После боев на острове Даманский на реке Уссури в марте 1969 г. на советских писателей накатил приступ патриотизма. Но если многие просто огласили штампованные гневные протесты, то Евгений Евтушенко написал оригинальное стихотворение “На красном снегу уссурийском”, в котором представил, что станет с родной страной, если “желтая угроза” обернется победой маоистского Китая.
Позднее итальянский историк-коммунист Джузеппе Боффа, характеризуя настроения советских интеллектуалов, написал: «В разговорах с западными европейцами делались ссылки на историческую память русского народа, выполнившего роль щита, который преградил путь идущим на запад татарам. И тогда же возвращались к разговорам о “желтой угрозе”. На более изощренный европейский слух подобные разговоры звучали как пропагандистские инсинуации на службе агрессивной политики. Но в России такие разговоры часто велись всерьез» (Боффа Д. От СССР к России: История неоконченного кризиса, 1964 – 1994. М., 1996).
Таким “разговором всерьез” стало стихотворение Евтушенко, опубликованное в “Литературной газете” 19 марта 1969 г., а затем перепечатанное 29 марта в “Новом русском слове”.
«Евтушенко вспоминает монголов и татар, Батыя и Мамая, суперкитайца Мао, давая читателю понять, что все это – та же желтая опасность, которая веками приходила в Православную Русь <…>. Евтушенко <…> фантазирует о пытках и казнях в Москве в случае прихода туда китайских войск. Конструктора Туполева китайцы, дескать, привяжут к хвосту самолета; советских балерин и ученых пошлют на каторжные работы в концлагеря. т.е. создастся та же ситуация, что и в сталинских шарашках по роману Солженицына “В круге первом”» (Стосиус Г. Советский национал-коммунизм: Письмо в редакцию // Новое русское слово. 1969. 20 июня).
Как принято формулировать нынче, это стихотворение – типичная манифестация имперского сознания, характерное самовыражение представителя русской тоталитарной интеллигенции, возвышавшей себя в собственных глазах явным унижением маоистского режима.
На красном снегу уссурийском
У матери грузди в кадушке давно усолились,
а сын ее рухнул на красном снегу уссурийском.
Сначала — в упор, ну, а после — штыками добили.
За что? За веснушки его? За его голубые?
И фото невесты, где звонко хохочется серьгам,
проколото вместе с чистейшим мальчишеским сердцем.
Старушка бредет. Ее горе никем не измерено,
и небом России следы наливаются медленно,
Платок ее темный печально стекает на очи.
«Сыночки… сыночки…»
И шепчет она (что ей — Мао и что — хунвэйбины?):
«Сынки, разве мало на прошлой войне вас убило?!»
О, видел бы Маркс, как разыгран и жалко, и низко
трагический фарс обнаглевшего лжекоммуниста!
Во что превращается даже святая идея
в руках у злодея!
Как мерзко, как тупо сжигать репродукции Гойи, Эль Греко!
Кто топчет культуру, растопчет потом человека!
История, знай: переходит всегда хунвэйбинство
в убийство.
Разбросаны здесь, на снегу обагренного марта,
кровавые пятна, как будто цитатники Мао.
Ползет через нашу границу дыханье
тяжелое, богдыханье.
Бессильно грозится святоша, истерзанный зудом
«Стерилизуем!»
И целятся в правду и совесть, припав к амбразурам,
«Стерилизуем!»
И родина наша им снится, где Пушкин с Шевченко – изъяты,
где в поле растет не пшеница, а только цитаты, цитаты,
где челюсти зверски хрустят, как морскою капустой, – искусством,
где луковки суздалей — в суп осьминожий для вкуса,
где нету сибирской тайги, ибо всю ее махом
спилили на рамы портретов отца человечества — Мао,
где Буртова Нюшка хрипит и под тяжестью корчится,
таща на хребтине гранит для скульптуры Великого Кормчего,
где в седенького профессора — камнями, гнилыми креветками,
где месит Майя Плисецкая цементную жижу балетками,
где наших республик столицы под императорской туфлею,
где, словно к хвосту кобылицы, к хвосту самолетному — Туполева,
где жгут на кострах ошалело их низколобые темники
ионгури Важа Пшавела, гармошку Василия Тёркина,
где Зыкину прямо со сцены – в промозглую сырость барака,
где рвут хунвэйбины все струны с гитары Булата,
где пляшут разгульно коней мохноногих подковы
по книгам Расула, Кулиева и Смелякова,
где нищий, босой Шостакович бредет по морозу,
И где заставляют Андрея не «Озу» писать, а «Маозу»,
На выйдет! А если нас втянут, то, вскакивая в эшелоны,
не просто за Русь и за веру мы с вами наденем шеломы –
за наши пятнадцать республик, за малый любой полустанок,
и за китайчат несмышленых, примотанных к спинам крестьянок.
Так встал пограничник с прозрачным пушком над губою,
от пули двуличной прикрыв Сун Ят-сена собою!
Владимир и Киев, вы видите — в сумерках чадных
у новых батыев качаются бомбы в колчанах.
Но если накатят — ударит набат колоколен,
и витязей хватит для новых полей куликовых!
Е.Евтушенко (1969)
Михаил Золотоносов
На заставке: “Долой советский ревизионизм!”. Китайский плакат 1968 г.
- Публикации в советской прессе в марте 1969 г.
