Михаил Ходорковский уже не один год находится в заключении, журналисты все это время не дают забыть бывшего олигарха. На этот раз отличились немцы. Известному в Германии и Европе изданию Suddeutsche Zeitung согласилась дать интервью супруга экс-главы ЮКОСА Инна Ходорковская.
– Г-жа Ходорковская, когда Вы в последний раз видели мужа?
– В последний раз я была на свидании в СИЗО “Матросская тишина” в середине марта, брала с собой сыновей [близнецы Глеб и Илья, которым в апреле исполняется по 11 лет]. Свидания с семьей, которые длятся от одного до полутора часов, заключенным разрешены по закону раз в месяц. Я вместе с Мишиными родителями использую их все без исключения.
– Вы следите за вторым судебным процессом над Михаилом Ходорковским?
Я не политик и не политический обозреватель. О том, насколько абсурдны предъявленные ему обвнинения и как далек этот суд от того, что называется судом в Европе, говорят уже практически все. Мне к этому нечего добавить – любой здравомыслящий человек понимает, что преследуют моего мужа по политическим причинам, а обвинить и посадить в тюрьму в России можно кого угодно за что угодно. Я прихожу в Хамовнический суд так часто, как только могу, потому что это еще одна возможность увидеть мужа.
– Стало ли Вам легче от того, что сейчас ваш муж находится в тюремном заключении в Москве?
С одной стороны, стало проще, с другой – сложнее. Лучше то, что теперь он близко, и не надо лететь за 6000 км и оставлять дома детей на неделю. А хуже то, что более двух лет я говорю с ним по часу в месяц через двойное стекло, тогда как в Краснокаменской колонии я раз в квартал могла проводить с ним неразлучно трое суток.
– В 2006 году Вы сказали, что “это невероятно, как он держится в этих условиях”. Спустя четыре года, Вы до сих пор думаете, что сила духа не сломлена?
– Пусть у его врагов не будет никаких иллюзий. Она лишь окрепла.
– В 2006 Вы сказали, что Ваша повседневная жизнь вращалась вокруг тюремных дел. Это изменилось?
– Моя жизнь – в моем муже и наших троих детях. Поэтому да, повседневная жизнь с 2006 года не изменилась, с той лишь разницей, что дети повзрослели.
– Как Вы изменились?
– Я тоже повзрослела. А если серьезно – со стороны видней, пусть отвечают люди, которые меня знают.
– Жизнь перед заключением Вашего мужа все еще кажется Вам реальной?
– Реальней не бывает – это наша молодость, время, когда Миша из мелко предпринимателя постепенно вырос в одного из самых успешных людей России, когда родились наши дети. Я не считаю, что прошлое нужно тащить за собой как груз, все время сожалея, что что-то когда-то сделал или не сделал. Годы – это опыт и мудрость; они необходимы, чтобы выжить.
– Изменилось ли отношение людей к Вам, Вашему мужу и его делу за последние годы?
– Я получала много сочувственных писем и звонков сразу после ареста. Те люди, которые злорадствовали, как правило, делали это публично, по телевизору и с высоких трибун. Они всем известны. Сейчас, шесть с половиной лет спустя, писем поддержки стало еще больше. Каждый год на свой день рождения я получаю несколько сотен поздравлений от совершенно незнакомых сочувствующих со всего мира.
Я думаю, что в большинстве своем люди живут эмоциями, и часто негативные чувства (зависть, ненависть к более успешным, злорадство) пересиливают. Но, слава богу, есть еще и разум. Поэтому, с годами, когда эмоции притухают, на их место приходит осмысление и анализ. Есть еще люди, которые не смогли или не захотели разобраться, кто есть кто в этой истории. Но время все расставит по местам, я уверена.
– В 2006 году Вы сказали, что нет никаких оснований упрекать мужа в том, что он вовремя не уехал из страны. Вы по-прежнему так думаете?
– Я до сих пор не могу себе представить, чтобы Михаил уехал тогда из России. Такой вариант даже не рассматривался.
– Вы до сих пор считаете себя патриотом?
– Моя родина не виновата в том, что некоторые люди в ней занимаются каннибализмом. Россию по-прежнему люблю, людоедов – все так же не терплю.
– Что нового Вы узнали о стране за последние годы?
– Узнала, что терпение у моих сограждан гораздо глубже, чем казалось в 2003. Его можно спутать с апатией и равнодушием, но, на мой взгляд, в нем проявляется вековая мудрость: бунты и перевороты в России никогда до добра не доводили. Терпение можно перепутать и с покорностью, но и это будет неправильным. Большинство людей прекрасно отдают себе отчет в том, что происходит в стране, и наблюдают, как нынешняя система координат изживает сама себя.
– В 2006 году Вы сказали, что Миша не будет сидеть в тюрьме вечно. Вы не потеряли свою надежду за последние годы, особенно, с началом второго судебного процесса?
– Такая надежда – это не вещь, я не могу ее так запросто потерять. Либо она во мне есть, либо нет. И она будет до тех пор, пока он, наконец, не выйдет.
– Есть ли у Вас планы на день, когда Ваш муж выйдет на свободу?
– Наша страна тем и особенна, что в ней невозможно строить никаких планов: ни на завтра, ни на через год. Это присуще всем людям, здесь живущим, включая меня.
– Где вы хотите жить после освобождения мужа?
– Меня больше волнует вопрос не “где”, а “с кем”. Когда семья вместе, я выживу где угодно.
