Когда Владимиру Войновичу исполнилось 80 лет, российское государственное телевидение это испугало: в ночном эфире «России-1» его представили лишь как автора романа «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина», из-за которого он и вынужден был уехать в эмиграцию. В итоге наиболее интересная для истории литературы часть его творчества осталась в прямом смысле «за кадром», и неспроста. Потому что Войнович диссидент по натуре, который свое диссидентство в советское время умело превращал в то, что сейчас называют арт-проектами. Ненависть к КГБ материализовал в тексты.
О Чонкине и не только о нем
Впрочем, начало было вполне советским: Войнович начал с “молодежной” повести, которая вызвала ярость литературных динозавров: «<…> Конечно, есть и такие, умиляясь на которых недоумки и кричат: “Времена Корчагиных прошли”. Но спросите Ленинский комсомол: отречется ли он от своего Павки во имя нескольких разболтанных юнцов, которых прочат в герои нашего времени?» (Кочетов В.А. Героя времени – во весь рост // Коммунист. 1962. № 18. Декабрь. С. 90). Под «разболтанными юнцами» подразумевались персонажи ненавистных Кочетову произведений В.Н.Войновича «Мы здесь живем» (Новый мир. 1961. № 1) и В.П.Аксенова «Звездный билет» (Юность. 1961. № 6 – 7). Другой динозавр, Михаил Гус, писал о повести «Мы здесь живем»: «Действительность в повести измельчена, раздроблена на кусочки. Взятые сами по себе, они правдоподобны. Но из их суммы не складывается правдивая, верная картина жизни <…> Внутренний мир героев повести “Мы здесь живем” не раскрыт через главное его содержание – через их отношение к своему труду» ((Гус М.С. Мнимая объективность и правда эпохи // Литература и жизнь. 1961. 19 марта). «Правдивая, верная картина жизни» подразумевала «прибавочный элемент», с избытком компенсирующий отсутствие позитива и пафоса в простом и точном описании повседневности. Гусу не хватило пафоса в описаниях процесса труда, стандартных формул, потому что описание жизни «как она есть», к чему стремился молодой Войнович, как раз и ликвидировало такой пафос.
Тем не менее в Союз писателей СССР Войновича приняли в 1962 году после успеха написанных им слов к стопроцентно советской песне: «Я верю, друзья, караваны ракет, / Помчат нас вперед, от звезды до звезды, / На пыльных тропинках далеких планет / Останутся наши следы». Кстати, молодой поэт использовал высказывание К. Циолковского из его приветствия советскому народу от 1 мая 1935 г.: «Теперь, товарищи, я точно уверен в том, что и моя другая мечта – межпланетные путешествия… превратится в действительность. Сорок лет я… думал, что прогулка на Марс начнется лишь через много сотен лет. Но сроки меняются» (Правда. 1935. 21 сентября).
Но уже в 1963 г. родился замысел романа, который советским назвать невозможно. На своей груди Союз писателей пригрел змею.
Роман о Чонкине профанировал сакральную тему Великой Отечественной войны. Персонаж был для советской литературы непривычным, поскольку органично соединял в себе свойства Иванушки-дурачка и бравого солдата Швейка. Чонкин не просто противостоял всему советскому, с его помощью Войнович разрушал советский героический миф, принижал образ советского солдата-победителя. Замысел родился в 1963 году, работа над книгой была завершена в 1970-м, роман циркулировал в самиздате, а в 1975-м вышел на Западе отдельным изданием.
Между прочим, в промежутке между 1970 и 1975 годами Войнович издал повесть о Вере Фигнер «Степень доверия». Книга вышла в серии «Пламенные революционеры». Это была одновременно и кормушка, и способ показать фигу в кармане посредством аналогий. Редактором серии была Алла Пастухова, вторая жена Юрия Трифонова, среди авторов были и В. Аксенов, и А. Гладилин, и Б. Окуджава, и сам Трифонов. Когда в 1970 – 1980-е началась интенсивная эмиграция, заметная часть книг серии оказалась в спецхране.
К 1975 году на счету Войновича был ряд серьезных прегрешений перед советской властью. Первое событие – участие в коллективном протесте против исключения А. Солженицына: «Группа московских писателей: Антонов, Бакланов, Войнович, Максимов, Можаев, Тендряков и Трифонов нанесли визит секретарю СП РСФСР Воронкову. Они выразили свое несогласие с тем, что группа неизвестных рязанских литераторов исключила из СП такого крупного писателя как Солженицын» (Хроника текущих событий. 1969. 31 декабря. Вып. 11).
Потом Войнович не уступил свою кооперативную квартиру полковнику КГБ С. Иванько, который эту квартиру захотел отнять (о чем Войнович потом написал и в 1976 г. издал в американском издательстве «Ардис» повесть «Иванькиада», посвященную тому, как полковник КГБ Сергей Иванько, работавший в системе Госкомиздата и живший в одном доме с Войновичем, задумал увеличить свою трехкомнатную квартиру на одну комнату, для чего решил изъять эту одну комнату из двухкомнатной квартиры Войновича и присоединить к своей трехкомнатной квартире путем внутренней перепланировки. Из бытовой истории с жалобами, пакостями, доносами, собраниями в ЖСК «Московский писатель» (Москва, ул. Черняховского, 4) и прочим советским инвентарем Войнович, в итоге победивший полковника КГБ, сделал литературный шедевр, тем более смешной, что Иванько, разоблаченный до кальсон, продолжал служить «под прикрытием», ездить за границу и проч. (см., например, статью Иванько «Встречи на американской земле» – Московские новости. 1987. 24 мая), служа живой иллюстрацией к тексту).
Потом Войнович написал письмо в секретариат Московского отделения СП РСФСР от 19 февраля 1974 г., который собрался его исключать (и 20 февраля 1974 г. исключил): «Я готов покинуть организацию, которая при вашем активном содействии превратилась из Союза писателей в союз чиновников, где циркуляры, написанные в виде романов, пьес или поэм, выдаются за литературные образцы, а о качестве их судят по должности, занимаемой автором».
И, наконец, на Западе вышел «Чонкин», весь целиком (первая часть появилась еще в 1969 г., причем под фамилией автора, без псевдонима). В 1975-м Войнович стал знаменитым, и не реагировать на него уже было нельзя.
По существу, все вместе представляло собой последовательную диссидентскую деятельность, а литературная работа и роман были осью, которая диссидентство центрировала. Однако целью Войновича не было издевательство над подвигом советского солдата – роман пародировал иное: пафосную советскую литературу о войне, пафосную публицистику.
Этот его арт-проект по пародийной природе, значению и бурной реакции напоминает нынешний «панк-молебен». Кстати, кощунство как элемент пародии на «священное» существовало еще в древности, например, Д. С. Лихачев писал о том, что в Древней Руси в широких масштабах существовали пародии на молитвы, псалмы, службы, на монастырские порядки. Роман о «Чонкине» продолжил эту традицию.
После публикации «Чонкина» за бугром Войновичем, уже «нечленом СП», вплотную занялось КГБ: писателя попытались отравить неким психотропным веществом, о чем Войнович впоследствии написал повесть «Дело № 34840» (1993). Что самое забавное, так это актуальнось звучания характеристик советского режима и КГБ, датируемых 1974 – 1975 гг.: «<…> Я нисколько не сомневался в том, что для верхушки КПСС для КГБ <…> не существует преступлений, перед которыми они могли бы остановиться ради закона или морали. Их ограничивали только физические возможности, текущая политика и действительные на данный момент соображения целесообразности».
21 декабря 1980 г. (по странной случайности, в официальный день рождения Сталина и на следующий день после годовщины образования ВЧК) чекисты вытолкали Войновича из СССР, а в 1981 году он был лишен советского гражданства. Войнович отметил это событие, написав открытое письмо Брежневу. «Господин Брежнев… Я не подрывал престиж советского государства. У советского государства благодаря усилиям его руководителей и Вашему личному вкладу никакого престижа нет. Поэтому по справедливости Вам следовало бы лишить гражданства себя самого».
«Москва 2042»: тридцатилетняя готовность
Войнович оказался одним из тех, кто дезавуировал миф об угасании таланта русского писателя в эмиграции. Пока книжки его, изданные в СССР до отъезда, пылились в спецхранах, сам Войнович создал, живя в Германии, свой самый пророческий роман – антиутопию «Москва 2042».
Поскольку в литературе нет полной ясности со временем его создания, я в свое время написал Войновичу письмо с просьбой сообщить, когда роман был написан. Войнович ответил: «“Москву 2042” я начал писать в 1982 году, хотел “заглянуть” сначала на 50 лет вперед, потом добавил себе 10 лет сроку. Закончил в 1985-м. Первая полная публикация (скандальная из-за Сим Симыча) была в 1986 году в “Новом русском слове” (Нью-Йорк), отдельное издание – в “Ардисе”, 1987».
Главный герой – писатель-диссидент Виталий Карцев, высланный из СССР в ФРГ, случайно узнает, что турагентство предоставляет услугу: путешествие во времени на сверхсветовом космоплане. Карцев отправляется в Москву будущего, чтобы узнать, что стало с Советским Союзом.
В 1982 году Войновичу исполнилось 50 лет, и он сперва поместил действие в год собственного столетия – 2032-й, поэтому в романе отмечают 100-летие Карцева: оно осталось от первоначального замысла.
Роман смешной. В Московской коммунистической республике (Москорепе), окруженной «кольцами враждебности», Карцев знакомится с принципами реформированного коммунизма. Отчасти они связаны с реалиями брежневского времени – откуда цензура, тотальный дефицит и площадь имени Литературных Дарований Гениалиссимуса. Но в не меньшей степени на концепию повлиял роман генерала Петра Краснова (того, что был в январе 1947 г. повешен в Москве за сотрудничество с нацистами) «За чертополохом» (Берлин, 1922) – утопия о реставрации в России, изолированной от остального мира, монархии и православия. Скрестив быка и индюка, Войнович смоделировал тоталитарный режим, управляемый Верховным Пятиугольником, в котором существует Коммунистическая Реформированная Церковь, отсылающая уже к нашим дням. Войнович экстраполировал идеалы неопочвенников 1960-х – 1970-х гг., а угадал проект, который начнут с упорством реализовывать полвека спустя.
«Коммунистическая Реформированная Церковь была учреждена в соответствии с Постановлением ЦК КПГБ (Коммунистическая партия государственной безопасности – М.З.) и Указом Верховного Пятиугольника “О консолидации сил”. В обоих документах было указано, что культисты, волюнтаристы, коррупционисты и реформисты боролись с религией вульгарно. Притесняя верующих и оскорбляя их чувства, они недооценивали той огромной пользы, которую верующие могли приносить, будучи признаны как равноправные члены общества. Документы торжественно провозглашали присоединение Церкви к государству при одном непременном условии: отказе от веры в Бога. <…> Реформированная Церковь своей целью ставит воспитание комунян в духе коммунизма и горячей любви к Гениалиссимусу. <…> Церковь всегда внушает своей пастве, что настоящий праведник – это тот, кто выполняет производственные задания, соблюдает производственную дисциплину, слушается начальства и проявляет постоянную бдительность и непримиримость ко всем проявлениям чуждой идеологии.
<…> Родившись, комунянин подвергается обряду звездения. Затем он проходит две стадии: предварительную в детском саду, где ему дают первые уроки любви к родине, партии, церкви, государственной безопасности и Гениалиссимусу. Он разучивает стихи и песни о Гениалиссимусе, а также приучается к работе секретного сотрудника БЕЗО. В непринужденной веселой обстановке дети учатся следить друг за другом, доносить друг на друга и на родителей воспитателям и на воспитателей заведующей детским садом. <…> В предкомобах дети уже учатся составлять письменные доносы и одновременно преподаватели русского языка следят, чтобы эти сочинения писались правильным русско-коммунистическим языком, были интересными по форме и глубокими по содержанию».
Что-то у нас, в начале XXI века уже сделано, остальное впереди.
Но есть в романе и другие удивительные предсказания. В процитированном выше письме Войнович подчеркнул, что в 1986 году причиной скандала был Сим Симыч, автор «Большой зоны». Имелся в виду Солженицын, сатирически изображенный в «Москве 2042» в виде Сим Симыча Карнавалова. В 1986 году это была священная корова. Именно его боится Пятиугольник, достоверно узнавший, что Карнавалов находится в замороженном состоянии и в 2042 году окажется в Москве. Седьмая часть романа и начинается с триумфального въезда Карнавалова в Москву на коне Глагол:
«Посредине на белом коне, в белых развевающихся одеждах и в белых сафьяновых сапогах ехал Сим Симыч <…> Сим Симыч в левой руке держал большой мешок, а правой то приветствовал ликующую толпу, то совал ее в мешок и расшвыривал вокруг себя американские центы. Проехав сквозь Триумфальную арку, Симыч и его свита остановились Симыч поднял руку, и толпа немедленно стихла <…> Симыч милостиво взял из рук Дзержина микрофон и вдруг закричал пронзительным голосом. “Мы, Серафим Первый, царь и самодержец всея Руси, сим всемилостивейше объявляем, что заглотный коммунизм полностью изничтожен и более не существует. Есть ли среди вас потаенные заглотчики?”»
Когда в конце мая 1994-го Солженицын с семьей прилетел из США в Магадан, а затем из Владивостока карнавально-триумфально протащился на поезде (= белом коне) через всю страну, причем в каждом городе ему ставили триумфальные ворота, чтобы он проехал сквозь них, а закончил путешествие в Москве и выступил в Думе, кто только не подивился пророчеству Войновича. Ведь роман был закончен в 1985-м, когда Карнавалов сидел в Вермонте, а в Москве Горбачев еще не заговорил о гласности.
В 1994-м больше всего удивляло это предвидение, сейчас оно уже подзабылось, а на первый план вышло другое – «Коммунистическая Реформированная Церковь». Я уж не говорю про «заговор рассерженных генералов КГБ», в результате которого к власти пришел один из них, или лозунг: «Составные нашего пятиединства: народность, партийность, религиозность, бдительность и госбезопасность!», прокомментированный в романе: «Я спросил Смерчева, с каких это пор религиозность считается совместимой с коммунистической идеологией. Вмешался отец Звездоний и сказал, что <…> вульгаризаторы в прошлом не считались с огромными воспитательными возможностями церкви, а на верующих оказывали постоянное давление. Теперь церковь считается младшей сестрой партии, ей даны огромные права и возможности с одним только условием: церковь проповедует веру не в Бога, которого, как известно, нет, а в коммунистические идеалы и лично в Гениалиссимуса».
Получилась заранее написанная в 1982 – 1985 годы довольно точная пародия на режим, который укрепится в нулевые – десятые годы XXI века.
Войнович в нулевые годы
Потом случилась перестройка, возвращение Войновичу гражданства, и в 1988 – 1989 годах он вернулся сам и своими книгами. «Чонкин» в «Юности», «Иванькиада» в «Дружбе народов»…
Прогностические способности Войновича вновь проявились в 1999-м, когда он написал роман «Монументальная пропаганда». На этот раз Войнович отправился назад, в 21 декабря 1949 года, когда в провинциальном городе Долгове к 70-летию Сталина ему открыли чугунный памятник. Памятник создан по инициативе Аглаи Степановны Ревкиной (р. 1915, член КПСС с 1933), которая была в то время первым секретарем райкома КПСС. И восторженной сталинисткой. Но Сталин умер, подули другие ветры и сдули Аглаю с поста первого секретаря, потом пришел Лысый (как называла его Аглая) и все ее святое вообще растоптал. Хрущевскую эпоху Аглая встретила уже директором детского дома, но именно тогда слетела и с этого места. А вскоре начались дальнейшие разоблачения и осуждения. В результате сталинский истукан, который новые власти сносят с центральной площади, Аглая забирает к себе на квартиру: отныне этот памятник стоит у нее в доме.
В 1990-е в Долгове на местных выборах победили коммунисты, мэром стал бывший кагэбэшный стукач, Аглаю он послал на коммунистическую демонстрацию в Москву, где она встретилась с коммунистическими лидерами (в главном коммунисте нетрудно узнать Зюганова, в экстремисте – Э. Лимонова, очень похоже описан зануда Александр Зиновьев…). Естественно, в романе появляются и бандиты – примета 1990-х…
Все повторяется: ленинский террор, трансформировавшийся в Большой Террор (Сталин), через Террор в пределах ленинских норм (Хрущев), Террор выборочный (Брежнев) и промежуточный (Андропов, Черненко, Горбачев) эволюционировал в свою кульминацию – современный Террор без границ.
Пикантность скучноватому роману придало описание в финале. Некоему будущему правителю, средоточию народных надежд, посвящена последняя страница «Монументальной пропаганды», написанной в 1999 года, когда о Путине еще никто не знал, кроме Б. Березовского и узкого круга петербургских лиц: «Он скромно одет… В быту неприхотлив… Ростом невысок, но коренаст… Держится загадочно, говорит медленно, негромко, но всегда уверенно. Жесты у него скупые, но выразительные. Мужчин одним взглядом приводит в ужас, женщин в иное состояние, но импотент» (последнее, как объяснил Войнович, означает, что единственной страстью является власть над телами и душами).
Историческая функция этой персоны – быть директором зоопарка, который после периода открытых клеток и всеобщей свободы (за которую легко поплатиться жизнью, оказавшись кормом для хищников) всех в свои клетки вернет: «наведет порядок и всех рассадит по своим клеткам, хищников подкармливать будет, но и нам выделит сена, капусты…».
После того, как были получены подтверждения верности его предсказаний насчет «директора зоопарка», писателю Войновичу стало скучно. От скуки в 2002-м он выпустил книгу о Солженицыне «Портрет на фоне мифа». В целом она верная, местами очень точная, напоминает постановление ЦК 1956 г. «О преодолении культа личности и его последствий» – было видно, что «кумирство» Карнавалова по-прежнему Войновича раздражает. Однако проблема была в том, что к 2002-му Солженицын всем уже надоел своей дидактической манерой говорить банальности, к тому же ему сильно подгадила любовь президентов – и № 1, и особенно № 2, и оттого читать объяснения того, как, когда и почему он надоел и чем именно – было скучно. В общем книгу заметили, но было очевидно, что она тривиальна.
Заметных художественных произведений Войновича прежней степени искрометности после 2000 года так и не появилось: запал иссяк, энергия противостояния кончилась, потому что Войнович относится к той ветви советской диссидентской литературы, которая энергией запасалась от репрессий власти. Но теперь не отнимают ни квартиру, ни гражданство, ни свободу, ни жизнь, бороться не с кем, нет событий-стимулов, любую критику власть просто игнорирует, с писателей переключившись на олигархов. Советский писатель-диссидент в таких условиях может почивать на лаврах и переиздавать старое, чем Войнович и занимался все нулевые годы. Занялся самодеятельной живописью – она ужасна, хотя из вежливости корреспонденты восхищаются. Наверное, потому так грустны глаза Войновича, которого снимало ТВ к 80-летию: он понимает, что его век умер раньше, чем он.
Михаил Золотоносов
Эта статья была написана в 2012 году – к 80-летию В.Войновича.
