Разговор наш с Юрием Стояновым начался с невинного вопроса – «как там Москва?» и анекдота про цейсовские стекла, и тут же перерос в дискуссию на тему: зачем в Петербурге проводят большой снежный политтехнологический эксперимент.
– Так, значит, вы решили купить пару стекол для очков.
– Решил в Москве и Петербурге заказать по две пары стекол фирмы Zeiss. В Москве заплатил за стекла, без оправ 22 тысячи рублей. В Питере – то же самое мне обошлось в 3950 рублей. Клянусь! Я предупреждаю продавщиц: “Девочки, вы проверьте, чтоб потом не было: ой, а мы ошиблись…” Нет, говорят, все нормально, у нас уже давно москвичи очки заказывают. Нормально, да? Покупаю квас, бутылка 0,5 литра. Здесь – за 16 рублей, в Москве – за 38. Но – меняю эту странную разницу в ценах на счастье не видеть сосульки над головой и блокадный Ленинград. Я понимаю – кощунственно сравнивать, но ничего другого в голову не приходит.
– И вы про снег?
– Такое ощущение, что в Петербурге люди говорят только об этом. Как будто проведен великий политтехнологический эксперимент – на примере Петербурга решили проверить протестные возможности электората. И ведь проверили – никто к Смольному не вывез 20 фур со снегом и не высыпал его, закрыв ворота Смольного.
– Вы бы, значит, к Смольному пошли. И что потребовали?
– Что значит, руководство поставило двойку коммунальным службам? И что этим коммунальным службам от этой двойки? Как в школе – я принес этот дневник домой и – либо вырвал эту страницу, либо сказал, что скоро исправлю двойку. Но вот так, всерьез, что мне будет за двойку-то? Да ничего. Ну, лишат какого-нибудь чиновника зарплаты, ну и что? Бизнес чиновника – это не его зарплата. Поэтому лишение зарплаты – это наименьшее наказание. И только лишение должности, с которой он и получает свой основной доход, – вот это серьезное наказание. В такой ситуации власть города, с моей точки зрения, должна ответить на хамское безразличие служб ЖКХ репрессивными мерами, образцово-показательными.
А то все происходит как в одном мною подслушанном разговоре. Сижу в своей машине на территории некоего учреждения. Рядом со мной стоят три начальника, чиновники низкого уровня, и говорят: “Ну что там, Николай Иванович? По моей команде приняты меры?” – “Да, Иван Николаевич, как только ваша телефонограмма поступила, мы решили порешать, мы собрались, мы совещались, мы приняли решение, я все подписал, спустил резолюцию вниз. Там они что-то думали, что-то не получилось”. И долго-долго так это обсуждают, причем лексикон этих отставников, которых пристроили на счастливую старость на небольшие чиновничьи должности, был такой серьезный, что я все думал: что ж они такое решают? Завод останавливать или не останавливать, подписывать, может быть, с немцами контракт на пару миллиардов? И финальная фраза разговора: “Ну, так и что в результате-то?” – “Коля сказал, ни х… он не будет эту яму закапывать”. Представляете! Весь этот глобальный разговор был про то, что Коля должен закопать яму. Салтыков-Щедрин, одним словом.
– В прежние времена лучше, что ли, было?
– Такой демонстрации наплевательского отношения к жителям города, с полным отсутствием страха и ответственности – когда на каждой сосульке написано “сдохните”, на каждом сугробе написано “наплевать нам на вас”, – я не припомню даже в 90-е, в годы разрухи, децентрализации, полного отсутствия управления.
Я только не понимаю, почему в Пскове убирают? У меня друзья под Псковом охотились в самые снежные дни, и говорят: все время копошатся снегоуборочные машины.А я три дня по делам через весь Питер проезжал – от Пулкова до Выборгского шоссе – и ни одной снегоуборочной машины не увидел. И только этот издевательски вычищенный зигзаг – от Приморского проспекта до Смольного, через Суворовский. С самолета видно – все белое, и одна черная полоса.
– Дворников, говорят, не хватает.
– Хватит поэзии, хватит гордиться Бродским. Я очень давно хочу гордиться дворником. Незнание Бродского приводит к душевной ущербности. Отсутствие дворника может привести к смерти. Конечно, проще повесить бумажку “не ходите по этой стороне – возможно падение сосулей”. С одной стороны это объявление, с другой стороны – блокадная табличка “при артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна”.
– У вас есть рацпредложение?
– Мне кажется, надо подавать коллективный иск от имени горожан с обвинением коммунальных служб Петербурга в воровстве, в присвоении денег налогоплательщиков. А это очень серьезная статья.
– Не сильна в юриспруденции. Почему за воровство?
– Очень просто. Мы же оплачиваем уборку придомовой территории? У меня в доме, например, уборка стоит 800 рублей с человека. В доме – 100 квартир. Всего получается 80 тысяч рублей или почти 3 тысячи долларов. С одного двора! Это же совершенно фантастический бизнес из ничего. Получается узаконенное воровство. И идея с управляющими компаниями абсолютно провалилась – либо с идеями что-то не то, либо с компаниями.
– Мы все время говорим о наказании. Может, им, отвечающим за уборку, помочь надо, посочувствовать?
– Кажется, Лунгин сказал: сейчас нет людей, которым не подают руки. Раньше существовало общественное мнение и были “нерукоподаваемые” люди – те, кто совершил какой-то недостойный поступок, с точки зрения нормальных и порядочных людей, независимо от сословия. А сейчас – что? Прошло два дня, и любая подлость забывается. Все решает бизнес. Вот эти слова, несколько высокопарно звучащие, но правильные, про которые нам прежде говорили, что это все декларации, ничем не подкрепленные, – “моя страна”, “мой город”, “мои избиратели” – ушли из обихода. Власть стала абсолютно циничной. И ведь что ужасно – при всем при этом многие из них – милейшие люди, они прекрасные папы и хорошие мужья. Вот сейчас сяду с кем-нибудь из них в ресторане пообедать, и мне ведь неловко будет за все, что я сказал.
– А вы их, чиновников, как распознаете, или они к вам знакомиться подходят?
– Я очень радуюсь, в кавычках, когда вижу за границей на отдыхе целые чиновничьи семьи. В самый разгар кризиса это было особенно показательно – появление в тихих семейных отелях очень странно не гармонирующих с окружающей средой людей. Опытный глаз их выделяет сразу – по тому, как они ходят, как одеты, как общаются, по купальным шапочкам женщин, с огромными цветами сверху, по тому, как они все оценивают. Видно: ага, вот эта семья недавно назначенного чиновника – они еще не привыкли, еще что-то щупают, чему-то удивляются. Но вы только представьте, какие огромные суммы уходят у этого чиновника на такой семейный вояж!
А если говорить о более глобальном – дать образование сыну, дочке, купить им по квартире, каждому по машине, даче, получится, что чиновник должен быстро-быстро (ведь что будет в будущем – бог его знает) заработать миллионов пять долларов. И их много – тех, о ком я говорю. Вот умножьте число чиновников на 5 млн долларов, чего ж тут удивляться, что улицы не чистят.
– Может, это интуристам понравится – у нас даже перед “Европейской” снег не убирали. Представляете, какая для них экзотика.
– Да какие туристы! Вот я с женой собрался в Нью-Йорк. Решил поселиться не у друзей на этот раз, а в отеле. Выбирали подходящий среди отелей, расположенных на Бродвее, Таймс-сквер, немножко смотрели на Уолл-стрит, немножко в районе Little Italy. Но мне хотелось поселиться в самом центре Нью-Йорка – чтоб я вышел из отеля и меня сразу закрутило. Мы выбирали 3,5 – 4-звездочные отели, номера для курящих, чтоб там был интернет, плюс завтрак. Получился такой разброс ценовой – самый дорогой номер с панорамным видом (это на крыше “Хилтона”) – 320 долларов, а просто очень приличный – от 120 долларов. На двоих. Найдите мне гостиницу в центре Петербурга за 4200 рублей. У нас более-менее хороший номер будет стоить от 300 евро. Но мы все-таки не Нью-Йорк, центр мира. И Фонтанка – не Уолл-стрит. А Ржевка-Пороховые – не Little Italy. Я не сравниваю культурное значение этих городов, я лишь говорю о том, что Нью-Йорк по востребованности среди туристов – не сравним с Петербургом.
– Понимаю, сейчас у вас денег на Нью-Йорк хватает. А как пенсия нагрянет – не думали об этом?
– Это страшная мысль. Мой партнер получает 4 с чем-то тысячи рублей пенсии. И пока Илья зарабатывает деньги, он об этом как-то с юмором говорит. А я вижу в этом мало смешного. Я даже не представляю, сколько надо иметь денег – для того, чтобы сохранить сегодняшний уровень жизни, который вдруг, в один день должен прерваться. И об этом, естественно, чиновники тоже думают: сколько им надо украсть. Украсть – потому что легально они не могут их заработать.
– Получается, все-таки их можно понять.
– С этой точки зрения, да. Но давайте мы подумаем об этом с точки зрения библиотекаря, учительницы, врача. Но сейчас, похоже, решили: давайте, поменьше гуманитарности, давайте каждый будет заботиться только о себе. Я понимаю – это западный принцип. Но разница в том, что в Америке уровень жизни библиотекаря таков, что он может чувствовать себя самодостаточным и не убогим человеком. Да, другой пароход, другой класс самолета, другой тип гостиниц – но те же страны, те же путешествия. Они возможны.
– В фильме Михалкова “12” была такая фраза: “Не будет никогда русский человек по закону жить. В законе ничего личного нет. А русский человек без личных отношений – пустоцвет”.
– Да, очень хорошая фраза. В самом деле законы безлики, а нам так важно, “чтобы по-человечески было”. И при этом так хочется, чтобы закон работал… О чем вы меня спрашиваете, меня, артиста. Ну, пусть почитают, махнут рукой: клоун, занимайся своим делом, иди и смеши.
Замечательный писатель Ион Друце как-то сказал: “Человек привыкает ко всему, и это самая страшная правда, сказанная о нем”. Я знаю, что потом засветит солнышко, снег растает, вместе с ним растаем и мы, и мне станет неловко за несвойственный мне пафос. Но сегодня об этом говорят в городе все, а я это озвучиваю.
