В СССР художественную литературу переводили хорошо, а в современной России – и фикшн, и нон-фишкшн – переводят плохо. Есть такое устойчивое мнение. Не всю, конечно, плохо переводят, но, например, критики не советуют читать в наших переводах Джона Гришэма, Джорджа Мартина, Стивена Кинга, Томаса Пинчона, Стига Ларссона, многие бизнес-книги. Существует даже версия, что издательства экономят на переводе и просто перегоняют тексты через Google Translate, но наши опыты это не подтвердили.
«Город 812» обратился к профессионалам – Андрею Аствацатурову и Ольге Вольфцун – с просьбой объяснить, что происходит с переводами в России.
Во всем виноваты издательства-монополисты
Преподаватель и переводчик Ольга Вольфцун считает, что проблема плохих переводов – в издательствах-монополистах, которые выкупают права на самые кассовые книги, а переводы поручают людям, делающим это плохо, но быстро.
– Можете привести пример плохого перевода?
– Детективы Филлис Дороти Джеймс с героем Адамом Далглишем, который поэт и тонкий стилист, переведены весьма топорно. Далглиш обращается к младшим офицерам, называя их «парни», причем среди них есть Кейт Мискин – вполне себе девица. Описывая смерть пожилой женщины, которую столкнули с лестницы, переводчик пишет: «Учитывая положение тела, казалось, что ее пронесло в воздухе…»; «Кейт, завсегдатай трущоб, в садоводстве не разбиралась». Ну не бывают у трущоб завсегдатаев! Или – «сиделка должна отдыхать от смертельных больных». Смертельными бывают случаи, а больные – при смерти.
А вот перевод уже другой книги: «Семейная склонность думать о людях лучше в прошлом оканчивалась преувеличенными ожиданиями относительно способности мужчин связывать себя продолжительными обязательствами, а это неизбежно вело к разочарованию». Это же невозможно читать!
– Издательство сэкономило на переводе?
– Люди в издательствах работают за копейки, хотя цены на книги безбожные. И ругать издательства тоже язык не поворачивается. Им трудно выживать, это правда. Просто монополисты держат рынок, и в целом экономическая ситуация довольно тяжелая. Независимые издательства, которые не заняли свою нишу, либо банкротятся, либо перекупаются.
– В советские годы было много хороших переводчиков, потому что для многих хороших писателей, например Пастернака, это была единственная возможность заработать деньги?
– Я не очень высоко оцениваю Пастернака как переводчика. Время хороших переводчиков никуда не ушло, и советская цензура к нему не имеет никакого отношения: хорошие советские специалисты – продукт превосходного университетского и даже гимназического образования, которое закончилось с Октябрьским переворотом 1917 года. Это либо выжившие «осколки», либо их ученики и ученики их учеников. Школы были разные, но общий уровень подготовки с современным не сравнить. Впрочем, у нас есть Классическая гимназия, и ее талантливые выпускники могут показать уровень не хуже советского. К тому же «советское» вовсе не значит хорошее.
Мы читаем Диккенса в переводах Ланна, например, но это засушенные, тяжелые, буквалистские переводы, которые давно требуют пересмотра. Ничего хорошего в них нет. Вообще, такое явление как переводческая множественность идет тексту только на пользу. Поколения меняются, меняются подход, язык, прочтение. Каждый новый перевод только добавляет красок. И каждому читателю нужен свой перевод. Иногда предпочтения совпадают у нескольких поколений, иногда расходятся.
– Все равно тогда были звезды перевода – например, Райт-Ковалева. А сейчас есть те, кого знают читатели?
– Когда все хорошо, имя переводчика искать не полезешь, текст читается легко. Это раз. Читатель ленив. Это два. Ему лень искать и лень голосовать рублем. Вот начали бы читатели массово требовать возврата денег за плохо выпущенные книги, возможно, издатели бы перестали демпинговать. Кроме переводчика над книгой работают разные люди. Почему, например, молчат читатели, наталкиваясь на чудовищные пассажи в книгах Петра Алешковского? Он – букероносец, а редактор Елена Шубина считается прямо эталоном современного редактирования. Люди часто боятся признаться, что плохое – плохо. Видимо, уроки Андерсена не все выучили – голого короля не все замечают. Да и уровень культуры читателя соответствует, увы, бескультурью издателя, редактора и переводчика. Почитайте отзывы – редко кто возмутится качеством перевода или издания.
Как сформируется сознание, если книги серии «Настя и Никита», например, описывая подвиги Кутузова, говорят, что всему он обязан своему ангелу-хранителю, который полюбил маленького Мишеньку за то, что тот был послушным и много молился. Вы представляете такой уровень и такую подачу в советское время? Я даже не об идеологии говорю, просто о качестве.
– Считается, что хороший переводчик может сделать книгу лучше оригинала.
– Перевод не может быть «лучше» оригинала. Это противоречит самому принципу переводимости. Если перевод серьезно отходит от оригинала, то вещь требует переперевода. Но это зависит от аудитории и задач. Например, выдающийся филолог, теоретик и переводчик Михаил Гаспаров сделал перевод «Неистового Роланда» – это интересная попытка, которую читать могут только специалист-филолог или историк. Но она никогда и не предназначалась для массового читателя.
– Есть пример хорошего и плохого перевода одной книги?
– Да, например, «История одного немца» Хафнера. Профессиональный перевод неплохой. Очень неплохой. Но открываешь перевод Никиты Елисеева – и сразу понимаешь, что книга должна звучать так. Думаю, его перевод более точен. И хорошо, что есть оба. Или переводы «Гордости и предубеждения». Открываешь перевод Иммануэля Маршака – все хорошо, открываешь перевод Грызуновой – я не говорю о коллегах плохо. Жаль, я отказалась делать четвертый перевод сама.
– В Сети много переводов, сделанных любителями. Используют их издательства?
– Если любитель получает заказы, он профессионал. Издательства используют их иногда, но обычно качество не очень. Я работала с любителем в качестве редактора над комиксом. Сначала все было хорошо, но к концу книги переводчик «сдулся». Качество резко упало.
Плохие переводчики переводят не самую великую литературу
Писатель Андрей Аствацатуров считает, что хороших переводчиков у нас по-прежнему много, и не только в стране, но в отдельно взятом Петербурге. Есть, например, Андрей Степанов, который мастерски переводит Элис Манро, есть Александр Гузман, а Дмитрий Симановский не просто перевел Ирвинга Уоллеса, но изобрел новый язык, на котором говорят те персонажи. Есть Анастасия Миролюбова, которая блестяще переводит Барикко, и много других.
– Это все серьезная литература – с ней, значит, нет проблем?
– Стильная современная элитарная литература очень неплохо переводится. Есть традиции петербургской школы Ефима Четкина: переводить с максимальной приближенностью к тексту. Московская школа более далека от текста: она старается перевести дух, настроение, характер. Московские переводчики ищут способ приблизиться к атмосфере, создать логику повествования, а наша школа более точная, буквалистская. Самые яркие представители петербургской школы – Юрий Корнеев, Александра Кос, в Москве – Морис Ваксмахер. Сейчас различие постепенно ликвидируется.
– То есть литературе для интеллектуалов повезло, а массовому чтиву – нет? Но ведь в СССР даже к детективам относились с уважением.
– Тогда издательств было меньше и книг тоже. Каждый перевод проходил несколько стадий редактуры и рецензирования: со всех сторон его изучали художественные редакторы, технические и корректоры. Все внимательно смотрели, контролировали. К тому же переводчики жили в своем тесном мирке, общались в секции Союза писателей, а не в Интернете, и все друг про друга знали. Знали, что Корнеев имеет влияние, Кос – талант, а Уксусов – автор фразы «Коза кричала нечеловеческим голосом». Сейчас каждое издательство варится в своем соку. У хороших издательств вроде «Азбуки» меньше книг, но больше внимания к каждой. А крупные агломерации – только успевают запятые расставить, у них огромный поток, у них план, они переводят сто книг в год, а не одну-две.
– Куда торопятся? Боятся, что некий энтузиаст-одиночка переведет все сам и выложит в Сеть?
– Одиночка не может купить права ни на кого, его перевод нового бестселлера будет сразу заблокирован за нарушение авторских прав… Но издательства, которые так пренебрегают чувствами читателей, переводят не самую великую литературу. Они знают, что хороший переводчик работает долго, средний тоже, а вот слабый работает быстро. А им надо план делать, перед хозяином отчитываться.
Читаешь бестселлер – видно, что перевод поспешный, очень коряво сделанный, много неточностей, но выглядит связно и тянет на оценку «вроде ничего». Видимо, те переводчики, которые переводят откровенно плохо, выигрывают за счет иных качеств: обязательности, например. Зато если хороший переводчик сейчас переведет слабую книгу – это будет феномен, знаменательное событие.
– Кого, например? Незатейливый детективчик, который с 90-х годов никто не переводил?
– Да, «Азбука» вот не случайно купила права на издательство Чейза и сейчас будет издавать его в хорошем переводе, а не в том ужасающем, в котором россияне читали его в 90-е. Помните, как слабо детективы переводились тогда? Надо было опередить конкурентов, ведь книги, изданные на Западе до 1972 года, то есть до присоединения СССР к Конвенции по защите авторских прав, можно было переводить безо всяких договоров и выплат авторам. Соответственно, желающих было много.
Сейчас сообразили, что Чейз был популярен не просто так, что он писатель динамичный, интересный и с не самым плохим языком. Те его переводы, которые делались в 80-е и 90-е, были неплохие, но тогда переводчики не знали американских и английских реалий и переводили некоторые слова весьма своеобразно.
– Это какие же?
– Да почти в каждой книге любого автора можно найти одно-два слова, которые сейчас переводятся не так. Электронно-вычислительная машина, генерал-манагер (менеджер, если кто не понял). Недавно перечитал «Рэгтайм» Доктороу в переводе Аксенова – здорово, да, но уже нужно или заново переводить, или очень сильно редактировать.
– Авторы могут выдвигать требования к переводу?
– Орхан Памук ставил условия – его должны переводить или Вера Феонова, или Полина Аврутина. Это хороший пример, когда автор проявляет ответственность за свое детище.
– А критика читателей – к ней прислушиваются в издательствах?
– Читатель может отреагировать отказом от покупки, но большие издательства компенсируют малые тиражи, продавая блокноты и тетради.
Критика на плохие переводы должна реагировать определенным образом, выявлять, писать об этом постоянно. Но критика не интересуется жестким масскультом и трэшем. Да и большинство переводчиков не воспринимают переводы как основную работу: они заняты, например, преподаванием. Советские переводчики, переведя один роман, могли жить год или два на эти деньги. А сейчас двухмесячная передышка – и снова беги за заказом. И автору мало платят, а уж переводчику…
– Кто определяет, кому какую книгу переводить? Есть монополия переводчиков на определенных авторов?
– Конечно, настоящий талант будет отстаивать возможность переводить именно этот роман и никакой другой. Половина книг были изданы именно по рекомендациям переводчиков, но все равно они люди подневольные, а все диктуют обстоятельства и рынок. Известные переводчики понимают, кто модный, кто нет, читают обзоры и хроники, изучают тиражи и отзывы. Лауреатов Нобеля, Букера, Пулитцера, Хьюго отбирают для переводов в первую очередь. Издательству остается только выкупить права.
– В Интернете много любительских переводов. Они все плохие?
– Я находил в Сети любительские переводы и прозы и поэзии очень качественные. Правда, нечасто, потому что это самый дилетантский способ заявить о себе как о переводчике: просто выложив свою работу в Интернет.
– Бывает, что любительский перевод лучше издательского?
– Да, только это не большие формы, а рассказы. И потом они появлялись и в книжках.
Мой знакомый, биолог по образованию, перевел недавно «Ворона» Эдгара По, переводил долго, получилось интересно, и я поспособствовал его публикации в журнале «Нева». Но мой приятель вел себя дисциплинированно: сначала перевел, а потом пошел советоваться, как поступить. А если б он современного кого-то перевел без оглядки на правообладателя, это было бы пиратство. Но вообще, человек, который хочет переводить, приходит в издательство, ему дают авторский лист на пробу, потом эксперты и редакторы его оценивают. И среди известных переводчиков могут провести такой же конкурс, если они заявили желание переводить одно и то же.
– У нас и деловую литературу плохо переводят – тоже план по валу?
– Хороший переводчик не обязательно эксперт в какой-то области. Не экономист и не философ. Не всегда умный человек. Поэтому ужасно видеть, как плохо переведен Жиль Делёз: и «Логика смыслов», и «Пруст и знаки». Гарольда Блума перевели неопытно, впопыхах, на коленке, без участия хороших редакторов. Зато когда переводят экономистов, часто прибегают к помощи дилетантов, которые выложили текст в Интернет. Так, например, поступает институт Гайдара с его серией «Классики экономической мысли».
Нина Астафьева
