Евно Азеф родился 150-лет назад. Но день рождения Азефа неизвестен, известен только год – 1869-й. И несмотря на то что я не смогу добавить нечто фактически новое к рассказам и воспоминаниям об этом человеке, считаю необходимым написать о великом провокаторе и отчасти реабилитировать его. Меня тянут это сделать загадки его личности и его историческая неприкаянность. О ней в основном и речь.
В год, когда родился Азеф, Достоевский уже работал над «Бесами». Замысел романа отталкивался от живых газетных впечатлений, оставленных одиссеей Нечаева и «нечаевщиной» в целом. Это были классические примеры романтического экстремизма и терроризма XIX века. В том веке могло быть убийство некоего студента Иванова для создания кровавой круговой поруки, могло быть отступничество, смена взглядов. Но не могло быть многолетнего сотрудничества с Департаментом полиции для сообщения сведений о революционной деятельности своих товарищей.
В XIX веке мог существовать «человек из подполья», желавший заявить о своей воле и своем праве выкинуть нечто неожиданное. Но борец с революционным эсеровским терроризмом, который борется, получая за это денежное вознаграждение от тайной полиции Империи, – это уже персонаж «петербургского текста» ХХ века.
В книгах об Азефе, созданных бывшими эсерами, доминирует представление о том, что Азеф с самого начала гнался «за легкой и скорой наживой». Борис Николаевский в книге «История одного предателя» (1931) нарисовал такую картину. Дескать, Евно Азеф, родившийся в местечке Лысково Гродненской губернии, в семье очень бедного портного Фишеля Азефа, с детства был окружен отчаянной нищетой и подавляющей атмосферой «черты оседлости». С 1874 года семья Азефов жила в Ростове-на-Дону, где «капиталы создавались быстро и легко – надо было только уметь быть оборотистым и беззастенчивым в выборе путей и средств». И именно ростовская атмосфера погони за легкими деньгами и породила, как считал Николаевский, феномен Азефа: «Любовь к деньгам и беззастенчивость в выборе средств для получения их стали ему присущи с ранних лет».
Евно Азеф не блистал красотой
Сразу можно увидеть два мифа, которые фундировали представления Николаевского: ужасы «черты оседлости», которые могут породить что угодно, любую аморальность и любые преступления, и природную тягу евреев к деньгам. Дело тут не столько в особой атмосфере Ростова-на-Дону, сколько в традиционном еврейском гешефтмахерстве. Николаевский никогда бы в этом не сознался, но обвинял он Азефа на самом деле в национальных еврейских чертах характера, какими они виделись массовому русскому сознанию тогда, да и сейчас.
И за границей Азеф впервые очутился в результате все той же беззастенчивости: в 1892 году его заподозрили в распространении какой-то прокламации, он испугался ареста, в качестве коммивояжера взял у купца партию масла для продажи, заработал 800 руб. и отбыл в Карлсруэ, где поступил в Политехнический институт. Желая иметь деньги, предложил там свои услуги русскому Департаменту полиции (это произошло 4 апреля 1893 г.).
Опять возникают сомнения. Первое касается «легкости» денег. Да, возможно, Азеф и был алчным, но служить в полиции и «работать» среди революционеров, угнетаясь постоянным животным страхом за свою шкуру, – можно ли назвать такие деньги легкими?
Второе сомнение связано с соображением, высказанным Борхесом в «Трех версиях предательства Иуды»: «Приписывать его преступление алчности… означает примириться с самым низменным стимулом». Ведь услуги департаменту полиции Азеф предложил гораздо раньше, чем вошел в настоящее социально-революционное движение и потом в его руководство. Не исключено, что он был убежденным противником революций, экстремизма и убийств. Не случайно Л. Ратаев, полицейский руководитель Азефа, начальник политического сыска за границей, вспоминал про бурную гневную реакцию Азефа на еврейский погром в Кишиневе в апреле 1903 года: «Азеф, говоря о погроме, трясся от ярости и с ненавистью говорил о В.К. Плеве, которого считал его главным виновником».
Возможно, это не был беспринципный сребролюбец, которому безразлично, кого предавать и продавать, лишь бы много платили. Возможно, Азеф – человек, решивший сознательно бороться с революцией и предложивший услуги государству ради его стабильности. Данных для такого образа наберется предостаточно. Во всяком случае, в рамку банального Иуды Азефа не вписать. П. Щеголев пытался скомпрометировать Азефа, приписав ему любовь к проституткам и актрисам варьете: «Азеф не был пьяницей, но он был плотояден и сладострастен». Но чем больше таких попыток компрометации, тем яснее затруднения, которые испытывали идеологи, пытавшиеся Азефа опорочить.
Азеф не вписывается в образ Иуды, который отмечен грехом, не просветленным ни единой добродетелью. Но он не вписывается в российскую действительность вообще, где набором социальных ролей не предусмотрен еврей-патриот и сотрудник секретных органов. Еврей – это всегда социальный разрушитель или гешефтмахер. И ничто иное. Но как ненавистник революции и террора Азеф не мог бороться иначе, чем сотрудничая с тайной полицией, состоя на службе у государства, известного многими мерзостями. Как еврей, принадлежавший к самой угнетенной в Российской империи нации, он должен был выбирать между полицией и революционерами, к которым толкала степень угнетения и накопленное чувство протеста.
Короче, Азеф – это персонаж не полицейского детектива, а герой психологической драмы, в центре которой человек, трагически не находящий для себя социальной роли, человек, который больше своей судьбы. В XIX веке он мог получить образование и забиться в «подполье», наконец, эмигрировать. На пороге ХХ века «человек из подполья» начал лихорадочно действовать. Людям казалось, что если постараться, можно изменить течение истории, переменить судьбу. И ради этого стоит отречься от чести, добра, покоя, царства небесного. Можно вспомнить про ровесника Азефа – Владимира Ульянова.
Детективными сюжетами история жизни Азефа исписана густо: трагизм и психологизм они не обесценивают, а, наоборот, насыщают теми запутывающими обстоятельствами, которые придают правдоподобие и настоящую безысходность.
Став агентом полиции 4 апреля 1893 года, Азеф уже в 1894–1895 годах приобрел репутацию сторонника терроризма, «практика», занятого налаживанием «технических дел». Именно такое задание он получил в полиции – важно было, чтобы Азеф был в самом центре подготовки терактов. Активность Азефа совпала с процессом объединения революционно-народнических групп и создания единой партии социалистов-революционеров. От народников 1870–1880-х годов не осталось практически ничего, движение было полностью разгромлено полицией. Но к концу века появилась радикально настроенная «талантливая молодежь», еще более кровожадная, чем ушедшие в прошлое «старики»: Н. Морозов, Г. Лопатин, В. Фигнер, П. Поливанов… «Старики» сидели в Шлиссельбургской каторжной тюрьме («Шлюшине», как они любовно ее называли), молодежь резвилась на воле. Все быстро почувствовали, что новое поколение гораздо более крутое и опасное (Вера Фигнер, выпущенная из тюрьмы в ходе революции 1905 года, вспоминала, что Боря Савинков, с которым она познакомилась, внушил ей при личной встрече страх). Это были уже люди ХХ века.
Департамент полиции пытался быть в курсе работы по объединению социально-революционных групп, и Азеф, который принял непосредственное участие в создании единой партии эсеров, явился одним из ее учредителей и работал под началом самого Г. Гершуни, был ценнейшим приобретением для розыскников.
Г. Гершуни, один из высших руководителей партии эсеров, террор считал главным компонентом революционной деятельности. Для проведения программы террора была создана Боевая Организация, БО – тщательно законспирированная система групп и группок. Положение Азефа в партии и в БО целиком держалось на дружбе с Гершуни. И поскольку арест Гершуни мог вызвать подозрения и привести к выходу Азефа из игры, полиция не решалась Гершуни трогать. Он получился «заговоренным», что, конечно, сильно способствовало упрочению его репутации «великого и непобедимого». Вокруг него клубились легенды, он стал героем антисемитских романов.
Григорий Гершуни, которого Азеф охранял от полиции
Азеф осуществлял сложнейший баланс, пытаясь всеми силами сохранить Гершуни и для того жертвуя второстепенными фигурами. Возможно, в этом и состоял его план: лишать Гершуни исполнителей. Скажем, получив от полковника Зубатова задание войти в центр БО, Азеф уговорил Гершуни устроить совещание боевиков. В Киеве в октябре 1902 года собрались четверо: Гершуни, Крафт, Мельник и сам Азеф (несмотря на все доверие, Гершуни не познакомил Азефа со значительным количеством боевиков, это был великий конспиратор). Обсуждали план покушения на министра внутренних дел Плеве: на карету министра должны были напасть два всадника-офицера. Азеф сообщил полиции подробности, взяли и офицеров, и Мельника, и Крафта. Зимой 1902–1903 гг. Азеф ездил в Москву, Харьков, Саратов, и всюду после его визитов бывали аресты.
Когда же полиция потребовала выдать Гершуни, Азеф повел себя странно, во всяком случае, не как рядовой осведомитель, и распутать все психологические хитросплетения невозможно до сих пор. В итоге Азефом остались недовольны обе стороны. Л. Ратаев полагал, что Азеф «исподволь и постепенно подчинялся влиянию и обаянию личности Гершуни», что привело его к предательству по отношению к полиции (т.е. Ратаев предполагал еврейскую солидарность). Николаевский же, со слов Бурцева, указывал на то, что Азеф не сошелся с полицией в цене: потребовал за голову Гершуни 50 тысяч рублей, а их ему не дали. Впрочем, Николаевский вообще все поступки Азефа объяснял одним – денежным интересом.
Незадолго до своего ареста 26 мая 1903 года Гершуни передал Азефу все свои партийные связи и назначил преемником, прежде всего по делам БО (что одобрил М. Гоц). Арест Гершуни состоялся без участия Азефа, вследствие случайности. Нетрудно вообразить, что агенту полиции, волею судьбы оказавшемуся во главе БО, было не по себе: после ареста Гершуни Азеф понял, что дошел до крайней черты. И тогда – только тогда! – он начал вести сложнейшую двойную игру, которую никакими денежными расчетами уже не оправдать. И кстати, именно в этом подвешенном состоянии организовал и провел убийство Вячеслава Константиновича Плеве, министра внутренних дел и редкостного негодяя.
28 июля 1904 года метальщики двинулись по Измайловскому проспекту навстречу карете Плеве; метальщиков было четверо (Боришанский, Сазонов, Каляев, Сикорский). 12-фунтовая бомба основного метальщика Егора Сазонова уничтожила министра. Месть за Кишиневский погром свершилась.
Любопытно, что и полиция (а в Департаменте после убийства царила полная растерянность), и террористы считали, что после убийства Плеве Азеф вступил в свой самый блестящий период. Видимо, в одно и то же время Азеф предавал террористов в руки государственной полиции, предотвращая политические убийства, и использовал свое положение ценного агента полиции для прикрытия деятельности БО. Вряд ли в мировой истории было еще что-нибудь подобное.
О деятельности БО в 1904–1908 годах можно написать серию остросюжетных романов, главным героем которых явился бы, естественно, Азеф. Он возвысился до того, что разрешал или не разрешал (!) производить аресты социалистов-революционеров, и полиция беспрекословно подчинялась. Один из вождей антиправительственной партии с.-р. был полицейским агентом, и его следовало оберегать от компрометации, чтобы иметь возможность хотя бы как-то контролировать обстановку. Азеф откровенно рассказывал о внутренней жизни ЦК и БО, в результате чего Столыпин был в курсе всех дел. А. Герасимову, начальнику петербургского охранного отделения (с ним наш герой находился в особо доверительных отношениях), Азеф даже сообщил о предстоящем поступлении в кассу денег от «экса» в Чарджуе. И Герасимов даже не мог заикнуться о возврате этих сумм, хотя разгневанный Столыпин отдал приказ деньги любой ценой найти и вернуть.
А. В. Герасимов (в центре 1 ряд) с начальниками отделов и следователями Петербургского охранного отделения. 1905. Фото ВикипедиЯ
Стихия игры, кажется, подчинила обе стороны: такое возможно было только в России, устремившейся в начале века к полной фантасмагории. Азеф, Распутин, а затем Ульянов-Ленин – вот знамения первых двух десятилетий. Все три исторических деятеля олицетворяли собой волю к власти, доморощенное ницшеанство и стремление управлять ходом исторических событий. От Азефа зависело, будет убит царь Николай II или нет: он единолично решал этот вопрос уже после того, как оставил пределы Империи в июне 1908 года, не собираясь возвращаться. Не исключено, что Азеф воображал себя «всесильным евреем», подобным Дизраэли или мифическому «сионскому мудрецу». Впрочем, признаний такого рода Азеф не оставил ни одного: был очень скрытен. Это лишний раз доказывает, на мой взгляд, что он был тайным агентом по своей природе, а не из-за денег.
Вскоре после эмиграции Азефа его разоблачил В. Бурцев. Было решено завлечь Азефа в укромное место и убить. Но Азеф, естественно, скрылся (6 января 1909 года). Он оказался весьма состоятельным человеком, террористическая и полицейская работа сделали его богатым, и сначала он часто менял место жительства, проживая с роскошной женщиной, своей новой женой, в дорогих отелях, потом осел в Берлине, профессионально играл на бирже. В 1915 году неожиданно был арестован немцами как опасный русский революционер и анархист. Провел в заключении, в тяжелых условиях, два с половиной года. Выйдя из тюрьмы, болел и вскоре умер, не дожив до пятидесяти, – 24 апреля 1918 года.
Главный парадокс: не найдя для себя адекватной социальной роли при жизни, «государственник» Азеф мается неприкаянным и спустя десятилетия после смерти. Не всякий исторический персонаж у нас может быть понят, поскольку все мыслят штампами. Проклятый эсерами, он так с этим проклятием и бродит по страницам романов и исследований, поскольку исторически реабилитировать его Юрий Давыдов не мог в силу стереотипности своего мышления и полного идейного подчинения своим любимым героям-народникам (прежде всего Бурцеву).
А могли бы его понять и оправдать только «патриоты», в благоговении переиздающие монархический бред раскаявшегося идеолога террора Льва Тихомирова. Но они не могут и никогда не смогут простить Азефу грех еврейства: еврей-патриот в их модели не укладывается, «еврей» для них сразу и ругательство, и болезнь, избавить от которой может только смерть.
Михаил Золотоносов
На фото: Евно Азеф с немецкой певицей Хедди де Херо
