10 лет назад началась пермская культурная революция, активистом и свидетелем которой был Владимир Береснев, ныне заведующий отделом новейших течений Пермской художественной галереи. Недавно он приезжал в Петербург, поддержавший тогда пермяков на всех уровнях, начиная от Антона Губанкова, председателя Комитета по культуре. «Город 812» расспрашивал Береснева, чем пермская революция закончилась.
– Откуда вы пришли в революцию?
– С приходом в Пермь Марата Гельмана появилась немыслимая прежде возможность превратить хобби в профессиональную деятельность. Когда все началось, было трудно остаться в стороне. В то время я делал выставки, преимущественно фотографические. Искусство было делом для души, на жизнь я зарабатывал оформлением строительной документации. Сначала я участвовал в отдельных выставочных проектах, потом в фестивалях «Живая Пермь» и «Белые ночи». В 2010 году мне предложили возглавить проект «Пермский музей фотографии» в проектном офисе «Пермь – культурная столица Европы» при Министерстве культуры Пермского края.
– Культурная столица Европы – и не меньше?
– В то время это было теоретически возможно. На волне сближения России с Европой и вступления в ВТО мы вполне могли поучаствовать в этом проекте. Культурная столица Европы – инициатива ЕС, состоящая в ежегодном избрании того или иного города центром культурной жизни континента с целью привлечения внимания к его культурному развитию. Было много интересных, амбициозных и авантюрных инициатив. Например – ежегодный летний фестиваль «Белые ночи» продолжительностью два месяца (наш ответ Авиньону); в рамках моего проекта – международный фестиваль городской фотографии «Фотограффити», реанимация помещения, где располагался печально известный клуб «Хромая лошадь»; многочисленные выставки и арт-резиденции. Было ощущение, что это начало славного и долгого пути. К сожалению, путь оказался недолгим.
– И что было главным в феномене пермской культурной революции?
– Главное – преображение города. Важно понимать, что сначала город любишь глазами, только потом включаешь голову и сердце. Пермь полюбить глазами очень сложно, ибо архитектурное наследство досталось этому городу весьма скудное. Ни готических храмов старой Европы, ни барочных дворцов Петербурга, в основном – типовая застройка советского периода. Из ярких культурных явлений – только балет. На этом фоне интервенция современного искусства была сродни падению метеорита: неожиданно и громко. Творческая молодежь, клубившаяся где-то на обочине городской жизни, вдруг стала если не главной, то заметной силой, определяющей облик города. Произошло это очень быстро, меньше чем за год. Хипстерское движение и «кофейная революция» докатились до Перми в это же время и усилили эффект обновления.
– Революция закончилась в 2012 году с уходом губернатора Олега Чиркунова?
– Он был главным покровителем культурной революции. С приходом к власти кремлевского назначенца Виктора Басаргина пермский культурный проект был свернут в течение нескольких месяцев. Закрытие проекта было почти официальным. В инаугурационной речи Басаргин заявил, что отныне приоритетным направлением культурной политики станет поддержка традиций местных народов. И вообще, Пермь – город индустриальный, культура здесь «во-вторых».
К счастью, закрытие культурного проекта не повлекло за собой полную ликвидацию его достижений.
– Но главное достижение революции – музей PERMM остался без своего помещения?
– PERMM покинул Речной вокзал, переехал в арендуемое здание бывшего торгового центра. Было обещано возвращение музея в здание Речного вокзала, но в итоге там поселился пермский вариант проекта «Россия – моя история». Новый губернатор Пермского края Максим Решетников пообещал к 300-летию Перми (2023) новые здания для PERMM и Пермской художественной галереи (она должна освободить Спасо-Преображенский собор).
Местные сообщества к этим обещаниям относятся умеренно-пессимистически. И хотелось бы поверить, да разучились уже.
– Почему разучились?
– История с переездом галереи тянется с 1974 года, за это время было предложено 24 варианта. Пару лет назад появился «антикризисный» эконом-вариант переезда. В нем была куча минусов, но это был первый реалистичный сценарий. Было куплено здание бывшего военного училища, был сделан проект английским архитектурным бюро Casson Mann. Проект был собранием компромиссов, но все равно лучше, чем сейчас: в 4 раза больше площадь и почти полноценная музейная инфраструктура. Новый губернатор посчитал этот вариант слабым. И это правда. Но новый «сильный» вариант – пока только обсуждается. Фактически мы вернулись к нулевой отметке: ничем не подкрепленным мечтам о новом здании. И в этих мечтах мы можем позволить себе всё.
– А деньги где взять?
– Пермские СМИ периодически упоминают про 1,5 млрд рублей, заложенных на строительство галереи в бюджете Пермского края. Их из года в год переносят, но рубль за прошедшие годы обесценился в два раза. Соответственно, возможности построить новое здание ужались примерно вдвое. В итоге мы можем получить тот же комплекс компромиссов, которого хотели избежать.
Последняя версия нашего будущего – строительство культурного кластера (два музея плюс опера) на территории завода Шпагина, недалеко от Речного вокзала.
– Это уже полная утопия?
– В Перми привыкли к утопиям. Состояние полуверия стало нормой. Хотя открытие нового аэропорта слегка взбодрило народ.
– Пермская художественная галерея знаменита деревянной скульптурой и сравнительно недавним (2014) запретом выставки Коранов из петербургского Музея истории религии. Это РПЦ постаралась?
– Требование не открывать выставку исламской каллиграфии в церковном здании исходило от краевого Министерства культуры, на которого, вероятно, было оказано давление или со стороны РПЦ, или со стороны радикальных православных активистов. В итоге выставку показали в другом месте.
– Существует мнение, что пермская культурная революция должна была начинаться с отремонтированных дорог и прочего быта. Не сделав ничего в этом направлении, она осталась непонятой народом?
– Таких речей много звучало в тот период, хотя именно тогда в городе появилось больше всего новых инфраструктурных объектов: экстрим-парк, обновленный привокзальный сквер, пешеходная улица, велодорожки. И дороги тогда ремонтировали и строили гораздо интенсивнее, чем в период правления Басаргина. Улицы убирали пылесосами. Была запущена программа «Мамин выбор» – предоставление субсидий матерям, которым не удалось пристроить ребенка в садик. Докторам и кандидатам наук выплачивались стимулирующие из краевого бюджета – до 30 тысяч рублей ежемесячно.
Мне кажется, большинство заявлений про дороги, детские сады и коррупцию в сфере культуры были политически ангажированы. Это была борьба элит, а не противостояние народа и власти.
И уж совсем непонятны вопросы, поставленные ребром: «дороги или культура», «детские сады или культура», «лечение онкобольных или культура» и т.п. Почему, выбирая одно, мы должны отказываться от всего остального? Город, состоящий из одних только дорог, – кому он нужен? Чем в нем заняться кроме езды? И нужно не просто гармоничное развитие города, нужна атмосфера прогресса, а она нигде, кроме как в культуре, не производится.
Вадим Шувалов
