35 лет назад полковник КГБ Олег Гордиевский бежал из СССР, нелегально перейдя советско-финскую границу. 23 года Гордиевский отслужил в Первом главном управлении КГБ. Из них 11 лет он работал на английскую разведку.
В 1985-м в Москве он вышел на очередную пробежку в старом тренировочном костюме. С этой пробежки не вернулся, объявившись через пару дней в Лондоне. В СССР он был заочно приговорен к смертной казни.
Удивительно, но за 35 лет жизни за границей с экс-шпионом ничего не случилось. И с ним можно даже разговаривать. Что и сделал некоторое время назад Михаил Болотовский. Место его встречи с бывшим полковником: городок Гилфорд, в сорока минутах езды от Лондона.
– Какой день для вас стал самым провальным?
– День допроса в КГБ… Мне подмешали в коньяк наркотики и часов пять беспрерывно допрашивали, требуя, чтобы я признался. Назавтра, когда я очнулся утром, у меня был такой провал в памяти…
– То есть вы не знали, выдали себя или нет?
– Ну да! Пытаюсь хоть что-нибудь вспомнить – и не могу! Но вскоре я начал восстанавливать детальки… Вспомнил, как один из контрразведчиков твердил: несколько минут назад вы уже признались во всем! Повторите это еще раз! Возможно, мне удалось выстоять, потому что я утром принял полученную от англичан стимулирующую таблетку. Хотя основной вопрос – выдал я себя или нет – так и остался без ответа. Но я понимал, что так или иначе мне уже вынесли смертный приговор.
– Два с лишним года вы спокойно служили в Лондоне, числясь советником посольства и сотрудничая с англичанами, когда вас срочно вызвали в Москву – вы что, не почувствовали никакого подвоха?
– Почувствовал, конечно… В телеграмме из Центра говорилось, что в связи с утверждением в должности резидента мне необходимо срочно прибыть для встречи с товарищами Михайловым и Алешиным. Михайлов – псевдоним Чебрикова, тогдашнего председателя КГБ, Алешин – Крючкова, начальника Первого отделения… То есть меня вызывали к людям, занимавшим в КГБ самые высокие посты. Но зачем? Ведь в январе я уже прошел все необходимые собеседования… Я не мог избавиться от мысли, что мне угрожает смертельная опасность, и всерьез подумывал о том, чтобы “исчезнуть” – такой вариант тоже обсуждался с моими английскими друзьями. Но в результате все же решил подчиниться предписанию. Прилетев в Москву, обнаружил, что мою квартиру основательно обследовали. А еще через неделю произошел этот допрос…
– За вами, понятное дело, следили. Как же вам удалось убежать назад в Лондон?
– В один июльский вторник, оторвавшись от слежки, я появился в условленном месте в центре Москвы и подал англичанам сигнал… Между прочим, англичане в течение семи лет выезжали на визуальный контакт со мной. Когда я был за рубежом, они делали это раз в неделю, а когда вернулся в Москву – каждый день… В пятницу я сел на поезд, приехал в Ленинград. Оттуда – до Выборга, а потом обратно, десять километров на юг…
– Идти через финскую границу – это был экспромт?
– Разумеется, нет! Маршрут я знал заранее. Хотя меня чуть не подвело то, что все советские карты были фальшивые – в них намеренно искажалась территория возле границы. Поэтому условленное место я нашел буквально чудом. Залег там и стал ждать англичан… Меня спрятали в багажнике, где были приготовлены фляжка холодной воды, успокоительные пилюли, контейнер, в который при необходимости можно было справить нужду, и алюминиевый экран-одеяло, чтобы я набросил его на себя около границы – вдруг пограничники направят на машину инфракрасный детектор тепла…
Как я и предполагал, на хвосте у англичан была машина наружного наблюдения. Но они за несколько километров до встречи со мной каким-то чудом сумели оторваться. Мы миновали пять пограничных барьеров меньше чем за полчаса. Помню, до меня доносилось подвывание собак – они были совсем близко. Потом оказалось, что одна из моих спасительниц кормила овчарок картофельными чипсами, чтобы отвлечь их от машины… Наконец, последняя остановка – и я услышал английскую речь. Крышка багажника открылась, я увидел голубое небо, облака и сосны. И – лицо Джоан, моего верного друга и куратора в Англии, – она разработала план побега…
– Вы ведь из чекистской династии?
– Мой отец был партийно-политическим работником. В 1932 году отца направили в ОГПУ, и он оказался в политотделе погранвойск. А мой покойный брат Василько работал нелегалом. Василько вошел в состав мобильной группы, которая была расквартирована в Восточном Берлине и для выполнения особых заданий вылетала в Мозамбик, Южную Африку и Южный Вьетнам. Именно брат в свое время описал меня организации. И меня забрали в КГБ сразу после МГИМО…
– Вы лично много агентов завербовали?
– Знаете, это были настолько незначительные лица, что я их не старался запоминать! Хотя был один очень ловкий студентик – полуиндийский, полуафриканский…
– В Москве?
– Нет, в Копенгагене. Вербовать его было очень легко, он уже был готов. А когда я с ним договорился, он пошел еще и в ГРУ. Я потом ему говорю: что ж ты на двух хозяев работаешь? А он мне спокойно говорит: это одно государство, какая тебе разница? Этот парень оказался хорошим агентом. Потом он стал замминистра в своем либо Мозамбике, либо Намибии, или где-то там…
– Кто вам нравится больше: Штирлиц или Джеймс Бонд?
– У меня никогда не было любимого агента. Cериал про Бонда ничего общего с разведкой не имеет. Вся сюжетная линия глупа и бессмысленна: эти бесконечные прыжки с парашютом, сумасшедшие гонки на машинах… А ведь суть разведки – противостояние двух характеров. Когда один психологически перебарывает другого – вот что такое разведка!
– Англичане на вас, наверное, просто молились…
– Благодаря мне был разоблачен знаменитый Майкл Бэттани, сотрудник МИ-5. К ряду арестов привела информация, касавшаяся нелегалов, – о системе их подготовки, фальшивых паспортах, методах оперативной работы… Англичане лучше знали состояние дел в лондонском отделении КГБ, чем Москва.
– Вы знаете, кто вас выдал?
– Конечно. Иудой оказался сотрудник американской разведки Олдрич Эймс, арестованный в 94-м году и приговоренный к пожизненному заключению. За меня ему заплатили 64 тысячи. Будучи старшим сотрудником контрразведки, занимавшимся Советским Союзом, он присутствовал на нескольких беседах, которые производились со мной в ЦРУ, – и произвел на меня благоприятное впечатление. Я считал его воплощением открытости, честности и благопристойности. Чего я не мог знать – это то, что он был посредственным оперативником и, кроме того, запутался в личных делах: разошелся с первой женой, запьянствовал и сошелся с колумбийкой, которая отличалась к тому же чрезмерной тягой к роскоши. В 85-м году он был уже по уши в долгах…
– Вы его ненавидите?
– Я считаю, что мне крупно повезло. Конечно, Эймс разрушил мою карьеру, подпортил мне жизнь – но все-таки не убил меня! Зато к моменту ареста он получил от советской стороны около четырех миллионов долларов.
– У вас были меньшие гонорары?
– О чем вы говорите! Эймс руководствовался сугубо корыстными интересами, а я – исключительно идейными и нравственными соображениями!
– То есть вы не получили от англичан ни фунта?
– Когда я тайком перебрался в Англию, правительство взяло меня под свою опеку, дали квартиру и назначили пенсию. Но мои действия всегда диктовались не стремлением к обогащению, а тем презрением, которое я питал к советской тирании…
- В 1994 году Олдрич Эймс был приговорён к пожизненному заключению, которое до сих отбывает в тюрьме особо строгого режима Алленвуд
– В России относятся к вам как к предателю…
– Я знаю! Но я никогда и не надеялся, что в России меня поймут или оценят. Главное, что я всегда поступал по совести и был честным по отношению к Западу. Знаете, на протяжении последних тридцати с лишним лет перешло в другой лагерь, как мне представляется, человек пятнадцать. Большинство – по весьма банальным соображениям: один потому, что утерял секретный документ, другой – чтобы от жены удрать, третий – из-за стремления к комфорту… Я – один из немногих, кто пошел на сотрудничество исключительно из идейных соображений…
– Какая разведка в мире на самом деле лучшая?
– Примерно до середины 70-х годов КГБ действовал гораздо успешнее всех остальных разведок. КГБ опережал других и в области политической разведки, и технологической, и стратегической, и военно-технической… Это абсолютно точно: даже несмотря на потери своих лучших работников, КГБ долгое время превосходил Запад! Переломный момент наступил, когда старая агентура вышла, так сказать, на пенсию, а новых они уже не могли завербовать – потому что идеологической поддержки не было. Поэтому агентурная сеть стала слабеть. А англичане и американцы — те, наоборот, накопил опыт и начали превосходить КГБ.
– Вы общались со знаменитыми советскими разведчиками?
– Конечно. Конон Молодый, известный как Гордон Лонсдейл, был удивительно жизнерадостным человеком. Он как-то рассказал мне про себя довольно забавную историю. Когда после четырех лет, проведенных в тюрьме, он вернулся в Москву, ему вскоре позвонили из бухгалтерии Первого главного управления: “Товарищ Молодый, не зайдете ли к нам, чтобы забрать свои деньги?” Молодый отправился в бухгалтерию, захватив с собой саквояж. Оттуда он пошел в сберкассу – и когда раскрыл саквояж, молодая работница чуть не упала в обморок! Там было тысяч сто или больше – такую сумму она, наверно, вряд ли когда-нибудь видела…
- После трёх лет заключения в британской тюрьме Конон Молодый был обменян на английского шпиона Гревилла Винна
Еще одним бывшим нелегалом, с которым мне довелось довольно часто беседовать, был Рудольф Абель, схваченный в 57-м году американцами и приговоренный ими к тридцати годам заключения. В феврале 62-го года его обменяли на Гэри Пауэрса, пилота самолета-разведчика «У-2». Абель разительно отличался от своего коллеги Молодого и был озлобленным и разочарованным человеком. После вызволения из тюрьмы его определили в Пятый отдел, но без какой-то должности и даже без рабочего стола. Ему отвели отдельный кабинет с одним-единственным креслом в углу, где он должен был сидеть.
Однажды на площади Дзержинского Абель столкнулся с Эрнстом Кренкелем, героем тридцатых годов, с которым он когда-то служил в одном взводе. Когда Кренкель спросил его о месте работы, Абель показал пальцем на здание КГБ. И кем ты там работаешь? – спросил Кренкель. Работаю музейным экспонатом, – отвечал Абель…
Год спустя я услышал, что Анатолий Лазарев, сменивший на посту начальника управления С генерала Цымбала, до последней минуты жизни Абеля относился к нему с подозрением, считая американским шпионом. Когда Абель окончательно слег, Лазарев распорядился установить в комнате умирающего самую совершенную аппаратуру для прослушивания, надеясь, что бывший нелегал себя выдаст.
- Рудольф Иванович Абель (настоящее имя Вильям Генрихович Фишер) в 1962 году после пяти лет в тюрьме был обменян на американского пилота Пауэрса
– Ваша личная жизнь не удалась…
– Увы! С первой женой я развелся, потому что у нас не было детей. А вторая… Советский суд развел нас через год после моего бегства, в 1986 году.
– Она вас осудила?
– Я ни в чем ее не обвиняю. Лейла осталась одна, двое детей, надо сохранить квартиру, чтобы не было конфискации имущества… Шесть лет КГБ неотступно следовал за ней по пятам.
– Потом вы все же встретились с женой в Лондоне…
– Наша разлука длилась шесть лет, у каждого была своя жизнь, и связать их потом оказалось невозможным, как я ни старался. КГБ всячески настраивал Лейлу против меня, внушал ей, что я бежал, потому что увлекся молоденькой секретаршей-англичанкой… Безусловно, она страдала и от того, что я скрыл от нее в свое время, что работаю на англичан. Когда Лейла прилетела в Лондон, то стала немедленно требовать объяснений и оправданий. Сначала я надеялся, что она успокоится и постепенно все уладится. Мы совершали поездки – в Америку, Рим, на Канарские острова. В результате она переселилась в дом, который я ей купил.
– В шпионской работе случается что-нибудь забавное?
– Конечно! Однажды нам пришлось изрядно понервничать, когда я послал нашего сотрудника по фамилии Черный проверить сигнал. Вернувшись, Черный доложил, что половинка апельсина лежит на газетах. А ты останавливался, чтобы ее рассмотреть? – спросил я. Он сказал, что проехал мимо, но все отлично разглядел. Я заглянул в список условных сигналов нашего нелегала: апельсин означал, что агент в опасности. Возможно, агент находился на грани ареста. Поэтому, несмотря на занятость, я решил сам взглянуть на этот злополучный апельсин. Подойдя к тому участку газона, где, по словам Черного, лежала половинка апельсина, я нашел объеденное с одной стороны яблоко, что означало “Завтра уезжаю из страны”. Я вздохнул с облегчением – с агентом все в порядке.
– У вас есть любимый анекдот?
– Пожалуйста! Вот вам самый кагэбэшный анекдот. Приехал американский нелегал в Советский Союз. С документами у него все в порядке, а с оперативной работой – никак! И вот он сидит, выпивает с русским приятелем Ваней и говорит: ну почему у меня ничего не получается? Ведь я по-русски без акцента говорю? Без акцента! – подтверждает Ваня. На балалайке играю? Играешь! Стаканами водку пью? Хорошо пьешь! Что же не так? Ваня почесал затылок и говорит: а может, это потому, что ты черный?
– Смешно.
– Мне тоже кажется, что смешно. А вот американцы почему-то не смеются. Вероятно, у них просто нет чувства юмора.
Михаил Болотовский
