Александр Невзоров о патриархе Кирилле и хорошем в истории с Исаакиевским собором
Публицист Александр НЕВЗОРОВ – специалист по широкому кругу вопросов. От лошадей до Московской патриархии. «Город 812» поговорил с ним о делах духовных: почему патриарх Кирилл не боится лаврских старцев, афониты не признают эрпэцешную аристократию и что хорошего в истории с Исаакиевским собором.
– Заявление «кремлевского источника», что передача Исаакия не согласована с Путиным, – это наезд на Георгия Полтавченко или на патриарха Кирилла?
– Это вообще не наезд. Это неопытность. Власти впервые оказались в ситуации, когда все идет не как по маслу, а сложно. Поэтому предпринимаются самые дикие и нелепые телодвижения вроде этого заявления. Что значит – не согласовано? Любому понятно, что Исаакий отдавали по прямому указанию из Кремля. Гундяев же бегал каждый день, как Паниковский, и говорил: дай Исаакий, дай Исаакий. Наконец он полностью проел плешь и губернатору сказали: отдай ты ему.
– К Путину бегал?
– Они мало общаются. Назовем это дипломатично: в Кремль. Все, что произошло потом, прекрасно. Мы вдруг выяснили, что на этом Марсе под названием Россия есть жизнь. Что интеллигенты, заранее описавшиеся – потому что так бояться, как боятся русские интеллигенты, не боится никто, – эта самая трусливая часть населения вдруг встала вокруг Исаакия. Понятно, что они наивные люди, но это же великолепно. Жизнь, оказывается, есть!
– Зачем тогда нужно было это заявление «кремлевского источника»?
– Они не знают, что делать. Это следствие отсутствия грамотных консультантов. Специалистов заменили люди, которые умеют только вытягиваться во фрунт, либо такие, у которых очень хорошо работают слюнные железы, типа Кургиняна. Но это ситуация, где слюнями, сколько бы их ни было, не поможешь.
Гундяев же бегал каждый день, как Паниковский, и говорил: дай Исаакий, дай Исаакий. Наконец он полностью проел плешь и губернатору сказали: отдай ты ему.
– Ну вышли к Исаакию несколько тысяч человек – разве это для них проблема?
– Так они-то думали, что вообще никто не выйдет. И вдруг – такая незадача и скандал на всю страну.
– С «Пусси Райот» скандал был гораздо больший, а они его не боялись и, наоборот, искусственно раздували.
– Это был другой скандал. Тогда интеллигенция безмолвствовала, и никто в кольце вокруг суда не стоял. Здесь скандал глубинный, потому что остаться совсем без интеллигенции, отрезаться от нее эта власть, несмотря на всю ее ориентированность на плебеев, не готова.
– С вашей точки зрения, какие отношения между патриархом и президентом?
– Непростые.
– А роль епископа Тихона (Шевкунова)?
– Если Гундяев – это ядро атома, то Шевкунов – один из электронов, вращающихся на близкой к нему орбите.
– То есть вы не верите, что Шевкунов – это антитеза патриарху и его потенциальный преемник?
– Нет, антитезы там не выживают. Ну, если выборами патриарха будут руководить милиционеры с дубинками, тогда, может быть, и выберут Тихона. Дело в том, что РПЦ не такой простой организм, как нам кажется. Сейчас его рядовые члены очень запуганы, обобраны и подчинены царящей там дисциплине. Но они еще посыпят искрами.
– Не они будут выбирать патриарха.
– Не они. Но они способны осложнить этот процесс.
– А противостояние между консервативными московскими лаврскими старцами и Кириллом есть?
– Во-первых, они очень надежно изолированы от мира, во-вторых, они не являются интеллектуальной силой. Они не способны даже в церковных кругах быть популярными без высоких кафедр, телевидения и серьезной прессы, которая транслировала бы то немногое, что они могут сказать. А поскольку им этого не предоставляют и держат в черном теле, они никакой опасности ни для кого не представляют.
– Разве то, что Кирилл, став патриархом, эволюционировал из верного ученика главного церковного либерала и экумениста Никодима (Ротова) в человека с консервативными взглядами, не следствие его стремления подружиться с консервативным крылом?
– Нет, отнюдь. Ротов был своеобразным персонажем. Как вы сами понимаете, в то время в церкви никого, не причастного к тесному сотрудничеству с органами, не было.
– Тесное сотрудничество – это погоны?
– По-разному. Может, на человека даже карточка агентурная не заполнена, но он работает так, что его в пору из бронзы отливать и бюстик ставить в коридоре на Лубянке. Это неважно. гэбэшная система изнутри была очень гибкой, ее создали еще в 20-е годы, когда церковь нужно было пилить на обновленцев, сергиан, тихоновцев и т.д. Методики работы с церковниками хорошо отработали. Ротов был частью системы, но абсолютным приспособленцем, полностью соответствовал изгибам и ландшафту местности. Что у него было в голове, никто не знает. До какой степени он был искренен в своих экуменических представлениях, тоже никто не знает. Все, что он делал, было обусловлено провалами советской резидентуры на Западе и попытками КГБ сделать из церковных иерархов влиятельных людей в Европе, чтобы через них запустить новую агентурную работу. Трудно сказать, на кого Никодим в большей степени работал: на церковь или на органы. Наверное, на органы. Поэтому, когда вы называете Кирилла учеником Никодима, надо понимать, что научился он именно этому. Либерал или консерватор – это вопрос цены или выгоды. Кирилл увидел, что имидж западника менее доходен, чем имидж охранителя. И легко перешел из одного в другой. В России это всегда делается легко. Его не надо подозревать в искренности.
– Хорошо, вот есть монолитная структура РПЦ, которой Кирилл управляет. Кремль не может или не хочет на нее влиять?
– Кремль, может, и хотел бы, но структура хитрее и умнее. Те органы, которые умели работать с церковью – институт уполномоченных по делам религий и особый отдел КГБ, – давно ликвидированы, и все их специалисты – старички, которые не помнят, как их зовут. Профессионалов нет. Само государство испытывает грандиозные кадровые проблемы. Оно вынуждено даже в крупные регионы назначать губернаторами людей с двумя классами образования и поддельными дипломами. Возьмите хоть орловского губернатора. Это ж делают не от хорошей жизни. Нет аналитиков, которые могли бы все разрулить.
Поэтому сейчас мы наблюдаем процесс инквилинизма, когда одно живое существо вторгается в биологию другого существа – необязательно в тело, можно в раковину, нору, кокон – и начинает медленно поедать хозяина. К его собственному удовольствию, так как делает это с применением таких ферментов, что и обгладываемый доволен.
– Говорят, что все эти неприятные истории с патриархом – отражающимися часами, квартирами, пострадавшими от нанопыли – попытки подсадить его рейтинг, чтобы он вдруг не оказался выше президентского.
– Нет, патриарх всегда сидел, обнявшись с одним-единственным процентом народного доверия, который ему давал ВЦИОМ. Конечно, он очень хотел быть президентом, у него крыша ехала от этого основательно, и он имел неосторожность этим делиться там, где не следовало. Но когда выяснилось подлинное положение дел, он успокоился. Вы очень льстите Кремлю, если думаете, что там способны на такие многоходовки.
– Часы-то не сами по себе отражаться стали.
– С часами и квартирой – это истинные случайности. Поверьте, если мы поглубже копнем, мы еще больше случайностей обнаружим. Это как с пионерами-героями. В свое время лепили их образы кто во что горазд, так как думали, что это не проверить. Архивы были закрыты, про Интернет не слышали. Точно так же человек, погруженный в глубины власти, уверен, что он может делать все что угодно, и это никогда не вскроется.
– А то, что наш губернатор предпочитает ездить молиться на Афон, подчиненный Константинопольскому патриарху, о чем-нибудь говорит?
– Я не знаю. Мы с губернатором никогда религиозные вопросы не обсуждали. Но это два совершенно разных православия, хотя афонское, с моей точки зрения, и ничем не лучше. Это как французский язык и хинди. Они не могут быть близки.
– В чем разница, кроме юрисдикции?
– Разница в бесконечной элитарности афонитов, в их ощущении собственной высоты. Никогда афонит не будет пить из грязной лужи народных верований, перемешанных с часами, квартирной пылью и пропахшими мочой бабками. Это разные сословия.
– Это не протест против стяжательства эрпэцешного епископата?
– Нет, это протест аристократии против плебса.
– А отношение этой аристократии к эрпэцешной?
– Афониты не признают эрпэцешную аристократию. Для них они все – плебс.
– Неожиданная энергия, с которой спикер ЗакСа Вячеслав Макаров выступает за передачу Исаакия, – она о чем говорит?
– А черт его знает. Вот у нас же есть такой замечательный препарат как Вороненков. Он замечателен тем, что это абсолютное среднее арифметическое. Человек, который боролся с покемонами, созидал эту государственность, ревел, как раненный мамонт, в Думе, и через секунду – бац! – рассказывает о «фашистском режиме» в России. Все они, 100%, без исключения, повторят эволюцию Вороненкова. Сегодня в России быть православным настолько выгодно, что ни одного из них нельзя заподозрить в искренности их веры. Человек, который верит искренне, демонстрирует другую стилистику поведения. Например, мученичество. Мы помним северокорейскую школьницу Хан Хен-Ген, которая во время наводнения спасла портрет Ким Чен Ира, чтобы он не промок. Из-за этого у нее были заняты руки, и она захлебнулась. Или 900 человек, которые отравились в Джонстауне. Обязательность этих процедур является непременной частью религиозного поведения. Когда его нет, мы можем говорить, что, скорее всего, имеем дело с притворством и кривляньем, как патриотическое кривлянье, что доказано на препарате Вороненкове.
Главная ошибка, которую вы все делаете, – вспоминаете об этих 80%. Все решает 1%.
– Массовые крестные ходы, которые проводят вокруг Исаакия, могут что-нибудь дать?
– Они притягивают к себе все темные, враждебные разуму силы. И это прекрасно. Это происходит быстро и интересно. Наконец интеллигенция перестанет думать, что духовность – это хорошо, а церковь – плохо. И поймет, что между духовностью и церковью есть знак равенства.
– Так интеллигенции – 5%. И 80% пассивного большинства.
– Забудьте про 80%. Что они решают?
– Президента выбирают, например.
– Вспомните, как в этой стране те же самые 90% голосовали за сохранение Союза, какой сумасшедший рейтинг был у Николая II. Главная ошибка, которую вы все делаете, – вспоминаете об этих 80%. Все решает 1%. Важно, чтобы он нагрелся. Как при делении атома, вам надо разрушить лишь наиболее нестабильные ядра 95-го урана, и тогда они испустят то количество нейтронов, которые разрушат остальные. Вот тогда-то и наступает черт знает что!
– Вот эти 2 тысячи интеллигентов у Исаакия?
– Да, у интеллигенции при всей ее вечной наложенности в штаны есть прекрасное свойство – она способна детонировать вокруг себя процессы.
Антон Мухин
