То, что родной русский язык стремительно забывается, начинаешь понимать примерно через год после переезда, когда всерьез задумываешься о том, как пишется какое-нибудь простое слово. Причем эти изменения не всегда связаны с изучением немецкого.
Помнится, мои университетские преподаватели настаивали на том, что чем больше носитель языка читает, тем увереннее и богаче становится его язык. Ворчливо замечу, что качество и оригинальной, и переводной литературы на русском языке уже давно оставляет желать лучшего. О новостях в Интернете и переводе фильмов и сериалов вообще лучше скорбно промолчать. Переводчик, который не путает «неприкасаемых» с «неприкосновенными» ценится на вес золота, а людей, правильно расставляющих ударения, пора уже заносить в Красную книгу.
Но немецкий, конечно, тоже очень влияет. Родной язык «обогащается» немецкими словами, зачастую измененными до такой степени, что признать в них конкретную часть речи не представляется возможным. Скажем, когда мы переезжали, один из наших русскоязычных грузчиков поинтересовался у меня: «Вы шублядки закрепили?» Видя, что я его не понимаю, грузчик указал на ящики комода, и до меня дошло. Любой выдвижной ящик по-немецки называется die Schublade. Отсюда и «шублядки» – слово невероятно противное, но врастающее в язык намертво, потому что сначала ты со всеми делишься историей его происхождения и хихикаешь, а потом незаметно начинаешь использовать его сам. Я избавилась от него с большим трудом.
die Schublade
«У тебя мита хайцунг включает?» – может спросить какой-нибудь русскоязычный знакомый. Таким образом он интересуется, включено ли отопление в сумму арендной платы за квартиру. «Надо бы заанмельдиться», – говорит человек после переезда, имея в виду регистрацию в новой управе. «Он на работе райзы бу́хает», – недавно сказала одна моя знакомая. Так она определила род деятельности своего приятеля, который работает клерком в туристической фирме и бронирует путешествия.
Некоторые профессии, кстати, просто никогда не называются по-русски. Представители самой востребованной, кажется, специальности в Германии всегда будут называться штойбераторами – это искаженное Steuerberater, то бишь налоговый консультант. Терапевт всегда будет хаусарцтом, управдом – хаусмайстером. Ну а с кельнером мы и вовсе с незапамятных времен знакомы. С момента, когда ты перестаешь переспрашивать, ты понимаешь, что попал.
Есть универсальные немецкие слова, которые проникают в русскую речь мгновенно и закрепляются в ней намертво. Это, например, вездесущее слово «терми́н». Я еще не встречала здесь ни одного русского человека, который говорил бы: «У меня прием у врача», или «Завтра у меня важная встреча по работе», или просто «Мне назначено». Всегда сначала будет сказано: «У меня термин», а дальше уже пояснения – «у врача», «с коллегами», «с подругой». Что любопытно, это словечко очень дисциплинирует. «Прием у врача» вас ни к чему не обязывает. Можете идти, а можете и пропустить. В природу слова «термин» изначально заложено нечто окончательное, решенное. К тому же, за прогул приема у врача вы можете и поплатиться: некоторые доктора присылают счета за пропущенные и вовремя не отмененные «терми́ны».
Недавно в русскоязычном мюнхенском сообществе в Facebook разгорелся спор. Очередной эмигрант спрашивал о волнующих его вещах. Спрашивал на русском, но на таком, что его мало кто понял. Тут же, конечно, встрепенулись граммар-наци и полезли учить автора поста и большинство его комментаторов правилам русского языка.
Девушка, которая эту страницу создала и курирует, добродушно сообщила, что здесь обсуждают немецких врачей, налоговых консультантов, детские сады и законы, а не учат взрослых людей русскому языку. На что граммар-наци тут же парировали, что будь ты трижды эмигрант, но русский язык – это твое достояние, и терять его нельзя ни в коем случае. Также было решено создать страницу, свободную от безграмотных русскоязычных мюнхенцев. Подозреваю, народу там будет не очень много. Человек, может, десять.
Безусловно, есть русскоязычные люди, которые над своим родным языком трясутся. Обычно это эмигранты первых волн, и когда они говорят, вам кажется, что вы слушаете радиоспектакль с участием Смоктуновского и Юрского. Но с ними другая беда. Они надежно законсервированы и любую попытку высунуть нос за пределы своего сообщества воспринимают как предательство. Не так давно женщина-филолог, переехавшая в Германию больше двадцати лет назад, с пафосом заявила мне, что не интересуется современным российским сленгом – то есть практически своей предметной областью. В связи с этим ей очень сложно общаться с молодыми русскоязычными эмигрантами, она их попросту не понимает, хотя говорят они на русском языке.
Переехавшим в Германию интеллектуалам вообще приходится нелегко. Если раньше они могли щеголять словами вроде «доппельгангер» или «цайтгайст», к месту вставляя их в свою безупречную русскую речь, то сейчас они ничем не отличаются от грузчиков с их шублядками. Это кажется все тем же суржиком, только, может, для птиц более высокого полета.
Но тяжелее всего общаться с людьми, которые давно перестали пользоваться русским языком. Они часто с радостью общаются с бывшими соотечественниками, но их погруженность в немецкий язык так глубока, что меняется не только лексика, но и само строение предложений. В их русском языке появляются немецкие конструкции.
«Когда ты делаешь курс немецкого?» – спросила меня моя приятельница. «У меня все идет», – ответил на вопрос «Как дела?» другой знакомый (немцы спрашивают Wie geht’s? – то есть дословно «Как идет?»). Каждый раз, когда я встречаюсь с такими людьми, у меня есть ощущение, что я говорю с подстрочником. И, с одной стороны, очень хочется уже по-человечески интегрироваться в среду. Но с другой – ужасно не хочется в ней раствориться.
Катя Щербакова, Мюнхен
