10 февраля по новому стилю (29 января по старому) 1837 года от раны, полученной на дуэли, умер Александр Пушкин. Это была 33-я дуэль Пушкина.
Владислав Ходасевич о дуэлях Пушкина (Ходасевичу было известно о 20 дуэлях Пушкина, теперь установлено, что их было больше):
«В подавляющем большинстве случаев, в пятнадцати из двадцати, вызов был сделан Пушкиным. Из тех пяти случаев, когда инициатива исходила от его противников, четыре раза Пушкин своими поступками дал повод к вызову, ибо он был обидчиком и зачинщиком ссоры. Так, Кюхельбекер, выведенный из себя многолетними насмешками Пушкина, наконец вызвал его за обидную эпиграмму; у кишиневского купца Инглези Пушкин отбил цыганку-сожительницу; офицера Зубова он без всяких оснований публично обвинил в нечистой карточной игре; полковник Старов вызвал его за дерзкое поведение с молодым офицером, который был под началом у Старова.
Только в одном случае повод к вызову представляется неосновательным — мы имеем в виду столкновение с Соломирским, который вызвал Пушкина, придравшись к его шутке о гр. А.В.Бобринской, на самом же деле потому, что приревновал к нему другую особу…
Из перечисленных двадцати случаев только в четырех (с Кюхельбекером, Зубовым, Старовым и неизвестным) дело дошло до поединка. Примечательно, что во всех этих случаях, за единственным исключением (дуэль с неизвестным), вызов исходил не от Пушкина, а от его противников. Это показывает, что, будучи вызван, Пушкин не искал примирения: из всех, кто его вызвал, он помирился до поединка только с Соломирским. Наоборот: к собственным своим вызовам относился он менее серьезно, и как только первый пыл ссоры в нем остывал, охотно шел на мировую…
Стрелялся он со Старовым, который слыл заправским дуэлянтом и храбрецом. «Погода была ужасная: метель до того была сильна, что в нескольких шагах нельзя было видеть предмета… Первый барьер был на шестнадцать шагов; Пушкин стрелял первый и дал промах, Старов тоже и просил снова зарядить и сдвинуть барьер; Пушкин сказал: «И гораздо лучше, а то холодно». Предложение секундантов прекратить поединок было обоими отвергнуто… Барьер определили на двенадцать шагов, и опять два промаха. Оба противника хотели продолжать, сблизив барьер; но секунданты решительно воспротивились, и так как нельзя было примирить их, то поединок отложили до прекращения метели». В перерыве между первою и второй встречей противников удалось помирить…
Липранди, прекрасно знавший характер Пушкина, угадал важную психологическую черту его дуэльных историй. В своих поступках Пушкин далеко не всегда был прав, но его совесть была необыкновенно чутка. Становясь к барьеру по вызову противников, он всякий раз сознавал свою виновность в происшедшем столкновении. Вот почему из трех раз, когда он выходил на поединок с теми, кто вызвал его, он два раза мужественно выстоял под выстрелами противников, но сам не стрелял. На дуэли с Кюхельбекером он по одним свидетельствам бросил пистолет, по другим — стрелял в воздух; на поединке с Зубовым он отказался стрелять в него. (Надо заметить, впрочем, что так же поступил неизвестный, вызванный Пушкиным — после пушкинского промаха, он отказался стрелять).
Возможно, что в Кюхельбекера и в Зубова, кроме сознания своей вины, Пушкин не стрелял еще потому, что считая себя хорошим стрелком, низко расценивал их боевые способности…»
