Несколько дней назад министр культуры Любимова выступила с заявлением, которое потешило миллионы простых носителей русского языка. Вот в каком виде оно попало в официальные новостные релизы:
«Мы также обсуждаем с продюсерами, какой жанр сейчас ждут от нас наши зрители, которые немножко устали сидеть дома и, возможно, сейчас не готовы к тяжелым драмам. Но я знаю, что есть продюсеры, которые самостоятельно принимают решение и говорят, что они выйдут следующей весной, а сейчас они сделают акцент на светлых и простых фильмах, потому что мы прекрасно понимаем, что те молодые ребята, которым специфика с коронавирусом позволяет первыми прийти в кинозалы, конечно, им хочется простого общения, свиданий в кино. Поэтому, я думаю, что с драмами мы будем знакомиться уже ближе к зиме 2021 года».
Несколько вопросов в связи с этим заявлением оказываются закрыты моментально и окончательно. Например, вопрос о том, передаётся ли культура мышления и речи по наследству. Хорошо, с этим разобрались.
Ещё несколько вопросов, так сказать, имплицитно подразумеваемых этим заявлением, отложим в сторону. Например, насколько вообще правомерно уже открывать кинотеатры, с пятью тысячами новых официально заболевших каждый день. Или какие именно релизы «падут жертвами» этого решения (об этом в «Новой» писала Лариса Малюкова).
Или почему министр культуры считает кинозалы подходящим местом для простого общения молодых ребят. Не будем тревожить всуе тень Мейерхольда, человека сурового, который, помнится, считал признаком упадка театра, когда на спектакли начинают ходить парами. Просто поднимите руки те, кто хотел бы оказаться на киносеансе, во время которого молодые ребята осуществляют своё простое общение. Не вижу ваших ручек.
Впрочем, оставим праздное суесловие. Может, наша госпожа министр как раз не поражена этим прискорбным снобизмом. Может, вот лично ей на таком киносеансе было бы чудо как хорошо и органично. Что мы об этом знаем.
Поговорим о сути заявленного. О его логике.
Логика эта такова: в трудные времена, когда люди теряют работу, остаются без денег, месяцами круглосуточно мозолят себе глаза родными и близкими, — ну, короче, когда они «немножко устали сидеть дома», — их нужно утешать и веселить. «Тяжёлых драм», дескать, им хватает и в реальности. На то, чтобы смотреть тяжёлые драмы в кинотеатрах, потребны силы и воля к жизни (которые, видимо, население, согласно правительственному графику, должно поднакопить к зиме). Нынче же народу — в его взвинченном, взнервлённом, упадочном, а то и озлобленном состоянии — надо что попроще.
Тут, конечно, ещё пару вопросов придётся отложить в сторону. Во-первых, насколько объективным является определение кинокартины как «светлой и простой»? (Воля ваша, есть что-то в этой атрибуции неуловимо пивное; непонятно только, «простое» — это фильтрованное или как раз нет?..)
К примеру, с какой-то точки зрения долгожданный фильм Роя Андерссона «О бесконечности» (релиз которого после министерского совещания, по-видимому, вновь будет перенесён) идеально подходит под это определение; а с какой-то другой он, несомненно, «мрачный и сложный». Ладно, не будем углубляться в дебри артхауса, возьмём наугад любимую народом и правительством советскую киноклассику: светел ли «Тот самый Мюнхгаузен»? прост ли «Кин-дза-дза»? Или их тоже пришлось бы проводить по разряду «тяжёлых драм»?..
Во-вторых, изумительная вера министров и продюсеров в то, что они имеют хоть малейшее представление о том, чего «ждут от нас наши зрители», достойна отдельной статьи. Где они этих зрителей вообще видели, где им удавалось хоть «пересечься», в каком метро? Собрались, понимаешь, сидят и обсуждают. Сверяют друг с другом свои умозрительные представления о народных чаяниях.
Поймите правильно, нет ничего худого в том, что министр и продюсеры ориентируются на эти чаяния. Иному режиссёру это, может, и зазорно, а им — аккурат по чину. Но, видите ли, зрительские ожидания — штука непредсказуемая. О них бессмысленно строить предположения и уж тем более их бессмысленно вставлять в план на период «до зимы». В штатной ситуации ещё можно надеяться, что завтра они окажутся примерно теми же, какими были вчера. В нынешней, нештатной, когда, напомню, все «немножко устали», строить какие-либо прогнозы на сей счёт — занятие более чем праздное. Тут не помогут ни опытность, ни прозорливость. Только наугад, только методом тыка. Только проверять на практике.
Ну или, хотя бы отчасти, учесть прецеденты. Благо что классическая история кино, она же история двадцатого века, нештатными ситуациями была зело обильна.
Прецеденты, конечно, вещь коварная. Всё всегда разное, всюду дьяволы роятся в деталях. Можно вспомнить и кайзеровское правительство, которое во время Первой мировой тщилось запретить комедии (не до шуток, мол), и диверсионный по сути кинематограф вишистского режима, когда основу проката, вопреки запросам нацистских властей на тупую бодрость (Геббельс «светлое и простое» называл так), составляли мрачные детективы и ещё более мрачные кинолегенды. И получится неубедительно.
Может, надо было не так; может, тогда у народа тоже не спрашивали. Может, министр Любимова получше кайзера Вильгельма в этих вещах разбирается. И кабы кормили светлым и простым, получилось бы для народа полезнее.
Но вот вам классический Голливуд. Где у народа только и делали, что спрашивали. Где продюсеры, наделённые звериным чутьём на звёзд и сюжеты, доверяли этому чутью всё же меньше, чем тестовым просмотрам, а самый великий из них, Ирвинг Тальберг, мог полностью переделать пол-фильма из-за какого-нибудь одного зрительского отзыва с предпремьерного показа. И вот Великая Депрессия, когда угадывать зрительские ожидания было жизненно, фатально важно — ибо риск банкротства грозил всей голливудской киноиндустрии.
Были ли там «светлые и простые» фильмы? Ну разумеется. Мюзиклы, бесхитростные мелодрамы, салонные комедии, — все они на полтора часа уносили зрителей от тягот бытия в вымышленные экранные миры. Изящные, блестящие, полные лоска и грации. Как же без этого.
А ещё именно в это время на поток были поставлены хорроры. А ещё — гангстерские фильмы, злые сардонические пародии на «американскую мечту», полные перестрелок и трупов и с трудом умещавшиеся в рамки социальной морали. А ещё — жестокие социальные и тюремные драмы, буквально источавшие безысходность. И все они были кассовыми — настолько, что благодаря им индустрия выжила. Не в меньшей степени, чем благодаря мюзиклам и комедиям. Вообще-то в большей. Абсолютными чемпионами кассовых сборов в этот период были «Франкенштейн» и «Кинг-Конг» — фильмы о монстрах, вырвавшихся из-под контроля и уничтожавших всё на своём пути.
Потому что бывают, конечно, зрители, которым в трудный час нужно утешение, и бегство, и забытьё. А бывают те, которые немножко устали бродить по дорогам — и которым надо дать понять, что они не одиноки в своей ярости и своём отчаянии. Те, которые наливаются бессильным гневом и хотят разнести всё вокруг — и которым поэтому нужно увидеть, как это за них делает Кинг-Конг. Увидеть свою ярость спроецированной на экран, чтобы самим не рехнуться.
И очень может быть, что это одни и те же зрители. Просто день на день не приходится. Иногда нужно то, иногда — это. Под настроение.
А вот когда двадцать лет спустя Америку охватил параноидальный страх перед «красной угрозой» и близкой ядерной войной, Голливуд куда меньше был готов отражать в зеркале экрана «тёмную сторону» своих зрителей. Там тогда уже властвовала цензура, насаждённая правыми правительственными кругами, и настаивала на безусловной победе всего хорошего над всем плохим, а также на безукоризненном моральном облике героев, сюжета и создателей.
Что сделали зрители? Они пошли в маленькие окраинные кинотеатрики, где крутили дешёвые, бездарные, картонные фильмы, созданные на студиях-однодневках. Никакого сравнения с величественной и ультрапрофессиональной голливудской продукцией, — зато про инопланетян, лучи смерти, подводных чудовищ и вообще ядерную зиму. И часы классического «Голливуда больших студий» начали обратный отсчёт.
Потому что зрители идут в кинотеатры — будь то в начале 1950-х или сейчас, особенно сейчас, — с двумя целями. Одна — удостовериться, что бывает иначе, чем у них. Другая же — убедиться, что они не одиноки. Не только в своих мечтах, но и в своих страхах. Увидеть вовне то, что бурлит и клокочет внутри.
Какая из этих целей — в данный период в данной стране в данных обстоятельствах — окажется более востребованной, предсказать невозможно никогда. Поэтому на всякий случай всегда надо играть на обоих полях. В критической социальной ситуации — доводя обе стратегии до предела: чистый эскапизм и чистый кошмар. Откладывая же одну из них до зимы, ничего не добьёшься.
Только приблизишь зиму.
Алексей Гусев
