Чего хотят зрители от музеев – красивой подачи или больших текстовых разъяснений, интерактива или привычного Айвазовского? Что смотрит молодежь, а что взрослые? Чего хотят люди из столиц, а чего из провинций?
Об этом «Городу 812» рассказали социологи – заведующая сектором прикладной социологии и работы с молодежью Русского музея Марина Потапова и ведущий специалист сектора Наталья Иевлева.
– Если сравнить зрителя сейчас и 25 лет назад, что изменилось?
– Зритель не однороден. Студенты, молодежь изменились, а пожилая публика – нет. Но если говорить об общих предпочтениях самой широкой публики, то наблюдается поразительная стабильность: 25 лет назад самым любимым художником был Айвазовский, за ним Брюллов и Репин. После того как стали показывать авангард и современных художников, эти предпочтения остались прежними.
– То есть гигантские усилия музеев по пропаганде авангарда пропали даром?
– Часть публики смогла включить его в круг своих интересов, остальные не заинтересовались.
– Часть – это сколько?
– Не более одной трети.
– Что хочет публика видеть в музее?
– Свой запрос формулирует только та часть публики, которая имеет какое-то отношение к искусству, остальные принимают то, что им предлагает музей. Запрос формируют знающие, их немного, и они ходят преимущественно на выставки.
Так, например, в одном опросе студенты из предложенного списка отметили имена несуществующих художников. В другом (внемузейном) исследовании в шести крупнейших технических вузах Петербурга выяснилось, что более или менее регулярно художественные музеи посещают не более 15% студентов, чуть больше бывают в галереях. Но все они отвечают, что хотят что-то знать об искусстве.
Главное, чего хотят люди в музее, – прекрасного. Проекты со сложным художественным языком не собирают широкую аудиторию. Сейчас мы ведем опросы на выставках к 100-летию революции, и посетители на них – в основном специальная публика с гуманитарным и художественным образованием.
– Говорят, публика столиц любит интерактив, а региональная – более традиционную подачу экспонатов. Это так?
– Скорее, нет. Не более 15% аудитории – молодежь, чаще мужчины вне зависимости от места жительства – интересуются техническими нововведениями в музее. Впрочем, исследование по мобильным приложениям только началось.
– Сколько времени люди готовы проводить в музее?
– В основном один-два часа. Через два часа человек перестает активно воспринимать искусство.
– И на что он тратит это время?
– На экспозиции – на поход по залам, нигде подолгу не останавливаясь. Особенно летом: люди говорят, что им некогда, надо сегодня успеть еще и в Инженерный замок, и в Мраморный дворец.
– Людям нужны подробные тексты, сопровождающие экспозиции?
– Нет однозначного ответа на этот вопрос. Тексты нужны широкой публике, любящей реалистическое искусство, которое они соотносят с реальной жизнью. Если такой зритель смотрит на портрет, то хочет всё знать про персонажа; если мифологическую сцену, как на выставке Григория Угрюмова (2014), – то ждет рассказа про сюжет.
«Специалистов», которые хотят смотреть живопись, такие этикетки раздражают, они идут за впечатлением. Например, на выставках художников объединения «Мир искусства», где было много заинтересованной публики, только 20% отмечали, что ознакомились с размещенными текстами. И в то же время наши анкеты переполнены просьбами широкой публики: больше информации.
Даже сложные, подчас заумные тексты, такие, как, например, на экспозиции современного искусства в Музее Людвига в Мраморном дворце, воспринимались положительно.
– Вы проводите занятия со студентами. И какие выводы вы сделали?
– Мы начали это программу с 2012 года, установив контакты с преподавателями культурологии технических вузов. Чтобы стимулировать свободные высказывания, мы задаем вопросы, при этом не даем вообще никакой информации о картинах, не оцениваем то, что говорят студенты, и подбираем особый маршрут из произведений высокого качества, например: П. Филонов. «Крестьянская семья» – Б. Кустодиев. «Купчиха» – Н. Альтман. «Портрет Ахматовой» или И. Репин. «Бурлаки» – В. Суриков. «Штурм снежного городка».
Первые три года все шло «на ура», а потом стали возникать затруднения, потому что студентам стало сложно рассматривать неподвижное изображение. Кажется, как будто произошел слом привычного ассоциативного и образного строя, у современной молодежи он опирается на неизвестные нам визуальные ассоциативные ряды. Может быть, это «телепузики» или что-то еще?
– В чем причина изменений?
– На наш взгляд, одна из главных причин – в образовании, в качестве преподавания истории, в сокращении в вузах курсов гуманитарных дисциплин, в школе – отмене уроков МХК (мировой художественной культуры), этот предмет стал «элективным». В итоге, например, даму с декольте чуть не до пояса на картине Б. Кустодиева «помещают» в 15–16 век! Думают, тогда русские женщины так одевались.
– Может, надо формировать по-другому экспозиции?
– Придумать другое искусство?
– А если спросить публику?
– Такие вопросы, как правило, вне сферы интересов зрителей. Публика, которая приходит в музей, не воспринимает концепцию экспозиции. Она смотрит на отдельные вещи: «понравилось – не понравилось». Как мы съедаем плод, не интересуясь его химическим составом.
– Ваши пожелания экспозиционерам, чтобы облегчить восприятие искусства?
– Игра восприятия не подлежит прямому манипулированию. Вот пример: тридцать лет назад на выставке в Манеже «Из фондов Русского музея» картину Ильи Репина «Какой простор!» разместили в самом дальнем углу, а эта работа неожиданно оказалась среди лидеров предпочтений публики. Сейчас на выставке «Мечта о мировом расцвете» эта картина открывала экспозицию – и почти никого не заинтересовала.
Для кураторов выставки «Агитация за счастье» (1994) главный смысл состоял в показе примитивной агитации и ее критической оценки. А люди ностальгически восприняли выставку как изображение счастья, которое якобы было в реальности. Нашей информации, полученной в ходе опросов, музейным сотрудникам верить не хотелось.
– Почему выставки Айвазовского и Серова вызвали такой ажиотаж?
– Айвазовский – самый любимый художник, лидер предпочтений широкой публики последних десятилетий. Пейзаж, особенно мистический, бессознательное ощущение первостихии – самый популярный жанр. Художник пишет так, что вода, свет и воздух завораживают зрителя вне зависимости от возраста, социальной и профессиональной принадлежности. Айвазовский выразил архетип коллективного бессознательного.
– Это имеет отношение к качеству живописи? Можно использовать морской пейзаж для подражаний и добиться успеха?
– Это работает только при очень высоком качестве искусства, на бессознательном уровне. Филонов многим не нравится, но он не отпускает, вызывает обсуждения, мы это знаем по своим занятиям со студентами. У работ послабее не получается такой активной дискуссии.
– А в чем феномен успеха Валентина Серова?
– Тут сложились вместе сильно работающее социальное подражание (все идут, и я пойду) и перевозбужденное сознание как вид социального помешательства. Плюс массированная реклама, скандал со сломанными дверями, визит президента… Очередь к Серову сравнима с очередями к мощам.
Вадим Шувалов
