Война памятников, или Битва скелетов в шкафу

 2017 год был наполнен конфликтами вокруг национальной памяти. Не только в России, где с помпой стартовал и тут же вызвал шквал возмущений проект «Россия – моя история». В США дебаты вокруг того, как именно надо помнить о прошлом, были еще жарче. Многочисленные группы активистов развернули на Юге США целую войну с памятниками героям Конфедерации.

Два подхода к национальной памяти: российский и американский

 Подход к национальной памяти в США и в РФ – разный. В России правительство «решает за народ», что и как ему следует помнить, и не дает обществу возможности критически оценивать утвержденные государством исторические догмы. В США, напротив, власть не склонна диктовать обществу, как и что ему следует чтить или проклинать, полагая, что граждане сами в состоянии разобраться в этих вопросах. И тут возникает любопытный вопрос: какой подход более эффективен с точки зрения сохранения каждой из систем (авторитарной в РФ и либеральной в США) в состоянии стабильности? И выясняется, что в обоих случаях «что-то явно идет не так».

Российские проблемы, в общем, на слуху. Либерально настроенные граждане не устают отмечать, что на продвигаемой Кремлем выставке «Россия – моя история» многие факты искажены или фальсифицированы, а сама концепция экспозиции – идеологически извращена и повёрнута от гуманистических ценностей – к державности и традиционализму а ля «православие-самодержавие-народность». Однако голоса протестующих практически никак не влияют на судьбу этого проекта, поскольку за спиной его создателей – политическая воля верховной власти. «Это наша история. Мы должны ее знать, помнить и чтить ее уроки. Уважать и ценить опыт прошлого», – так отозвался о выставке Владимир Путин.

В США ситуация другая, поскольку в клинч вошли не власть и оппозиционно настроенные граждане, а различные группы американских активистов. Президент Трамп, однако, и здесь попытался принять участие в решении спора об исторической памяти, хотя и не в качестве решающей силы, а в роли мягкого симпатизанта одной из сторон. Комментируя конфликт вокруг сноса памятников героям Конфедерации, Дональд Трамп заявил: «Это наша история и наше наследие». И тут же попал под перекрестный огонь либеральных СМИ (в США либералы – они же, в основном, сторонники Демократической партии – резко против памятников героям Юга). Заявление Трампа, несмотря на всю его обтекаемость, вызвало бурю возмущения еще и потому, что общественность не привыкла получать от власти – даже в виде подобных заявлений – директивы, касающиеся исторической политики.

Что празднуют в США

Всё это не значит, что в США вообще нет исторической политики и исторической памяти федерального уровня. Проще всего увидеть её на примере федеральных праздников и дней памяти.

Самый известный среди них – День независимости 4 июля. Этот праздник объединяет всех американцев на почве общенациональной гордости за смелых «отцов-основателей», которые пошли на войну с несправедливой метрополией (Британией) и в итоге сумели победить. Однако этот день приобрел свои нынешние очертания далеко не сразу. Он возник как «идеологическая заплатка», которая должна была  скрыть факт разлома, случившегося в период войны Севера и Юга в середине XIX века. Именно тогда, после окончания гражданской войны, и сформировалась память о войне за независимость как о героическом противостоянии англичанам, об отцах-основателях как о великих полководцах, дарителях демократии, мыслителях и спасителях народа. Иными словами, это произошло спустя 100 лет после образования США. В ситуации разлома общества (по вопросам рабства и степени внутренней свободы отдельных штатов) для более-менее мирного сосуществования в дальнейшем американцам нужно было найти в прошлом что-то, что объединило бы их вновь. Именно тогда, в конце XIX века, и появилось понятие «отцы-основатели», возникли легенды о благородном Джордже Вашингтоне, который был образцовым американцем.

Разумеется, война за независимость была великой борьбой за свободу, но все же память об этом событии сформировалась не в связи с этой борьбой, а по совсем другому историческому поводу.  По этой же причине память эта в некоторых моментах оказалась избыточно героизированной и идеализированной.

Почти столь же известный, как День независимости, – День благодарения. Отмечается он с 1941 года в четвёртый четверг ноября, является официальным выходным днем по всей стране. Изначально день имел религиозный оттенок и являлся днем благодарности Богу за спасение от голода первых переселенцев из Англии, прибывших на корабле «Мэйфлауэр» в 1620 году. Однако в дальнейшем религиозный контекст отошел в тень, и День благодарения стал чем-то вроде Дня коренных американцев. Поскольку сама история Дня благодарения – это история не о божественном спасении переселенцев, а о том, как местные индейцы помогли поселенцам в освоении местных земледельческих культур. Да, первый День благодарения осенью 1621 года был посвящен Богу, но праздновался он вместе с приглашенными к трапезе индейцами. Однако, к моменту Войны за независимость, когда Джордж Вашингтон и предложил ежегодно праздновать День благодарения, американское общество находилось в состоянии острого конфликта с коренным населением страны, и потому исходный смысл этого праздника вернулся к нему лишь в конце XX века, в эпоху торжества политкорректности.

Еще один общефедеральный праздник США – 11 ноября, это День ветеранов. В Европе 11 ноября памятен подписанием Компьенского перемирия и окончанием Первой мировой войны. В США в этот день просто торжественно чествуют ветеранов, в том числе и ныне здравствующих. К ветеранам Первой мировой (затронувшей США не так чувствительно, как страны Европы), которых начали чествовать в 1926 году, позднее стали добавляться ветераны Второй мировой войны (с 1954 года, тогда праздник и был переименован из Дня перемирия в День ветеранов), а позже и всех войн, в которых США принимали участие. Понятно, что в качестве объединяющего всю страну в едином патриотическом порыве этот праздник не совсем подходит, поскольку все американские ветераны сражались далеко за пределами США в войнах, которые непосредственно территории родины почти не коснулись.

В 2002 году появился еще один памятный день, пока не ставший федеральным – 11 сентября, или «День патриота», посвященный трагическим событиям 11 сентября 2001 года, когда террористы-смертники атаковали объекты в США и унесли жизни нескольких тысяч граждан. Эта дата сегодня уже отмечается во всех штатах, и, вероятно, со временем может стать официальным федеральным днем памяти и стать обновленной версией Дня национального единства.

Трагедия в Шарлотсвилле

При этом в США есть несколько исторических событий, которые мешают созданию единой для всех штатов концепции общей американской истории. В очередной раз это стало очевидно после реакции медиа на заявления Трампа по поводу трагедии в Шарлотсвилле 11-12 августа 2017 года.

События разворачивались так. После решения местных городских властей о сносе памятника Роберту Ли в центре города, радикальные группы стали собираться на «Марш объединенных правых», легальную акцию против удаления монумента. В город стянулись как представители крайне правых, так и их противники – левые, выступавшие в поддержку сноса памятника. Все это привело к тому, что на протяжении двух дней по всему городу проходили стычки ультраправых (националисты, супремасисты, неоконфедераты, неонацисты и т.д.) и контр-протестующих (Black Lives Matter, Redneck Revolt, Национальный совет церквей, движение «Антифа» и т.д.). Жертвами столкновений стали 19 человек, 32-летняя женщина погибла в результате наезда на автомобиле на толпу протестующих сторонником ультраправой организации «Авангард Америка» (впоследствии она от водителя отреклась).

Реакция Трампа на произошедшее взорвала общественность (не только либеральную) и большую часть СМИ. Трам сначала отказался обвинять крайне-правых радикалов, а позднее выступил с заявлением о вине «с обеих сторон». «Мы строго осуждаем это вопиющее проявление ненависти, фанатизма и насилия со всех сторон», – эти слова стали роковыми для репутации Трампа, рейтинги которого с тех пор стали неуклонно падать. Еще Трамп писал в твиттере. По поводу памятников Конфедератам он написал вроде бы невинное: «Печально видеть, как историю и культуру нашей великой страны рвут на части, снося наши прекрасные статуи и памятники. Вы не можете изменить историю, но можете извлечь из нее уроки…». Но либералы опять возмутились. Стивен Кольбер в своем шоу на CBS заявил, что у Трампа проблемы с историей не только с точки зрения фактологии, но и с точки зрения того, как история его запомнит.

Гражданская война как яблоко раздора

Таким образом, Гражданская война все еще является яблоком раздора для американского общества. Она до сих пор окутана мифами и легендами, в большей степени ощутимыми на Юге, где популярен дискурс о Lost Cause, или «проигранном деле». Многие белые южане стремятся оправдать Южный бунт и выставить Север агрессором, вторгнувшимся в чужие мирные земли – и вовсе не ради освобождения негров, а ради подавления самобытности прекрасного Дикси (неформальное название Юга). Главные пункты риторики Lost Cause: рабство не было причиной для сецессии; аболиционисты были провокаторами и нарочно сеяли хаос на юге; южные штаты в любом случае пришли бы к отмене рабства самостоятельно; рабы были счастливы на Юге; существует базовое культурное различие между Севером и Югом.

Все эти пункты при желании легко поставить под сомнение. Так, сами конфедераты, в том числе президент Конфедерации Джефферсон Дэвис, не раз подтверждали, что именно вопрос о сохранении рабства стал причиной отделения южных штатов, а точнее угроза принудительной отмены рабства со стороны Севера и избранного голосами «северян» президента Авраама Линкольна. В то же время свидетельств тому, что Юг в скором времени «и без Линкольна» сам бы отменил рабство, не было. Скорее, наоборот, в середине XIX века существовала тенденция усиления рабства и цензурирования антирабовладельческих текстов в прессе Юга. Против аргумента о счастливых рабах говорит то, что для Юга было проблемой бегство рабов на Север, и то, что более ста тысяч бывших рабов присоединились к армии севера в Гражданской войне. Однако, несмотря на  исторические натяжки и прямые фальсификации, «проигранное дело» живет и здравствует не только на уровне разговоров, но и в научных текстах.

В связи со столь болезненной и не консенсусной памятью о Гражданской войне вряд ли стоит удивляться, что мемориальные даты, связанные с нею, оказывались не столько сплачивающими, сколько разобщающими американское общество.

Таким долго время был День поминовения, или День памяти, отмечающийся в последний понедельник мая. Сегодня в этот день вспоминают погибших ветеранов. Но изначально он был напрямую связан с событиями Гражданской войны и считался Днем памяти погибших в борьбе за Север. В 1890 году этот день был формально признан всеми штатами, однако южане продолжали чтить своих героев. Каждый штат из состава Конфедерации определял этот «южный День памяти» для себя сам, в диапазоне от 25 апреля до середины июня. К началу Первой мировой войны, когда День памяти стал днем памяти солдат, погибших во всех войнах, штаты пришли к относительному согласию по этому поводу. С 1971 года День памяти стал общенациональным, и упоминания о Гражданской войне в связи с этим праздником постепенно стерлись. Сегодня этот день уже не вызывает отрицательных эмоций у американцев. Однако в южных штатах до сих пор существуют Дни памяти Конфедерации. В Алабаме и Миссисипи это последний понедельник апреля. В Техасе это 19 января, причем если День Мартина Лютера Кинга выпадает на 19 января, то рабочие в Техасе получают официальный выходной под «знаменем» Дня памяти героев Конфедерации (который приурочен к дню Рождения генерала Роберта Ли), а не Дня памяти о борце за права чернокожих.

Как видно, в сфере исторической политики отдельные штаты практически полностью автономны от центра. Южные штаты упорно держатся за свою конфедеративную память. Некоторые северные штаты, наоборот, шагают  в либеральном авангарде и стремятся создать «мемориальные места», которых пока еще нет в общенациональной памяти.

Несуществующие памятники

Тему «несуществующих памятников» поднял журналист Майкл Мур (в 2004 году выпустивший фильм «Фаренгейт 9/11») в своей картине 2015 года «Куда бы еще вторгнуться». После путешествия по Германии и обзора памятников в Берлине, посвященных жертвам Холокоста, Мур заявил том, что в США явно не хватает таких мемориальных табличек на пляже во Флориде о выселении индейцев в Оклахому, на Уолл Стрит об аукционе рабов или по всей стране о недопуске женщин на участки голосования и об аресте всех попытавшихся пройти.

Смысл инициативы Мура понятен – привлечь внимание общественности к тем моментам истории США, которые до недавнего времени замалчивались исторической политикой. До 2015 года, например, в США не существовало музеев рабства (тогда как памятников конфедератам – тысячи, и не только на Юге). Историческая политика также до сих пор проходит мимо преступлений США против коренного населения страны. Дискриминацию женщин тоже особо не вспоминают. Все это присутствует в дискурсе социума только благодаря общественным организациям, которые устраивают марши и акции протеста. Некоторые штаты, впрочем, пользуясь полномочиями местного уровня, создали праздники, вспоминающие об этих события. Например, штат Мэриленд празднует День коренных американцев, а штат Южная Дакота празднует этот день вместо дня Колумба 12 октября как День «native Americans», хотя в общей исторической памяти (в школьных учебниках, например) геноцид индейцев до сих пор практически табуируется. Однако в целом День коренных американцев не вызывает, в отличие от сюжетов, связанных с памятью о Гражданской войне, агрессивный дискуссий и конфликтов.  

Чей подход эффективнее?

Таким образом, на примере анализа памятных дат в США, мы видим, что вот уже более ста лет граждане этой страны не могут прийти к согласию относительно истории своей Гражданской войны. Либеральная часть общества обвиняет всех последователей конфедератов в расизме. Консервативная часть общества «отстреливается» мифами и легендами, в которые также свято верит. Проблема «войны с памятниками» поднимает на марши националистические группы, сеет напряженность в отдельно взятых городах и штатах, подвергает опасности благополучие обычных людей, не имеющих к протестам никакого отношения.

Молчащая страна, в тайне бунтующая против системы, и страна, открыто выступающая  и заявляющая о своем «плюрализме мнений» – две разные, но одинаково взрывоопасные стихии. Если говорить о стабильности авторитарной страны, то можно сказать, что Россия выбрала тактически верный способ самосохранения. Равно как ясно и то, что либеральный подход для США – органичен и позволяет людям выплескивать деструктивные эмоции, сохраняя уверенность в том, что это и есть залог «тактической стабильности» их системы.

Но каковы стратегические перспективы этих замедленных бунтов? В первом случае завинченные до отказа  гайки того и гляди слетят с резьбы, а в другом – до предела развинченная система – пойдет в разнос и разъяренные граждане, не пришедшие к мемориальному консенсусу, вцепятся друг другу в глотки в буквальном смысле.

В общем, большая страна – это огромный шкаф с множеством скелетов в шкафу. И неважно, какой он – дубовый или стеклянный: скелеты в любой момент могут из него выскочить.

Есения Новохацкая