем в декабре, до Нового года, но в итоге получилось так, что я остался здесь на 7 лет. Так, с 11 лет я начал учиться и жить в России.
– Пока учился, думал ли, что и работать здесь будешь?
– Нет, я не думал об этом. Я просто хотел научиться, как можно лучше делать все, отточить мастерство, впитывать, что мне давали педагоги.
– Какие впечатления от России оказались самыми яркими?
– Самые яркие связаны с балетным училищем. Я был восхищён и, одновременно, в хорошем смысле этого слова, поражён тем, что существует место, где из тебя как из клея лепят танцовщика. Что в принципе открывается возможность стать таким. Я прежде даже не знал о том, что существуют такие возможности, а тут ты приходишь и учишься у таких людей, как Вячеслав Гордеев и Михаил Лавровский, которые просто могут пройти мимо по коридору. Эти люди помогали мне. Удалось даже поработать над разными проектами со своими учителями.
Когда я в 11 лет приехал в Москву и окунулся в мир искусства изнутри, у меня такое активное развитие началось! Это было как второе рождение. Столько всего начинаешь понимать, столько начинаешь видеть.
– Наверное, в первое время пришлось непросто?
– Будучи иностранцем, я мог претендовать только на платное обучение. А поскольку мы начали учиться вместе с братом, финансово было сложно. В какой-то период мы еле концы с концами сводили, можно сказать, выживали. Когда мы приехали в Москву, то сначала жили у мамы премьера Берлинского балета Миши Клинского. У меня ведь сестра там работала и попросила подсказать, где можно бюджетно пожить на время нашего пребывания в Москве. А он просто ответил: почему бы не остановиться у его мамы. Так, свои первые дни в России я провёл у простой русской бабушки, которая вкусно кормила, помогала и защищала в метро. Это очень запомнилось.
Было интересно, потому что это был новый жизненный опыт, Даже то, что мы не знали язык и пытались во всём разобраться.
– Страшно было?
– Я ничего не боялся. В принципе, мало чего боюсь в жизни. Мама переехала со мной и с братом в Москву, а папа остался в Америке с сёстрами. Мама все время поддерживала и говорила, что нужно продолжать заниматься тем, что я делаю, даже если это очень сложно и даже если для этого нужно уехать в Россию. Поэтому у меня не было ощущения, что я был брошен или не знал, куда деться. У меня всегда была поддержка. Потом и друзья появились. У меня всегда было, куда пойти.
-А сейчас вы с этой бабушкой общаетесь?
– Конечно! Мир такой маленький. Вот буквально пару месяцев назад я поехал в Мексику с женой Миши Клинского – Лизой. Она тоже работает в Берлине, и они попросили меня выступать там у них на гала. И получается уже так, что они заканчивают свою карьеру, а я свою начинаю.
– К началу учебы ты хотя бы немного говорил на русском?
– Нет. Я совсем ничего не знал. Я впервые был в России и всё, что со мной происходило, воспринимал как новое приключение. У меня было ощущение, подобное тому, когда ты уходишь в горы. Первое время общался с педагогами на языке жестов. Практически никто из них не знал английский.
Мой случай, к тому же, был прецедентом, потому что прежде иностранцы обычно приезжали позаниматься и перенять опыт примерно на пару месяцев. Я стал первым американцем, который приехал учиться с детства, поэтому они тоже не знали, что со мной делать.
– Что тебя удивило в России?
– Так как я приехал совсем маленьким, у меня уже нет такого понятия как типично русское или нерусское. Могу отметить только, что Россия очень отличается в разных регионах. И еще я удивился: когда было жарко в поезде в плацкарте, люди начали раздеваться, прямо до купальников. Как-то в Европе и в Америке это не принято.
– Как давался русский язык?
– Мне повезло приехать в детском возрасте. Это помогло многое схватить в плане языка. Поступая в училище, я понимал, что мне предстоит учиться на русском, поэтому нужно хорошо знать язык. Для того, чтобы освоить разговорный русский, мне потребовался где-то год. А вот младший брат знал то, на что мне потребовался год, примерно через 3 месяца.
Учить было сложно, но я отношусь к числу тех людей, кого трудности мотивируют. Простым могут заниматься все, а то, что дается нелегко, стоит дороже, потому что много сил вложено. Благодаря этому я живу жизнью, о которой всегда мечтал. Но это оказалось возможным только благодаря большой поддержке родителей. От этого очень многое зависело. Я бы даже сказал всё. В балете ты можешь быть каким угодно талантливым, но у тебя может ничего не выйти, если нет такой поддержки.
– У вас в семье все дети занимались балетом. А родители с балетом никак не связаны?
– Моя мама дизайнер. Она работала в Париже для «Луи Ферон», но потом решила уехать и создать семью. В Монтане они с папой и познакомились. Наш отец сейчас работает программистом, но в прошлом был хорошим концертмейстером. Он поменял сферу деятельности, чтобы больше зарабатывать и обеспечивать семью.
Но мы с раннего детства пробовали себя во всем. Я занимался фехтованием, играл на виолончели и в шахматы. Но только через танец я мог выразить то, что не передать словами. Меня родители воспитали так, что в жизни нужно сделать что-то под знаком плюс, что-то привнести в этот мир, иначе просто незачем жить, иначе ты просто отмираешь.
– Где сейчас твои родные?
– Моя сестра Мария работает балериной в Лондоне, а Надя – в Риме. Мы с братом живём в России, родители – в Америке, поэтому, когда получается всем вместе собраться, это очень редко и ценно. И это счастье. Каждое лето в августе мы собираемся всей семьей в Америке на две недели.
– Как ты попал в Михайловский театр?
– Хорошая история. На последнем году обучения я выиграл конкурс в Лозанне, который давал возможность выбрать театр. Я всегда мечтал выступать в Королевском театре в Лондоне, поэтому в 17 лет я отправился туда, сразу после окончания хореографического училища в Москве. Если честно, уже тогда было немного жалко уезжать из России. У меня было здесь столько любимого. Но потом всё определил случай. Проработав 8 месяцев, я понял, что хочу танцевать сольные партии и решил поискать себе маленький театр, где было бы возможно это реализовать. Многие именитые танцовщики начинали именно так.
В крупных театрах нужно быть достаточно известным, чтобы танцевать такие партии. В лондонском Королевском театре система такая, что ты ждешь очень долго, чтобы получить партию, даже если ты физически можешь её исполнить. В балете карьера очень короткая, поэтому я понимал, что нужно двигаться вперёд.
Я поехал в Будапешт на просмотр, а там как раз давал урок Михаил Мессерер, балетмейстер Михайловского театра. Он предложил мне сольный контракт и взял в труппу. Им как раз нужен был второй солист. Был вариант остаться в Будапеште, потому что там тоже была возможность стать солистом, но контракт в Михайловском оказался лучше. К тому же, в России продолжал учиться мой брат, здесь жили мои друзья.
– То есть все пути для вас ведут в Россию.
– Ну, да. Я был счастлив снова вернуться в Россию с точки зрения общения, потому что страну я уже достаточно хорошо знаю. Но, с другой стороны, профессия и рост – самое главное для меня, потому что времени не так много. Я делаю то, что приносит рост и открывает возможности для развития.
За два месяца, которые оставались до окончания сезона, я станцевал все сольные партии в Михайловском театре, и через год стал первым солистом. И вот сейчас я танцую ведущие партии театра. Я хочу стать премьером. Это следующий шаг.
– Какие партии ты сейчас исполняешь?
– Мне очень нравятся балеты «Ромео и Джульетта» и «Жизель». У меня очень глубокая партия в «Корсаре». Хотел бы станцевать в «Дон Кихоте». А так, у меня очень много разных партий. В Петербурге выступаю в 3-4 спектаклях в месяц и очень много езжу по миру, представляю Михайловский театр в разных странах. Этим летом я работал даже больше, чем зимой, несмотря на то, что у нас отпуск в театре.
– То есть ты ездил без театра?
– Было много запросов на мои выступления. Были гастроли в Китае. Получается, что я выступаю от своего имени и представляю Михайловский театр по всему миру.
– А театр как воспринимает ситуацию, когда артист начинает выступать от себя? Ревностно?
– В других театрах это часто встречается, конечно. Я знаю очень много артистов, которые сталкиваются с этим. У меня получается давать выступления только из-за того, что Михайловский театр это поддерживает. Например, мне бесплатно выдается костюм театра, чтобы я выступал в разных партиях с разными людьми. В любой момент я могу обратиться за помощью и консультацией к педагогам, концертмейстеру или к художественному руководителю театра. Я знаю, что у меня есть база для репетиций.
Это что-то уникальное, я и не знаю другого театра, в котором можно было бы такое сделать. В других театрах в Европе очень сложно иметь такую возможность. Выступая, я заявляю и о своем театре. Важно, чтобы его знали, не только в стране, но и по всему миру.
– Ты ставил перед собой цель создать личный бренд?
– Конечно. Могу сказать, что уже построил его. Я недавно открыл компанию продюсирования, ставлю много танцев, танцую по всему миру.
Мы с братом будем продюсировать спектакли, и продвигать личности. Брат ушел из балета и занимается фото, видеосъемкой и продюсированием. Как раз этим летом наша продюсерская компания организовала фестиваль на открытом воздухе в Монтане с артистами такого уровня, которые никогда там не бывали: оперные певцы, известные танцовщики.
Я делаю это потому, что, когда был маленьким, у меня не было такой возможности. Человек может что-то сделать, когда понимает как. Когда видит пример. Можно пытаться очень долго, но, если нет понимания, что делать дальше, ничего не получится. Люди не всегда видят возможности, которые есть в жизни.
Моя судьба сложилась так только потому, что однажды я оказался на балете в Вашингтоне. Иначе, не знаю, кем бы я был и что делал. У меня есть много друзей и знакомых, которые живут все там же в Монтане и все так же не видели этот мир, как у меня получилось сделать через балет. Я очень ценю, что такая необычная профессия дает возможность путешествовать.
– Ты будешь продюсировать танцовщиков или людей из разных областей искусства?
– В разных областях. Ты можешь заниматься любым видом искусства, главное – займись этим. Вот мысль, которую мы хотим донести.
– Есть ли у тебя последователи, которые приехали учиться в Россию?
– Таких, кто бы приехал в раннем возрасте, как мы с моим братом Николасом, больше нет. Но сейчас, как раз после фестиваля, который я продюсировал в Монтане, и ряда проектов, которые мы делали дома, в Вагановскую академию в Петербурге на следующий год должен приехать начинающий четырнадцатилетний танцовщик. Он был на занятиях и на мастер-классах. Миссия моей компании как раз звучит так: «Креативность – это заразно и ты можешь это передать».
– А как с конкуренцией в балете? Истории про то, как балерины подкладывают друг другу стекла в пуанты, правдивы?
– Это миф. Конечно, как и в спорте, существует очень большая конкуренция, но только до тех пор, пока не достигаешь определенного уровня. Ты понимаешь, что можешь станцевать чуть лучше, чуть хуже, но, по сути, здесь ты уже соревнуешься с самим собой. Конкуренция очень сильно чувствуется на конкурсах, при поступлении, в кордебалете.
– Но можно же всю жизнь протанцевать в кордебалете?
– Да. Есть талантливые танцоры очень высокого уровня, которые могут сделать все что угодно, но они стоят в кордебалете уже 5 лет.
– От чего это зависит?
– Я могу сказать только на примере своего пути. Если ты взялся за что-то и не отступишь, пока не добьешься своего, то рано или поздно всё равно получится достигнуть желаемого. Главное – не терять надежду и иметь драйв.
У меня есть знакомые, которые, удивляясь, говорят: «Джулиан, ты постоянно работаешь!» Я просто прекрасно понимаю, что вкладываюсь в результат следующих 10 лет. В жизни всегда не хватает времени. Всё остальное можно купить, приумножить, научиться, а времени всегда мало, поэтому очень важно, как и на что ты его тратишь.
– И как справляешься со временем?
– Нужно понимать, как управлять временем. Некоторые люди думают, что все равно не успеют все, поэтому предпочитают отложить на неопределенный срок или отдать возможности другому человеку. Я думаю, что никто не разберется в твоей жизни лучше, чем ты сам. Просто у меня очень четкие приоритеты.
– Сколько часов ты занимаешься каждый день?
– Я всегда первым прихожу в театр. Сначала растягиваюсь, затем качаюсь, а уже после приступаю к уроку и к репетициям. Как правило, тренировки составляют восьмичасовой рабочий день, но я достаточно часто прихожу в зал вечером и работаю еще дополнительно.
– А личная жизнь?
– Нужно быть готовым к тому, что, занимаясь балетом, ты полностью посвящаешь жизнь сцене и залу. Получается, что ты никогда до конца себе уже не принадлежишь. Когда я выхожу на сцену, моя задача – вдохновить зрителя так, как когда-то вдохновили меня. Именно из-за того, что профессиональный балет – это такой сложный процесс, состоящий из бесчисленного количества репетиций, из периодических травм, при выходе на сцену удается установить особый контакт со зрителем.
Очень чувствуется, как за счет того, что ты делаешь, меняются атмосфера в зале и люди. Я и люблю русский народ, который живет в маленьких городах, потому что получается, что эти люди понимают мой мир.
– А кто тебя вдохновляет, на кого ты ориентируешься?
– Меня вдохновили очень многие. Например, легенда балета – танцовщик Роберто Болле. Он смог построить себе очень хороший бренд, но при этом не разрушиться как личность. Роберто всегда оставался хорошим человеком. Его можно приводить в пример своим детям и говорить: «Вот смотри, кем надо стать».
– Во сколько лет в балете обычно заканчивают карьеру?
– Бывает по-разному. Мне кажется, благодаря операциям, которые сейчас можно сделать, получается подольше работать, но это в принципе сложная профессия. Начнем с того, что ходить выворотно с детства просто не полезно. Не секрет, что у артистов балета возникает много проблем со здоровьем. У мужчин, как правило, это колени, бедра и спина. Получается, что ты очень много работаешь, но в один прекрасный момент может произойти травма, которая не позволит продолжать дальше, поэтому балет- это профессия молодых.
– То есть, если ты молодым не добился чего-то очень быстро, то шансы уже невелики.
– Не то, чтобы совсем так, но шансы действительно сокращаются. В юности ты можешь падать, вставать и снова падать. Это как у спортсменов, которые готовятся к олимпиаде и могут попасть на нее от силы два раза.
– Ты уже ставишь спектакли как хореограф?
– Я еще учился в ГИТИСе на балетмейстера, поэтому немного работаю и в этом направлении. Два года назад состоялась премьера моего балета «Рыцарь света» о жизни Николая Рериха. Это была моя первая серьезная работа. Мои постановки – это в основном полусовременная хореография. Будем двигаться дальше.
– Что еще планируешь делать?
– Хочу стать премьером. Очень бы хотелось иметь такую честь в театре. Это ближайший план, потому что я очень много работаю для этого. За прошлый год я фактически весь мир объездил, набирал репертуар, выступал на гала-концертах. Я немного работал в модельном агентстве (но это только потому, что занимаюсь балетом и у меня такая жизненная история). Мне еще интересно кино. Конечно, цель – это Голливуд. Посмотрим. Жизнь показывает какие-то пути.
– За какой хореографией будущее?
– Важно выстраивать связь с новыми поколениями. Люди сейчас очень зависят от гаджетов. И, мне кажется, театр и живое общение очень нужны. При этом хотелось бы добавить мир технологий в свои постановки.
– Ты выступаешь в разных странах, значит ты – гражданином мира?
– Я бы сказал больше. Я – гражданин искусства. У меня нет ощущения, что дом тут или там. На английском есть такая пословица: «Дом там, где находится твое сердце».
Наталья Орехова
фото Николас Маккей
