Генри Форд не только символ индустриального капитализма, не только, по опросу журнала «Fortune», бизнесмен века, но он еще и символ Американской Мечты — сын небогатого фермера, поднявшийся до вершин богатства, власти и славы.
Как и «форды» многие годы служили символом автомобиля вообще, хотя немецкий автомобиль Карла Бенца выпуска 1895 года уже блистал в Нью-Йорке, когда молодой механик Генри Форд еще только возился со своей моделью в легендарном детройтском сарае.
И таки заткнул дряхлеющий Старый Свет за пояс: в его лице молодая прагматичная демократия одолела сословное общество с его свинцовыми гирями — милитаризмом и аристократизмом. Автомобиль не роскошь, а средство передвижения, — под этим лозунгом вполне бы мог подписаться и Генри Форд. В его мировоззрении было много общего с Лениным: Ильич стремился организовать общество по принципу единой фабрики, а Форд стремился организовать фабрику по принципу единого механизма, еще до товарища Сталина пытаясь воодушевить людей ролью винтиков.
В борьбе с излишествами Форд обратил взор на всю современную цивилизацию и нашел в ней массу бесполезного. Главными паразитами ему представлялись смутьяны и финансисты: первые дезорганизовывали производство напрямую, вторые отвлекали силы от производства полезных вещей на перепродажу бесполезных бумаг. А поскольку в финансовой сфере заметную роль играли евреи, которые, согласно легенде, коей верил не только Генри Форд, и придумали рынок ценных бумаг, то агрессор номер один и бизнесмен номер один в своей антисемитской пропаганде достигли такого душевного единства, что фюрер за год до начала Второй мировой наградил Форда Железным крестом.
Это был пик политической карьеры бизнесмена века: начавши с культа рациональности, он закончил служением безумной химере. Да и аскетические его изделия начали уступать более навороченным образцам, ибо для нетворческого большинства автомобиль прежде всего роскошь и лишь затем средство передвижения. А главное изобретение Форда — конвейер, небывалым образом увеличивший производительность труда — превратился в символ человеческой униженности, доведенной до гениального гротеска в чаплинских «Новых временах».
Человек не желает быть винтиком даже за хорошую зарплату. Он станет служить демагогам, соблазняющим его чарующими сказками, но не согласится сделаться придатком машины – в этом, пожалуй, первый урок фордовской судьбы.
Второй же урок — не надо считать рядовых людей быдлом. Форд надеялся купить покупателей функциональностью, а рабочих хорошей зарплатой, тогда как для себя ставил гораздо более высокие цели:
«Сила и машина, деньги и имущество полезны лишь постольку, поскольку они способствуют жизненной свободе»;
«Иметь деньги абсолютно необходимо. Но нельзя забывать при этом, что цель денег — не праздность, а умножение средств для полезного служения»;
«Переложить трудную, суровую работу фермера с человеческих плеч на сталь и железо — всегда было главным предметом моего честолюбия».
Не алчности, заметьте, — честолюбия!
«Таким образом оказывается, что один человек становится душой, жизненным ядром всего предприятия».
И наконец: «Всякий готов признать прирожденного вождя — человека, который может мыслить и приказывать».
Вот естественный путь модернизации по Генри Форду — во главе дела становится вождь, который ищет не корысти, но исполнения гораздо более высокой мечты, являющейся для него воистину делом чести, доблести и геройства. Вождем может быть и какая-то пассионарная группа, зачарованная единой грезой, хотя и у таких групп чаще всего бывает формальный или неформальный лидер.
Служители мечты могут быть и страшными людьми, вроде большевиков, или просто жесткими, вроде южнокорейского Пак Чонхи, но это должны быть люди, одержимые целью гораздо более масштабной и долговечной, нежели мечта о пропитании и комфорте.
Именно воля какой-то высокой мечты через своих пророков и вождей приводит в движение волю людей ординарных. Не будет мечты — не будет и модернизационного рывка, потому что этот рывок причиняет хлопоты и неприятности не только массам, но и лидерам. Высокой страсти не имея, за такую опасную мороку лучше не браться.
Тем более что все равно ничего не получится.
Это означает, что никакая отдельная «трудовая», «модернизационная» политика невозможна: труд, его формы и цели суть производные от гораздо более масштабных исторических задач.
Ошибка Форда была в том, что великие задачи он приберег для себя одного.
Александр Мелихов
