Юозас Будрайтис, известный актер советского кино, уже почти десять лет служит атташе по культуре посольства Литовской Республики в России. О том, почему в России Литву считают враждебным государством, надо ли было раскрывать имена агентов КГБ, он рассказал «Городу 812».
– Вы были одним из кумиров советского кино, миллионы советских женщин были влюблены в вас.
– Было бы хуже, если бы тебя совсем не замечали.
– Как вы реагировали на признания поклонниц?
– Улыбался.
– А как к ним относилась ваша супруга?
– Тоже улыбалась.
– В основном вас приглашали играть фашистов, заграничных миллионеров. Долго срывали с себя эти маски?
– Достаточно долго. Мне хотелось занять нишу некоего космополита, человека из народа. Допустим, в фильме Нахапетова “С тобой и без тебя” меня долго не утверждали на роль Федора, ссылаясь на то, что я похож на шведа. А почему русский мужик не может быть похожим на шведа?
– Отказывались играть фашистов?
– Да, когда стал понимать, что это превращается в стандарт. Отказывался и от ролей миллионеров и просто иностранцев. Но что поделаешь, предлагали, а если предлагают, значит, приходилось сниматься. Хотя тогда в Союзе очень странно понимали, кто такой миллионер. Это сейчас мы знаем, что миллионеры могут ходить в джинсах, а тогда думали, что они обязательно все в галстуках и накрахмаленных рубашках ходят. На меня напяливали еле-еле найденный дорогой костюм, но при этом никого не волновало, что костюм слишком узок для меня, а рукава длинные. Поэтому я любил играть людей немного вальяжных, со странностями. Вообще мне нравился тип “человек ниоткуда”. Но в советском кино надо было объяснять характер героя, откуда он и как сложился.
|
Помню, как мне было стыдно перед коллегами, когда я поступил на службу. Мне казалось: что они подумают обо мне? Как я, свободный творческий человек, пошел на службу? |
– Вы и в жизни человек ниоткуда?
– Я откуда-то…
– Какая разница между советским кино и сегодняшним?
– Раньше все операторы знали, как снимать “восьмерку”. Это диалог двух героев – сначала камера показывает одного артиста, потом поворачивается на второго. Это знал любой оператор, и вообще тогда к учебе относились более основательно. К тому же человек не мог просто так прийти на студию и снимать кино, он должен был пройти через худсовет, к нему приставляли еще худрука, который все время подсказывал, что что-то не так и что-то не эдак. Было и негативное – цензура. Из-за нее и других обстоятельств я не сыграл тех ролей, которые мог бы сыграть.
– А что не сыграли?
– Какие роли – не знаю, но чувствую, что более значительные, чем те, что были у меня. Еще в те времена между актерами было некое братство, если они дружили, то дружили всю жизнь. Теперь этого уже нет. Теперь есть деловые контакты: “Здравствуй, Петя! – Здравствуй, Ваня!”, и разошлись. Есть конкуренция, которой раньше не было. В прежние времена мы все знали, что за день съемок получим 50 рублей.
– Как вам сегодняшние гонорары актеров? Слишком большие?
– А почему нет? Чем русские или литовские актеры хуже голливудских? Другое дело, что в Литве невозможно платить большие гонорары по той причине, что у нас население всего три с половиной миллиона человек. Какой фильм окупится при таком количестве зрителей? Российские кинематографисты могут себе позволить сделать дорогостоящий фильм, поскольку большие доходы от проката позволяют вкладывать деньги в следующий фильм и покупать актеров, которые нравятся зрителям. В советское время актер был на последнем месте. Во время съемок ему даже стульчик никто не предлагал. Помню, в Сухуми на съемках в перерывах присаживался на камушек.
В Голливуде подобное даже представить трудно. Если нужно сделать пот, то в Голливуде его сделают очень эстетично, а не как у нас – губкой глицерин размазывают по лицу. Мне доводилось сниматься в соцстранах – Болгарии, ГДР, Польше. Там условия немного отличались – были комнаты отдыха для актеров.
– Что сегодня с Литовской киностудией?
– Ее купили частные лица. Кино там не снимают. Студия предоставляет свои услуги другим кинокомпаниям. Постановочный цех пользуется большим спросом. Каждый год в Литве снимается несколько голливудских фильмов.
– В советские времена литовский театр и литовские режиссеры вызывали большой интерес.
– Они и сейчас вызывают. У нас столько талантливых режиссеров на одного жителя! Представьте себе, на три с половиной миллиона человек у нас есть пять режиссеров мирового уровня и из них трое – суперрежиссеры: Коршуновас, Някрошюс и Туманис. Все театры, которые были при советской власти, сохранились, и все они заполняются.
– Вы закончили высшие режиссерские курсы. Сами снимали кино?
– Я снял две короткометражки в Литве. В 80-е уже приступал к съемкам полнометражного фильма, но это был последний вздох советской системы. Я получил 400 тысяч рублей на съемки, но после того, как уточнили смету расходов, оказалось, что нам этой суммы не хватит даже на постройку декораций. Да и снимать мне нужно было настоящий потоп, а с ним ничего не получалось. Проект остановили.
– Говорят, Антониони предлагал вам сняться в своем фильме. Почему не снялись?
– Я так и не узнал, кто принимал решение по этому вопросу. Для меня был ошеломляющим сам телефонный звонок Антониони: “Когда вы сможете прилететь в Рим на съемки?” Я спросил: “А когда вам надо?” “Ну, послезавтра”, – говорит он. А что такое в те годы через два дня уехать за границу! Наверное, только самые большие начальники могли себе позволить такое.
– Но вам же разрешали выезжать в другие страны на съемки.
– То, что меня не отпустили на съемки к Антониони, показалось мне странным, потому что меня всегда отпускали за границу. Правда, на фестивали одного не пускали. Один раз мне сказали, что я буду старшим группы, которая поедет в Хельсинки. Я поинтересовался, сколько человек будет в группе? Мне сказали, что будет еще одна актриса. “Ну не будем же мы назначать на старшего группы женщину”, – сказали мне. Та актриса спрашивала у меня разрешения куда-то пойти, а с меня после возращения требовали отчет. Но я уехал в Вильнюс, так ничего и не написал.
– Вы же не были членом КПСС, но сыграли Ленина. Это можно было?
– Если бы я был членом партии, то за такого Ленина меня исключили бы из партии. Это была пьеса Шатрова “Синие кони на красной траве”. Тогда, в 1982 году, Ленин был святое, и изображать его паралитиком было запрещено. Наш спектакль приехали посмотреть критики из Москвы, но после спектакля они сказали: “Мы ничего не видели. Вы нам ничего не показывали”.
В той пьесе, кстати, не говорится точно, что это именно Ленин. На сцене в коляске сидел человек, который спорил со своими оппонентами в зале о культуре, о бюрократии. По замыслу режиссера, прожектор высвечивал только его лицо и руки. Представляете, как нужно было играть парализованного, когда даже рукой нельзя было пошевелить. Кстати, ни один ультраправый не сделал мне до сих пор упрека за эту роль. Каунас – очень националистический город, но на этот спектакль очереди стояли ночами.
– Для чего? Чтобы насладиться, увидев парализованного Ленина?
– Наверное.
– Вы занимаетесь организацией Дней Литвы в России. А часто бывают Дни России в Литве?
– Пока не было, но отдельные выступления мастеров бывают. У нас часто выступают Башмет, Спиваков, Николай Петров, об эстрадных артистах я уж и не говорю.
– По данным соцопросов, граждане России считают Литву враждебным государством. Вы верите этому?
– Хоть четвертуйте меня, но я никак не могу этого понять. Мне кажется, что с данными этих соцопросов какая-то путаница. Мне непонятно, кто так говорит. Если спросить любого, кто посещает Литву как турист или кто отдыхает на курорте Паланги, то он скажет, что не чувствовал никакой враждебности. Литовцы очень толерантны, в Литве живут и татары, и евреи, и украинцы, и белорусы. Никто никого там по национальному признаку не обижает.
Я не понимаю, почему в России считают Литву недружественной страной. Возможно, иногда и появляются какие-то искусственные тенденции, но если официальные отношения хорошие, то и данные опросов должны быть такими же.
– Как атташе по культуре с кем вы больше общаетесь – с чиновниками, бизнесменами, коллегами?
– Со всеми. Никогда не думал, что придется общаться с учеными и два раза в год проводить международные конференции. И никогда не думал, что смогу организовать что-то подобное, вначале для меня вообще было сложно собрать двух-трех человек, ведь никаких помощников у меня нет, всем приходится заниматься самому. А теперь я так наловчился этому, что собрать на конференцию сорок человек для меня просто пустяк.
– В гости к прежним коллегам ходите?
– К ним меньше всего, потому что некоторые из них теперь стали очень популярными актерами и в голове у них только суммы.
– Это кто?
– Не хочу никого называть, раньше мы очень дружили, а теперь вот есть такая отстраненность. Им теперь интереснее общаться с каким-нибудь банкиром или продюсером.
– Литва оказалась первой постсоветской республикой, которая опубликовала списки тех, кто сотрудничал с КГБ. Считаете, это было сделано правильно?
– Сначала власти объявили, что кто признается добровольно, то его имя публично разглашать не будут. Были опубликованы имена только тех, кто не стал в этом сознаваться.
– И сколько получилось в итоге? Каждый второй?
– Получилось немало. Удивительно, но с органами сотрудничали люди, о которых я даже подумать так не мог. Для меня это было такой неожиданностью.
– А вас не склоняли к сотрудничеству?
– Никто и никогда.
– Почему?
– Меня всегда очень трудно было застать на одном месте. Сегодня я в Баку, а завтра в Костроме. Попробуйте поймать человека, у которого нет постоянного места работы. Меня вообще могли посадить за тунеядство. Единственное место, где я числился, был Союз кинематографистов.
– Вас не приглашают работать на телевидение?
– На литовском телевидении одна молодежь теперь, найти там людей среднего и моего возраста нельзя. Наше поколение как бы вычеркнуто из жизни. На таких, как я, смотрят как на советское прошлое и, наверное, думают, как бы поскорее выкинуть на свалку. Это есть и в России.
– Это вас раздражает?
– Психологически действует. Ты еще что-то можешь, а тебя хотят на свалку выкинуть. Знаете, я страшно боялся звания пенсионера (в Литве выходят на пенсию в 62,5 года. – А. М.), но что поделаешь… Иногда думаю: а почему я не могу сыграть сорокалетнего, ведь я же все умею, все чувствую и богаче этого возраста. Но стоит увидеть свои фотографии…
– Вы чувствуете себя невостребованным. В этом виновата сегодняшная жизнь?
– Одна эпоха закончилась, началась другая. Нужно осознать свое новое место в новой жизни. Хорошо, что судьба распорядилась так, что я оказался при деле.
Если бы у нас были такие возможности, какие есть сейчас у молодого поколения, мы были бы совсем другими людьми. В молодости мы не могли думать про бизнес, считали все похожее на него спекуляцией. Потом долго не могли себя переломить и осознать, что бизнес – это нормальное занятие. У нас, интеллигентов, работников культуры, были идеалы. Мы считали, что заниматься спекуляцией позорно. Помню, как мне было стыдно перед коллегами, когда я поступил на службу. Мне казалось: что они подумают обо мне? Как я, свободный творческий человек, пошел на службу?
Вот такая судьба у нашего поколения. Остается только радоваться тому, что есть зритель, который помнит. Может быть, еще появится режиссер, который скажет: “Давайте сниматься”. Хочется быть героем, как Клинт Иствуд. Ему за 70, а он до сих пор играет героев. Мы как старое вино, оно с годами не становится хуже.
Андрей Морозов
