В ночь с 16-го на 17-е декабря 1916-го года был убит Григорий Распутин, а 2-го марта 1917-го отрекся от престола Николай II.
Оба события друг с другом обычно связывают – и как тут не вспомнить, что я почти живой их свидетель (могу, как машинистка Томаса Манна говорить: «Теперь я знаю, как это было на самом деле…»). Шутка.
Все происходило в кино. Глеб Панфилов снимал картину «Романовы – венценосная семья», я переводила Аликс (британскую актрису Линду Белингхем) и непосредственно присутствовала при отречении государя, которого воплощал Саша Галибин. Все происходило в шикарном императорском вагоне-салоне (не на станции «Дно», как принято думать, а на станции «Псков») при участии Гучкова и Шульгина, то есть, наших отличных артистов Александра Алексеева и Юрия Орлова. На репетиции, помню, не оказалось папирос, и Николай Александрович, подписывая отречение, выкурил пачку моих неисторических сигарет «Мальборо»…
Но это было потом – в полном соответствии с хронологией.
Сначала я поучаствовала в уничтожении Григория Ефимыча. Во время съемок английской картины «Rasputin» мне достались заглавный герой (прекрасный Алан Рикман, увы, покойный), опять государь-император (сэр Иен Маккелен), другая Аликс, цесаревич, а также прочие господа из числа депутатов думы, заговорщиков (все британцы) и т.д. Ну и травили-убивали-топили прямо на моих глазах.
Снимали не в Юсуповском подвале, а в Доме Ученых на набережной, и насчет исторической точности наваляли, как могли, хотя историков-консультантов зачем-то звали. Куда-то дели, например, половину заговорщиков, а именно поручика Сухотина и великого князя Дмитрия Павловича. Оставили депутата Пуришкевича и доктор Лазоверта, который щедро накладывал дрожащей рукой цианистый калий в пирожные буше (по-моему, купленные в ближайшей булочной). Коротенький эпизод мучали целый день – все шло наперекосяк. Впрочем, тут как раз можно усмотреть некоторое сходство с исторической правдой.
Сначала репетировали – Рикман честно пил «отравленную мадеру» (виноградный сок) и ел буше. Три буше, три бокала сока. Потом – «внимание, съемка, action!». Раз буше, два буше, три буше. Юсупов сбегал наверх, взял револьвер, прибежал вниз, а там Григорий Ефимыч сидит себе живой и поет песенку про «не летай орьел близко ко зьемле» (вместе разучивали, старались). На полу тем временем лежит пиротехник на стреме, под рубашкой у Распутина сложная конструкция проводков с мешочком красной краски, Феликс делает пиф-паф, пиротехник дистанционно дергает проводочки, рубашка рвется, на груди выступает кровавое пятно, а выстрела нет. Револьвер, то есть, не бахает.
Все, стало быть, на исходные позиции. Распутина переодели, закрепили новый мешочек с «кровью». Дубль два. Буше, еще буше, и еще буше. Ну, и сок, конечно. « Не летай, орьел…». Опять Феликс бежит наверх, возвращается с револьвером, вскидывает руку, пиротехник дергает проводочки, рубашка рвется… выстрела, по-прежнему, нет. «Фак!», – кричит Феликс, остервенело швыряя оружие. Рикман уже немножко зеленого цвета, жалобно шепчет: «I’m feeling sick». Еще бы!
Дубль три. На исходные. Распутин в новой рубашке, Юсупов сжимает пистолет так, что белеют костяшки пальцев, пиротехник залег, никто не дышит. Но нет. Феликс стреляет удачно, зато начинаются проблемы с пиротехникой.
Третий дубль, четвертый, пятый – меняют рубашки, новая кровь, пирожные, мадера, будь она неладна. Итого: Алан Рикман героически съел восемнадцать буше (ну, пусть не целиком, но понадкусывал много) и выпил восемнадцать бокалов виноградного сока. Сок этот, кажется, вытекал из рикмановых ушей и ноздрей, и кто-то даже бегал в аптеку за активированным углем.
Добивали Распутина на следующий день – там, где и положено, во дворе Юсуповского дворца, морозным декабрьским вечером. Продрогли. Но по сравнению со вчерашними буше и соками, это была ерунда – Рикмана щедро обмазали кровищей, и дублей пять он падал в снег, сраженный пулей Пуришкевича.. Тем же вечером поехали на малую Невку и быстренько скинули распутинское чучело с моста. Там же, на мосту, отпраздновали, выпив ледяного шампанского.
В общем, когда через пару лет я угодила к Панфилову в ту же эпоху, в следующий практически ее такт, это было, наверное… черт его знает… провиденциально что ли.
Марианна Димант
