«Мир сходит с ума!» – чем дальше в дремучий лес карантинных запретов и вывертов, холодных и горячих войн, полицейских и социальных репрессий, беспощадно-бессмысленных американских холиваров, виртуальных и реальных демо-суицидов и всеобщего нервяка безысходности (на вполне ровном и гладком, как казалось ещё вчера, консьюмеристском месте!) – тем этот алармистский рефрен звучит всё неотвязней.
Причина тотального помутнения рассудка, а точнее, нервного срыва, запустившего саморазрушительные процессы – на поверхности.
Люди в начале XXI века вдруг стали беззащитными и «бездомными». И от этого впали в хронический стресс, удачно отполированный запретительной пандемией. У людей пропало ощущение (хотя бы иллюзорное – не суть!) того, что они – хозяева своих жизней, что могут предвидеть хорошее и планировать вдохновляющее. Исчезло понимание не только того, «куда всё катится», но – что ещё страшнее – «куда всё должно катиться». Нескончаемый обвал информационных селевых сходов придавил и раздавил понимание, место которого заняли агрессивно-плаксивые вопли и стоны.
В чём причина возникшего у, на первый взгляд, благополучных глобальных бюргеров ощущения одинокой беззащитности и бездомности – тоже не секрет. Дело в том, что все мы вдруг остались один на один сразу с двумя драконами, каждый из которых ежесекундно развевает на нас пасть и грозится пожрать без остатка.
Первый дракон более-менее привычен и понятен – это государство. И пока он был один, мы знали, как от него хотя бы внутренне защищаться. Мы держались друг друга. Мы всегда помнили, что мы – живые и настоящие. Что можем помочь друг другу – если не действием, то хотя бы живым словом и живым участием – спастись от ужаса одинокого страха перед безликим чудовищем-людоедом. Да, писатели и философы недавнего прошлого много говорили на тему отчуждённости и одномерности бытия, растворённости личности – в «массах», технократической дегуманизации «общества машин» и прочих индустриальных вызовах XIX-XX веков. Но сами эти рефлексии означали, что люди по-прежнему живы и продолжают искать друг друга, чтобы быть вместе, чтобы защищать пространства своей общей свободы – свои дома (страны, города, земли, скверы, даже кухни!), а не разбегаться друг от друга по щелям и закуткам.
Второй дракон – Интернет. Это совершенно новый зверь. И именно он глобально дистанцировал людей друг от друга. «Дистанционка» стала нормой (нынешняя реакция на пандемию – просто глобальная иллюстрация этой приключившейся с человечеством перемены). Близость – эксцессом. Реальность стала «не очень настоящей», превратившись всего лишь в «заготовку под виртуал». Если тебя нет в Сети, тебя нет и в жизни. Но ведь на самом деле ты есть! И ты нуждаешься в таких же живых и настоящих людях рядом – а не в «заготовках под посты, аватарки и новостные сводки». Да только где теперь взять настоящих живых, если ты сам перестал сознавать себя в отрыве от Интернета, и других тоже замечаешь лишь тогда, когда они успешно «сертифицировались» в Сети и прошли там очередной тест на виртуальное, сиречь «настоящее», бытие?
Именно союз этих двух драконов и сделал людей внутренне беззащитными и бездомными. Спасаясь от обоих этих чудовищ, разобщённые, одинокие и опасающиеся друг друга, люди всё плотнее жмурят глаза и прижимают уши – подобно кроликам, парализованным страхом перед двумя удавами сразу. Люди давно уже перестали солидарно бунтовать против больших полит. систем, которые в итоге всё плотнее берут каждого из нас под полицейско-цифровой контроль. Люди всё отчаянней и глубже забиваются в свои электронные страусиные норки, теряя остатки контроля над своими настоящими, а не виртуальными пространственными домами.
В итоге живые люди – сами по себе. Государства и Сеть – сами по себе. Только живые люди при этом разобщены и подавлены, а Власть и Telescreen – в перманентном продуктивном альянсе: Сеть по факту успешно разделяет живых людей на жёстко конфликтующие между собой по всякому вздору виртуальные группки либо бесчисленные воображаемые фан-партии любителей котиков, а Государство – над этими живыми и погруженным в «виртуальную реальность» людьми безраздельно властвует. И всем живым в этой стремительно дегуманизирующейся системе – плохо. Даже, думаю, тем, кто – как им, возможно, кажется – «управляют драконами». Потому что в реальности оба эти дракона давно уже живут своими независимыми ни от кого жизнями, властно распоряжаясь каждым из нас: от самых статусных – до самых неприметных. И людям ничего не остаётся, как всё дальше погружаться в пучину недоверия и ненависти друг к другу (тем более легко воспламеняемых на расстоянии, когда перед глазами – не живые люди, а их информационные фантомы), в итоге всё острее нуждаясь в «безопасности» и – как следствие – по факту всё плотнее прижимаясь к сапогу «Большого брата»…
Вопрос – можно ли такому миру дать шанс?
Думаю, да.
Но только в том случае, если будет расторгнут этот продуктивный, а на самом деле деструктивный альянс глобальной Сети – и независимой от общества, самодостаточной власти.
Бороться с Интернетом, как и с материальным прогрессом в целом – и глупо, и бесполезно.
А вот на государства люди, как известно, исторически умели воздействовать – создавая их, реформируя и приспосабливая к своим нуждам. Это получалось, конечно же, не всегда и не у всех. Но всё же задача регуманизации государств – в отличие от идеи «развиртуализации Сети» – не выглядит заведомой оксюморонной утопией.
Как можно было бы приблизить государства к людям? На мой взгляд, проще всего это сделать, перейдя от многоэтажных держав – к государствам регионального типа. К чему-то вроде античных полисов или средневековых городов-коммун. Чем ближе начальство к гражданам, тем, как правило, граждане «крупнее», а начальство «мельче». Тем меньше такое государство похоже на дракона и тем больше – на скромную рептилию-ящерку, изящно пресмыкающуюся перед людьми.
Если приглядеться как следует, то нетрудно заметить, что даже в нынешнем «оглобаленном» мире что-то более-менее похожее на реальную политику, а не на шумовой инфо-фейк, происходит именно на уровне политических пространств «регионального типа». И здесь – о чудо! – даже Интернет оказывается союзником и агрегатором живых людей, а не их разобщителем. В Тунисе, Каталонии, в Шотландии, в Беларуси, в Поморье, в Прибайкалье, в Хабаровском крае, в конкретных городах и штатах США. Или даже на уровне конкретных городских районов – например, на Петроградской стороне СПб, где люди создали сетевое сообщество, ввели табу на дискуссии о «большой политике» и стали решать проблемы своего территориального дома – обсуждать муниципальные выборы, делиться полезными советами, пристраивать котят и т.д. Сеть сама по себе не плоха, если она остается средством, помогающим живому человеческому общению и взаимодействию, а не уводящим от него в тупик невротичного одиночества.
Одним словом, дракон Интернета не разобщает людей там, где они по факту чувствуют себя хозяевами своей жизни – и не только личной, но и территориальной. Сеть вполне может быть полезным инструментом там, где «удалённое начальство» не пытается командовать и помыкать «людьми и землями» – как это зачастую бывает не только в огромных, но и, увы, в сравнительно компактных державах, какими, например, являются Грузия, Армения, Азербайджан, да и не только они…
И если понимать под словом «анархия» не идею тотального безвластия, а – как это и делали классики анархистской мысли, в частности, Пётр Кропоткин – концепцию малого, граждански цельного антиимперского государства – то можно, наверное, предположить, что именно в анархо-регионализме таится та волшебная игла, которая способна сокрушить виртуальный замок зловредного дистанционного Кощея, укравшего у нас Василису Прекрасную нашего живого человеческого счастья.
Даниил Коцюбинский
