Заметки участницы несогласованного митинга против пенсионной реформы.
9 сентября 2018 года навсегда останется в моей памяти как день, когда желание мирно выразить свою гражданскую позицию закончилось для меня жестоким столкновением с вполне определенной позицией государства — позицией, в которую это моё желание явно не вписывалось. Несмотря на то, что официальная тема митинга – «Петербург против пенсионной реформы», я не могу сказать, что именно глубокие переживания насчет повышения пенсионного возраста привели меня на площадь Ленина. Для меня этот протест, скорее, был способом доказать, что гражданское общество в России живо, а мирные демонстрации — это не больно и не страшно, если ты не слишком активен в толпе и не слишком агрессивен в общении с сотрудниками органов.
1.
За день до митинга я пообщалась со своим другом, которого ранее задерживали, и он, как мне тогда казалось, начал меня запугивать: стал рассказывать о готовящихся провокациях со стороны спецслужб, необходимой подготовке, значении флагов – с какими рядом стоять можно, а от каких надо сразу уходить. Всё это казалось мне тогда чем-то совершенно неуместным и глупым — я девушка спокойная, даже плакатов с собой никаких нести не собиралась, а выражать гражданскую позицию мне хотелось очень тихо и издалека. Тем не менее, я внимательно выслушала его рекомендации: он убедил меня взять с собой паспорт, два power-bank’a, зарядку для телефона и необходимые предметы личной гигиены. За два часа до начала событий я собирала эти вещи в сумку, хихикая над его гиперопекой. После окончания митинга – вспоминала этого друга самыми добрыми словами.
2.
На площадь Ленина я приехала как на тусовочку – вежливо опаздывая на час, с надеждой на то, что все уже собрались и мне не придётся скучать. Так и оказалось: после пары минут поиска толпы, которая постоянно передвигалась, я пристроилась с краю и присоединилась к протестующим.
Идти было не очень приятно: вокруг шли люди с флагами и громкоговорителями, которых хаотично выхватывали и заталкивали в автозаки сотрудники ОМОН. От этого постоянно создавалось ощущение, что ты следующий, и хотелось отходить все дальше и дальше. Что я, собственно, и делала – пыталась соблюдать дистанцию. Но продолжала идти.
3.
В какой-то момент толпа оказалась в тупике – переулок, в который мы вышли, был оцеплен: шеренги очень юных, но крепких росгвардейцев, держащих друг друга под руки, отрезали все возможные пути отступления. Толпа митингующих разделилась: одна часть решилась принять бой и выстроилась в такую же шеренгу напротив, другая – мирно отошла на тротуар. Идея первой половины митингующих вполне предсказуемо не понравилась сотрудникам органов, начались массовые задержания: ОМОНовцы не стеснялись пускать в ход орудия труда – людей били дубинками, тащили по асфальту, с силой запихивали в автозаки. Никто, кажется, не ожидал подобной жестокости в ответ на вполне мирный лозунг «Один за всех и все за одного»: некоторые начали плакать, многие – уходить, почти все – кричать «позор». В ходе задержаний людям рвали одежду, протестующие теряли очки, кто-то даже потерял кроссовок. Сотрудники правопорядка действовали жестоко даже в отношении журналистов с пресс-картами. Митингующие растерялись, притихли и по приказу, доносившемуся из громкоговорителя автомобиля ГИБДД, освободили проезжую часть. Все встали на тротуар.
Стояние было мирным, тихим и утомительным, разве что иногда новые задержания будоражили толпу. Всё это напоминало кадры из артхаусной короткометражки – в автозак провожали одного за другим смеющихся школьников, тихих пенсионеров, либертаринца Михаила Светова, мужчину в рыцарских доспехах. Минут через сорок даже эти, стоит отметить, весьма зрелищные задержания и отсутствие возможности что-либо делать мне наскучили, и я решила пойти к другой части разделившегося митинга.
4.
К тому моменту, как я подошла к более многочисленной части толпы, протестующие уже нашли выход из оцепления и устроили мирное шествие, в которое я без лишних раздумий вписалась. Шли мы по Лесному проспекту в сторону Выборгской и ждали, когда нам снова перекроют путь. Этого не происходило.
Не встречая на своём пути никаких преград на протяжении достаточно долгого времени, все испытали массовый оппозиционный экстаз: лозунги стали скандироваться с особой громкостью и рвением, от начального несогласия с пенсионной реформой митингующие перешли к критике власти и поддержке политзаключённых. Огромное количество людей достали из рюкзаков и сумок свои ранее спрятанные плакаты и флаги, нас снимали на видео жители домов, мы махали им руками и улыбались. В поддержку лозунгов ритмично гудели проезжавшие мимо машины, даже звонили колокола, (как позже выяснилось, это один из митингующих забрался на колокольню) — всё это создавало невероятное ощущение сплочённости, важности того, что происходит, и веры в победу гражданского общества.
Однако был один нюанс, который несколько всё омрачал — когда ты участвуешь в масштабном антиправительственном шествии и на протяжении почти часа не встречаешь никакого сопротивления со стороны спецслужб, у тебя создается впечатление того, что конечным пунктом этого шествия станет тот, где вас всех расстреляют.
5.
Мы вышли на Пироговскую набережную, перекрыв дорожное движение, и двинулись в сторону центра города. Мне рассказали позднее, что когда митинг превратился в шествие, власти перебросили все силы с площади Ленина на Марсово поле и Дворцовую площадь, так как думали, что протестующие пойдут в сторону центра – и не угадали. Либо потому что координаторы митинга это предусмотрели и всех обхитрили, либо потому что верх красной ветки метро – это вам не Невский проспект, и толпа просто заблудилась и пошла не в ту сторону, но именно это обстоятельство обеспечило возможность шествия. Возможность, которой снова не стало на Пироговской набережной: на мосту впереди угрожающе стояли автозаки.
Перед нами встал выбор — идти вперёд и стоически принять любое решение силовиков в отношении нас, или попытать судьбу, спустившись в тоннель. Решили, конечно, спускаться, но и там наткнулись на оцепление и быстро развернулись в обратную сторону. Пока тысячная толпа совершала эти манёвры, другую сторону Пироговской набережной тоже оцепили — протестующие оказались блокированы.
И опять были тщетные попытки взяться за руки и сразиться с крепкими мужчинами в ещё более крепком обмундировании, но самых смелых и активных быстренько упаковали во внезапно оказавшиеся совсем рядом автозаки. Все пути отступления были перекрыты, оставался только забор: высотой метра два с половиной, ведущий к какой-то автомойке. Его стали перелезать самые ловкие и высокие, но как только механизм подсаживания-подтягивания товарищей был налажен, сотрудники ОМОН вмешались и тут же его разладили. Дубинками. Сильно. Однако, может, человек десять всё же успели спастись, а потом даже спасли всех нас, но об этом позже.
Забор отрезан. Кольцо силовиков сжимается. Сжимается и толпа.
Нас осталось в кольце три или четыре сотни, мы молча стоим и не понимаем, что происходит. Кольцо силовиков сжимается. Сжимается и толпа.
По-настоящему страшно стало в тот момент, когда нас сжали до такой степени, что никто не мог даже повернуться. Нечем дышать. Душно. Плохо. Женщины плачут. У кого-то паническая атака, у кого-то истерика. Кто-то теряет сознание, но стоим так плотно, что человек не может даже упасть, обмякшее тело просто виснет на окружающих. Просим вызвать врача. Ответа нет. Просим вынести человека без сознания из оцепления. Ответа нет. Девочки, девушки, женщины плачут навзрыд. Мальчики, юноши, мужчины молча бледнеют. Стоим полчаса, плохо уже абсолютно всем.
— Ты уверен, что нас не убьют?
— Я уже ни в чём не уверен.
Передо мной давится слезами молодая девушка, на вид лет 17. Она ниже меня на целую голову, а может и того больше, там, внизу, совсем нечем дышать. Я пытаюсь её успокоить, знакомлюсь с ней, она говорит, что боится задержания. Я отвечаю: «нас здесь минимум человек 300, всех не задержат».
Невыносимо душно, в горле пересыхает, снова кто-то теряет сознание, тихо плачущая и задыхающаяся толпа начинает скандировать «Врача!». Ответа нет. Малейшее движение провоцирует эффект домино, все валятся друг на друга, снова начинается паника. Кто-то начинает петь гимн России. Мне начинает казаться, что я героиня уродливой антиутопии.
Вдруг в толпе появляется бутылка холодной воды. Потом ещё одна, и ещё — все пьют по чуть-чуть, чтобы хватило другим, и сразу передают. Источником воды, которая многих привела в чувство, оказались те самые ловкие ребята, успевшие перебраться через забор: увидев оттуда, что происходит с теми, кто оказался в кольце, они сбегали в «Дикси» и купили несколько больших бутылок воды и даже колбасу, которые потом кинули в толпу (колбаса, к сожалению, до меня не добралась).
Стоим уже час. Подъезжает обычный рейсовый автобус – зеленый, длинный, с гармошкой посередине. Кольцо трансформируется в каплю, острая часть которой упирается в открытые двери автобуса, протестующие молча туда заходят, а те, кто отказывается, получают удар в живот, и заходят уже не молча. Первый автобус заполнен до отказа – в него утрамбовали больше 100 человек. Подъезжает ещё один, тихая очередь движется внутрь, сотрудники органов молча наблюдают. Очередь дошла и до меня, я тихо проследовала за остальными. В нашем автобусе тоже оказалось примерно 100 человек, мы поехали.
Когда я заходила в автобус, мои мысли были только о той плачущей девушке, которую я успокаивала словами: «нас здесь минимум человек 300, всех не задержат» — нас и правда было больше трёхсот. Всех и правда задержали.
6.
Позже я рассказывала подруге о том, каким образом нас рассаживали по этим автобусам, и сказала, что это мне напомнило младших школьников, которые собираются на экскурсию: под чутким надзором, стройной толпой они заходят в автобус, с тем лишь отличием, что в нашем случае стройная толпа была очень тихой и голодной, а пакетов с чипсами и шоколадками ни у кого заготовлено на этот случай не было. Она ответила: «Красивая метафора — дети, шоколадки… Я представила себе это немного по-другому: скот, грязь, загон».
Сейчас мне кажется, что самый правдивый вариант — это скрестить эти два образа: мы были не то глупым, непонимающим скотом, отправляющимся на бездарно организованную, ненужную, пустую экскурсию, не то наивными детьми, которых суровые взрослые несправедливо и без объяснений заперли в грязный и страшный загон.
Отделы полиции оказались неподготовленными к такому количеству задержаний, (всего, по данным ОВД-Инфо, в Санкт-Петербурге 9/09/2018 было задержано по меньшей мере 623 человека), и нас повезли по пригородам: с Пироговской набережной в душном переполненном автобусе мы поехали в Кронштадт, из него в Ораниенбаум, из него в Стрельну, потом в Петергоф, в Пушкин, Павловск, Колпино… Я так и не узнала, какой была конечная остановка и сколько времени занял весь путь, но лично я провела в автобусе больше четырёх с половиной часов. Почти пять часов нам не говорили, за что нас задержали и задержали ли вообще, не выпускали в туалет, – разумеется, ни о какой воде и еде речь даже не шла.
За незабываемой поездкой в автобусе последовала незабываемая ночь в отделе полиции, но это уже другая история.
7.
Честно сказать, я до сих пор не могу внятно определить, что именно изменили во мне события 9/09. Стала ли я больше бояться? – нет. Захотелось ли мне активнее бороться? – тоже, кажется, нет. Важность и нужность всего, в чём я принимала участие, я и до этого хорошо понимала, как понимала и опасность и несправедливость всего, что может со мной из-за этого случиться. Пожалела ли я о том, что вышла на улицу в то воскресенье? – точно нет.
Из однозначных итогов – есть один минус и один плюс, которые мне легко выделить: минус – меня передёргивает при виде стражей порядка, плюс – мои родители теперь обращаются ко мне только «революционерка».
Юлия Шильникова
Фото Михаил Обозов, Георгий Марков
