Какие памятники нужны Петербургу.? Кого они должны радовать: начальство, туристов, родственников?
Зачем вообще в городе нужны памятники – чтобы привлекать туристов? Чтобы имя человека на постаменте не исчезло из памяти народной? Чтобы разнообразить городскую среду? Об этом мы говорим с автором памятника Доменико Трезини на Университетской набережной и соавтором памятника Менеджеру на Аптекарской набережной Павлом Игнатьевым.
– Какой город в России, в Европе, в мире, на ваш взгляд, правильно работает с памятниками?
– Очень сложно говорить про «все» города, тем более когда ты куда-нибудь приезжаешь и не очень понимаешь, когда тот или иной объект поставлен. Для тебя, впервые приехавшего, это открытие, а для всех – привычный или даже банальный объект. От многих посетивших Лондон всегда слышишь: вот памятник Черчиллю – это да, и современный, и выразительный. Но он установлен уже лет 50 назад.
- Черчилль в Лондоне
Недавно смотрел альбом с путевыми зарисовками советских графиков – и там этот памятник зарисован среди впечатлений «советского туриста». И по характеру линий очеркивающий силуэт памятника автор-соцреалист оценил пластику монумента так же, как и ценим его мы. Еще из лондонских памятников заметный памятник Ньютону работы Эдуардо Паолоцци (1994). Он сделал сидящего обнаженного первочеловека с циркулем из гравюры Блейка, ну немного трансформировал в своей «машинной эстетике». Из последних, опять же лондонских примеров – статуя Оруэлла с сигаретой у BBC. Нервный и обаятельный автор «1984» стоит у выхода, где курят сотрудники Бритиш Бродкастинга.
Недавно я был в Праге и обратил внимание, что в столице Чехии очень хорошие мемориальные доски, вот просто образец, как можно работать в этом жанре.
– Зачем вообще нужны памятники – для развлечения туристов? Чтобы городская среда была не такой скучной? Или как дань уважения великому гражданину?
– При слове «памятник» у большинства из нас возникает образ человека на пьедестале – сама концепция памятника возникла в Новое время. И напрямую связана с идеей уникальности национальной истории или национального «настоящего как вечного» – памятник «вечному королю-солнце» Людовику или памятники Жанне д’Арк, обозначающие «особость» французской нации.
Будет, наверное, крайним преувеличением сказать, что города изначально строились для привлечения туристов и специально в исторических стилях. Но при этом «Медный всадник» возник как один из значительных элементов мифотворческой деятельности Екатерины II, направленной вовне. Она сознательно на протяжении десятилетий создавала репрезентацию новой империи. Сначала конструируя ее в текстах, пьесах, собирала на кончике эпистолярного пера. Так рождалось сначала виртуальное новое государство, а потом оно материализовалось в законах, в бюрократии, в зданиях и в том числе и монументах.
Но сейчас мы понимаем, что Новое время, или Эпоха модерна, не сказать что рухнула, но трансформируется. И поэтому концепция памятника также ставится под сомнение.
- Туфли на набережной Дуная
– Откуда в городских властях и скульпторах такая привязанность к классическому бюсту, очевидным вариациям ростовых фигур? Разве композиция «Туфли на набережной Дуная» в Будапеште не оказывает большего эмоционального воздействия?
– Будапештский памятник жертвам Холокоста – пример антипамятника – это покаяние, памятник ужасающей и бессмысленной человеческой трагедии. В отличие от идеи классического памятника, где всегда заложена идея смерти во имя Великой идеи, Жертвы ради народа, короля и будущего. Все эти Большие нарративы показали свою чудовищную опасность в ХХ веке. Люди в Будапеште уничтожены были тоже во имя чужой «великой» идеи, у них не было никакого желания погибать ради идеологического бреда. Поэтому форма этого памятника обратная классическим формам. По сути, это прием, разработанный поп-артом: фрагментация бытового предмета. Но при этом возникает и аллегория – а степень эстетической высоты целиком в руках автора. У кого-то и туфли вроде такие же, и расставлены почти так же – а смотрелись бы и нелепо, и анекдотически.
А установка множества фигуративных памятников, дублирующих схемы XIX века в наших городах, – это, мне кажется, знаки исчезающей Modernite. Просто люди, принимающие решения, пытаются сохранить странными методами тот мир, который на наших глазах меняется. Может, это такой своеобразный Dark enlightenment в ухе идей Ника Лэнда.
– Может быть, следует ставить в Петербурге работы иностранных скульпторов? Как, скажем, вы относитесь к скульптурам колумбийца Фернандо Ботеро? Они бы украсили город?
– Как писали в путеводителе по зоопарку: «Ослы и лошади Ленинградского зоопарка известны театралам нашего города по таким постановкам, как Дон Кихот». Так вот скульптура Ботеро давно стоит в экспозиции Эрмитажа. И Эрмитаж уже несколько раз устанавливал в своем курдонере работы самых заметных скульпторов, мировых звезд. На Тележной улице стоит дерево из нержавеющей стали. Это работа Рокси Пейна, одного из известнейших современных скульпторов, но многие ли про это знают?
Скульптуры Фернандо Ботеро в Барселоне и Ереване
Конечно, надо выставлять в городских пространствах работы со всего мира. В Южной Корее был опыт после принятия закона, что 1% от сметы строительства должен идти на паблик-арт. Был экономический бум, много чего строилось, и в какой-то момент корейские города стали наполняться чудовищным китчем, огромным и цветным, но прошло время – что-то убрали, что-то оставили. А у зрителей в сознании остался огромный визуальный опыт, люди увидели (а без личного впечатления невозможно вынести никакое эстетическое суждение), так вот, люди увидели, что плохо, что хорошо. И надо сказать, Южная Корея сейчас – заметная территория на карте современного глобального искусства.
– В начале советской власти был ленинский план монументальной пропаганды. Сейчас в Петербурге борются два мнения об этом. Первое – запретить установку новых памятников в историческом центре. Второе – еще многим нет памятников и их надо как можно скорее установить. Ваше мнение?
– Как-то в разговоре с вашим журналом мы говорили, что сейчас это «не план, не ленинский, не монументальной, не пропаганды». Конечно, есть большая проблема – исторические личности зачем-то жили в центре города. И конечно, у нашего 5-миллионного города большая история, и целые пласты, так скажем, монументально не отображены. Ленинский план следовал в своих методах царизму – до 1917-го по всем населенным пунктам были установлены тысячи бюстов Александру-Освободителю. По плану предполагалось срезать монархический пласт и уложить «интеллигентский» – Герцена, Радищева и т.д.
Сейчас у нас уже несколько культурных «интеллигентских» конкурирующих пластов. Это и советская официальная культура, и техническая интеллигенция военного промышленного комплекса, и ленинградский нонконформизм. И мудрый городской менеджер должен учитывать все эти моменты. Не могу сказать, как это технически нужно сочетать.
– Назовите примеры удачных и неудачных памятников, установленных в последние годы в СПб.
– Я очень жду новой скульптуры Дмитрия Каминкера «Фонтан взлетающих камней». Я на протяжении нескольких месяцев видел, как он работает над элементами этой композиции. Мне кажется, это будет важное слово или очень точное высказывание Мастера об искусстве.
- Фонтан камней Каминкера в процессе монтажа
– Фонтан Каминкера забьет 14 ноября в парадном дворе Мраморного дворца. А кто вправе решать вопрос об установке того или иного памятника на городской территории?
– Да вроде все в законодательстве расписано. Градсовет работает.
– Какой должна быть процедура отбора проекта – конкурс, приглашение автора и т.д? Кто в жюри?
– Меня, бывает, зовут в жюри – но то, что нравится мне, бывает, мало кто поддерживает. Так же как и мое собственное участие в конкурсах к победе тоже не часто приводит. Такое вот у меня отношение к конкурсам. Наверное, они нужны все равно. Даже в Древней Греции и Пракситель, и Фидий, и Поликлет на тендер шли. Но, с другой стороны, это было рабовладельческое общество со всякими извращениями, и, может, не стоит на него ориентироваться?
– Сейчас проводится конкурс на памятник Чайковскому. Место у Концертного зала Мариинского театра зафиксировано. Это правильно? Предложите альтернативные места.
– Несмотря на то что я был юн, предыдущий конкурс конца 1980-х (начала 1990-х?) на памятник Чайковскому я помню. Многие проекты были сделаны для Театральной площади, и даже были предположения добавить к Глинке и Римскому-Корсакову не только Чайковского, но и Мусоргского. Возможно, будь реализован такой замысел в первой половине ХХ века, он был бы удачным. Был вариант установки в саду Никольского собора – Петр Ильич как бы вне консерватории или подальше от Римского-Корсакова? Пространство у Концертного зала требует какого-то остроумного решения. Во-первых, это не просто площадь, это открытое сценическое пространство, и установка стандартного пьедестала со статуей лишит эту площадку функционала. Во-вторых, уже был опыт соединения портретной скульптуры с фасадом Концертного зала Мариинского театра. И, видимо, был признан неудачным, судя по отсутствую скульптур на этом фасаде.
– Памятник Чайковскому – это фигура, похожая на композитора, или речь про музыку, которую знает весь цивилизованный мир?
– Самый важный вопрос – что для нас сейчас Чайковский? Мы знаем, что он, наверное, самый исполняемый композитор в мире, но почему так? Отчасти потому, что в США на Рождество всегда и во всех магазинах звенит «Щелкунчик», а на День независимости гремит «Патриотическая». Это очень здорово, гений Петра Ильича неоспорим, но действительно ли мы забудем сразу композитора, если не поставим в эти два года памятник?
С другой стороны, действительно хорошая скульптура никогда никому не мешала. Это банально и очевидно, но в первую очередь это должно, конечно, быть произведение интересное. Не версия памятника Веры Мухиной в Москве.
- Достоевский Л.Холиной и Трезини П.Игнатьева
– А что останется районам массовой жилой застройки?
– Моя бабушка, скульптор Любовь Холина, 100-летие которой было в прошлом году, очень любила поэзию, дружила со многими поэтами. И долгие годы работала над портретной статуей Николая Рубцова. Она существует, около двух метров высотой – и я был бы рад, если бы Выборгский район поставил эту скульптуру (а ее музейная ценность безусловна) на улице Рубцова на Парнасе. И это был бы вклад в «просвещение Парнаса».
– Разговоры о том, что там нужна декоративная скульптура, идут лет 20, но объектов, подобных «Сну Менделеева» в Мурине, единицы. В чем причина?
– Менделеев, кстати, да, хорош тем, что закрыл все сюжеты «ученый и его открытие в руках». Уже не надо академика Байкова делать с процессом насыщения вяжущих водой или Чернова с кристаллической решеткой стали. Прошлой осенью проходили одновременно три выставки, посвященные одной теме – «Скульптура для города». Было представлено большое количество проектов. Мне показалось, что не было бы ничего плохого, если бы все они, буквально все, были реализованы. Как были бы реализованы и те предложения по декоративной, не монументальной скульптуре, которые предлагались и 20 лет назад и зачастую теми же талантливыми авторами.
Тогда они казались кому-то таким «авангардом», и почему-то все боялись ставить смелые вещи. На мой взгляд, зря боялись.
- Менделеев в Мурино
– Не в том ли еще причина дефицита, что сначала девелоперы набивают территорию квадратными метрами, а потом думают, как бы ее облагородить?
– Был момент, до кризиса 2008 года, когда даже девелоперы обратились за новыми объектами, и удалось осуществить несколько проектов. Некоторое движение по «гуманизации» стало происходить год-два назад, но с введением нового закона о финансировании строек через эскроу-счета все закончится, и надолго.
– А если речь идет о малоэтажной застройке где-нибудь у залива, нужны ли там вообще творения рук человеческих?
– Малоэтажной застройкой часто занимаются хорошие архитекторы, и в большинстве случаев хороших архитекторов не интересует скульптура. Старые идеи «синтеза искусств», мне кажется, не работают: архитектура сама становится большой пространственной скульптурой и не нуждается в каких-то украшениях (а скульптуру рассматривают как украшение, а не как какой-то пространственный, композиционный узел или как-то еще).
Место хорошей скульптуры – в хорошей частной коллекции. И так, кстати, развивалась цветущая ныне британская скульптура – не через заказные памятники и не через взаимодействие с городскими пространствами (Генри Мур ненавидел архитектуру модернизма), а через частные скульптурные парки.
Скульпторы четырех послевоенных поколений свободно творили, критически переосмысляли, пробовали все материалы, темы, от фигуративной пластики до инсталляции и ленд-арта. И в итоге выросло, развилось такое глобальное явление, как блистательный скульптор Энтони Гормли.
Вадим Шувалов
Фото на заставке З.Усманова
Энтони Громли и его люди
