Михайловский дворец, его друзья и недруги.
18 января 2019 года состоялось предварительное заседание Куйбышевского районного суда (судья И.А. Воробьева) по двум административным исковым заявлениям к КГИОПу в связи с намеченной и КГИОПом полностью одобренной варварской перестройкой Михайловского дворца. О сути этой перестройки я писал многократно, все эти материалы есть и на «бумаге», и на сайте журнала.
Поэт Николай Кононов, просмотревший видеозапись судебного заседания, определил это драматическое действо, как и положено поэту, метафорически: «ак скользких червей вырвать из земли силой разума?» . Его метафору я сделал заглавием статьи, потому что она предельно точно выражает процесс – не только судебный, но и общий процесс нашего противостояния коллективной атаке чиновников Минкультуры, Русского музея и КГИОПа на уникальный объект культурного наследия.
Впрочем, к суду я вернусь в конце, а сначала должен остановиться на отзыве, который мы, истцы, подготовили к заседанию 18 января.
Наш ответ оборотню
Естественно, что, получив наши исковые заявления, оспаривавшие законность утверждения КГИОПом предмета охраны объекта культурного наследия (ОКН) – Михайловского дворца – и согласования проектной документации, ответчик, т.е. КГИОП, подготовил возражения (на 13 страницах), а мы – свой отзыв на них. Возражения мы получили 11 декабря 2018 г. вместе с частью проектной документации, что позволило нам точнее определить глубину и степень противозаконности всего задуманного мероприятия. Уполномоченный орган охраны, КГИОП, оказался оборотнем, оказавшим активную помощь разрушителям Михайловского дворца в их черном деле – теперь это истцам очевидно.
Предмет охраны
Прежде всего в возражениях ответчика бросилось в глаза, что административный ответчик, сосредоточившись на доказательстве законности процедуры утверждения предмета охраны, ничего не сказал об объеме и содержании предмета охраны, то есть не доказал, что отмеченные нами исключенные из предмета охраны исторические, подлинные элементы ОКН (объекта культурного наследия) были исключены законно. Иными словами, доказательство редукции предмета охраны ответчик подменил доказательством того, что процедура утверждения предмета охраны была законной.
Но к нашему удивлению оказалось, что и процедура утверждения предмета охраны была осуществлена с грубыми нарушениями существующих нормативно-правовых документов.
Так, выяснилось, что сначала в КГИОП поступило письмо заместителя директора Русского музея Баженова В.П. от 20.12.2016, которым было представлено историко-культурное исследование, выполненное ООО «НИиПИ Спецреставрация» с целью уточнения предмета охраны Объекта. И действительно, ответчик представил «Историко-культурное исследование, проведенное 01.08 – 09.09. 2016 с целью уточнения предмета охраны ОКН федерального значения “Корпус главный Русского музея”, входящего в состав ОКН федерального значения “Дворец Великого князя Михаила Павловича”», утвержденное генеральным директором ООО «НИиПИ Спецреставрация» Пасечником И.Л.
Этим историко-культурным исследованием был рекомендован, как утверждал ответчик в возражениях, предмет охраны ОКН, который КГИОП на основании п. 8 Порядка определения предмета охраны (приказ Министерства культуры РФ от 13.01.2016 № 28) утвердил своим распоряжением от 30.12.2016.
Причем ответчик особо указал, что до издания этого распоряжения предмет охраны определен и утвержден не был. Между тем п. 13 Порядка предусматривает изменение только утвержденного предмета охраны ОКН, причем на основании «документов или результатов историко-культурных исследований, отсутствовавших при подготовке проекта предмета охраны объекта культурного наследия и дающих основания для изменения предмета охраны объекта культурного наследия». Однако таких документов ответчиком не было представлено, а ссылок на них мы не нашли ни в одном из документов.
Более того, отсутствие ранее утвержденного предмета охраны ОКН, существовавшего до уточнений, подтвердила и информация в Акте по результатам государственной историко-культурной экспертизы проектной документации (Акт ГИКЭ), утвержденном генеральным директором ООО «НИиПИ Спецреставрация» Пасечником И.Л. 22.04.2017, в котором отмечено, что существовал перечень предмета охраны, подготовленный ООО «Ренессанс» в 2015 г., но он не был утвержден КГИОПом. Акт ГИКЭ – это важнейший обязательный документ, который анализирует всю проектную документацию на основе изучения утвержденного предмета охраны.
Попутно оказалось, что авторы Акта ГИКЭ, работающие в том же ООО «НИиПИ Спецреставрация», скрыли, что эта же организация уточняла предмет охраны ОКН, не имея предварительно утвержденного предмета охраны, который, согласно приказу Минкультуры № 28, обязательно должен быть.
Поэтому уточнение предмета охраны противоречит этому приказу и противозаконно. В результате же получилось, что при утверждении КГИОПом предмета охраны ОКН были нарушены пп. 7, 8, 13 Порядка, из чего следует, что предмет охраны был утвержден КГИОПом с грубыми нарушениями, что сделало распоряжение КГИОПа по его утверждению от 30.12.2016 незаконным и подлежащим отмене, а сам предмет охраны – недействительным.
Акт ГИКЭ
Согласование КГИОПом проектной документации 15.09.2017 целиком опиралось на Акт ГИКЭ. В свою очередь, главная особенность этого Акта состоит в том, что он целиком опирается на утвержденный предмет охраны: как указано в Акте, объектом экспертизы являлся архитектурный проект, а «экспертами данной экспертизы были проанализированы проектные предложения по приспособлению объекта для современного использования с точки зрения соответствия их требованиям государственной охраны объектов культурного наследия и с точки зрения обеспечения сохранности особенностей, составляющих предмет охраны».
Однако с учетом выводов о том, что предмет охраны ОКН был утвержден КГИОПом с грубыми нарушениями, сделало его незаконным, Акт ГИКЭ лишается одного из фундаментальных оснований и также оказывается незаконным.
Впрочем, это, конечно, не единственная наша претензия. Претензия № 2 заключается в том, что указание ответчика на то, что Актом ГИКЭ дается положительное заключение, подтверждающее соответствие предложенных проектной документацией архитектурных и конструктивных решений, не соответствует действительности, поскольку конструктивные решения в ГИКЭ не анализировались и в Акте ГИКЭ не зафиксированы. О конструктивных решениях и их соответствии требованиям государственной охраны ОКН в Акте ГИКЭ не сказано ничего, поскольку их анализ в рамках ГИКЭ не проводился. А это предопределило неполноту и недостоверность всего Акта.
Еще важнее претензия № 3, которая касается задания № 48. Дело в том, что, согласно п. 1 ст. 45 Федерального закона от 25.06.2002 № 73-ФЗ (ред. от 07.03.2017) «Об объектах культурного наследия народов РФ» (далее – Закон 73‑ФЗ), работы по сохранению объекта культурного наследия проводятся на основании задания на проведение указанных работ.
Задание № 48 на проведение работ по сохранению ОКН (памятника истории и культуры) народов РФ было утверждено руководителем Управления Минкультуры РФ по Северо-Западному федеральному округу Н.Г. Поддубной 31.07.2014 и согласовано директором ФГБУК «Государственный Русский музей» В.А. Гусевым. В частности, в задании должен быть определен участок строительства и границы работ. Действительно, в разделе 8 «Основание для разработки проекта реставрации…» указано: «Реставрационный ремонт фасадов внутренних дворов с устройством световых фонарей, приспособлением пространств в них под расширение экспозиций, помещений фондов и реставрационных мастерских Русского музея с частичной реконструкцией планировки». Таким образом, упомянутая в задании № 48 «частичная реконструкция планировки» касается только внутренних дворов. Именно таким образом в исходном документе, утвержденном руководителем уполномоченного органа охраны, были ограничены разрешенные границы работ – исключительно внутренними дворами Михайловского дворца.
Поэтому предусмотренные проектной документацией строительные работы во внутренних помещениях Михайловского дворца являются противозаконными. А ведь в согласованной КГИОПом проектной документации такими внутренними помещениями, в которых предполагаются противозаконные работы, являются залы парадной анфилады 12, 16, 31, 33, 35, все помещения научной библиотеки, бронекладовые, химическая лаборатория и все помещения, находящиеся под главным стилобатом дворца, в том числе входная зона, где хотят разместить подъемное устройство для инвалидов.
В Акте ГИКЭ несоответствие проектной документации заданию № 48 не было проанализировано, выход за разрешенные заданием № 48 границы работ не отмечен. Поэтому сделанный авторами ГИКЭ вывод: «Объем и состав документации соответствуют Заданиям на проведение работ по сохранению объекта культурного наследия, заданию на проектирование и техническому заданию» – не соответствует действительности.
Это вопиющее нарушение, очевидно, хорошо понятно ответчику, поэтому в состав документации на бумаге, переданной нам ответчиком, это задание, являющееся Приложением № 10 (стр. 381–387), ответчик просто не включил – вполне вероятно, что намеренно. Но у нас был полный электронный вариант Акта ГИКЭ, поэтому мы пропущенные страницы внимательно изучили, одновременно констатировав «маленькие хитрости» ответчика.
Претензия № 4 связана с тем, что проектной документацией предусмотрено создание железобетонной шахты лифта, опирающейся на заглубленный в грунт фундамент. Также заглубленные в грунт фундаменты имеют колонны, на которые опираются железобетонные плиты первого междуэтажного перекрытия и галереи, по существу образующие второе междуэтажное перекрытие. Сама шахта лифта представляет собой конструкцию из железобетона высотой 20 м.
Строительство фундаментов и нового железобетонного объекта, являющихся объектами капитального строительства, представляет собой нарушение ст. 5.1 Закона 73-ФЗ, согласно которой «на территории памятника или ансамбля запрещаются строительство объектов капитального строительства».
Как отмечено выше, в Акте ГИКЭ отсутствует анализ конструктивных решений, вследствие чего и стало возможным согласование капитального строительства на территории ОКН, противоречащее требованиям государственной охраны объектов культурного наследия.
Претензия № 5 связана с тем, что в постановлении правительства РФ от 10.07.2001 № 527 (ред. от 13.10.2008) «О перечне объектов исторического и культурного наследия федерального (общероссийского) значения, находящихся в г. Санкт-Петербурге», полное наименование Объекта выглядит таким образом: «Дворец Великого князя Михаила Павловича (Русский музей Императора Александра III: корпус главный Русского музея, 1819–1825 гг., арх. Росси К.И., ск. Пименов С.С., ск. Демут-Малиновский В.И., 1895–1897 гг., арх Свиньин В.Ф.».
Это же наименование справедливо указано и в Акте ГИКЭ в четырех местах. Таким образом, в постановлении правительства РФ № 527 отмечен и узаконен тот факт, что ОКН, охраняемым государством, является корпус главный Русского музея, построенный по проекту К.И. Росси и превращенный в музей по проекту В.Ф. Свиньина. При этом также следует учесть реставрационный принцип, введенный в «Петербургскую стратегию сохранения культурного наследия», которая получила статус юридического документа в приложении к постановлению Правительства Санкт-Петербурга от 01.11.2005 № 1681: «Признается ценность позднейших исторических наслоений <…>». А с учетом этих постановлений двух правительств нарушающими законодательство являются все предложенные проектной документацией действия по воссозданию внутренней планировки ОКН до его музеефикации в 1895–1897 гг. по проекту В.Ф. Свиньина.
Между тем такое воссоздание проектной документацией предусмотрено: «Многие исторические проходы между помещениями заложены. Для объединения их с экспозиционными залами эти проходы необходимо раскрыть с воссозданием исторических габаритов, что частично воссоздаст первоначальное объемно-планировочное решение». Однако любое воссоздание домузейных особенностей ОКН является нарушением законодательства, предписывающего сохранять ОКН в том виде, какой он приобрел после реализации проекта В.Ф. Свиньина.
Помимо этого проектной документацией предполагается полная разборка кирпичной теплосети (высотой ок. 25 м) во внутреннем Сервизном дворе, являющейся неотъемлемой частью архитектурного решения В.Ф. Свиньина 1895–1897 гг., что также является разрушением целостности ОКН, противоречащим требованиям Закона 73-ФЗ.
Таким образом, вывод в Акте ГИКЭ о том, что такие разрушения ОКН соответствуют его сохранению, равно как и согласование проектной документации КГИОПом, являются прямым нарушением Закона 73-ФЗ.
Претензия № 6 вызвана тем, что проектом предусмотрены действия не только в самом Объекте (кадастровый номер 78:31:0001186:1020), но и на участке, который к нему прилегает (кадастровый номер 78:31:0001186:1). В участок входят Михайловский сад и парадный двор (курдонер) со стороны южного фасада ОКН.
На территории парадного двора предусмотрены работы по установке подъемного устройства, ведущего в пространство под стилобатом южного фасада, а перед этим подъемным устройством предполагается заменить историческое булыжное мощение гранитными плитами.
На территории Михайловского сада предусмотрена установка двух эвакуационных лестниц со стороны западного и восточного фасадов.
Таким образом, эти работы выходят за границы работ, определенных заданием № 48. Поэтому уполномоченный орган охраны должен был выдать еще и отдельное задание на участок в соответствии с п. 1 ст. 45 Закона 73-ФЗ на работы в Михайловском саду и в парадном дворе. А в отсутствие такого задания эксперты не имели права одобрять в ГИКЭ проектные решения, а КГИОП не имел права согласовывать проектную документацию ввиду нарушения п. 1 с. 45 Закона 73-ФЗ.
Что касается замены булыжного мощения, то в Акте ГИКЭ представлена заведомо ложная информация: «Также планируется устройство поднимающейся платформы на месте существующей лестницы парадного крыльца со стороны курдонера. Специальный “лифт” будет размещен на территории “Сада Парадного двора”, который входит в состав ОКН. На сегодняшний день участок перед зданием дворца благоустроен и имеет гранитное мощение. Оно, судя по историческим изображениям, не является историческим и поэтому в этой части допускаются изменения. Перечисленные технические удобства для колясочников необходимы согласно нормам по оборудованию современных музеев».
Ложь двойная: участок перед входом под стилобат имеет не современное гранитное, а историческое булыжное мощение; «Сад Парадного двора» в состав ОКН «Дворец Великого князя Михаила Павловича» не входит.
Претензии № 7, 8 и 9 для краткости опущу, а вот претензию № 10 сократить не могу. Она связана с целями приспособления Михайловского дворца для современного использования, о которых сказано и в Акте ГИКЭ, и в возражениях ответчика. Про невозможность обеспечения прав инвалидов посредством лифтов в ОКН я несколько раз подробно писал, поэтому здесь освещать этот вопрос не буду. А вот про пожарную безопасность упомянуть обязан.
Конкретно речь идет о наружной лестнице на западном фасаде дворца, выходить на которую предложено через окно зала № 35, превращаемое в дверь. Любопытны, однако, те аргументы, которые сам КГИОП выдвинул в аналогичной ситуации, когда Музей А.В. Суворова оспорил через Арбитражный суд Санкт-Петербурга и Ленинградской области предписание от 08.02.2013, вынесенное Отделом надзорной деятельности Центрального района Санкт-Петербурга УНД ГУ МЧС России по СПб в адрес музея. В предписании, в частности, от музея потребовали сделать лестницу из окна первого этажа музея, ведущую на улицу. КГИОП же в своих письмах признал это невозможным: «Из писем КГИОП, представленных Учреждением (т.е. музеем. – М.З.) в материалы дела, следует, что КГИОП полагает необходимым предусмотреть иные компенсирующие меры, которые не противоречат действующим законам и не наносят ущерб зданию-памятнику. <…> Учитывая статус ОКН, требования нормативных документов на которые ссылается Отдел, должны применяться лишь в случаях, не противоречащих интересам сохранения данного объекта культурного наследия» (Решение Арбитражного суда от 14.06.2013 по делу № А56-25623/2013).
В итоге Арбитражный суд признал предписание МЧС в адрес Музея А.В. Суворова незаконным и отменил его действие; 13-й Арбитражный апелляционный суд оставил решение суда первой инстанции без изменения (решение от 11.09.2013).
Из приведенного примера, ставшего для музейного сообщества Санкт-Петербурга классическим и модельным, следует, что КГИОП применяет двойной стандарт: в случае с Музеем А.В. Суворова он отстаивал примат государственной охраны ОКН, в частности, невозможность устройства еще одного выхода из здания музея, мотивируя это тем, что изменится первоначальный вид здания, составляющий предмет государственной охраны, а в случае с Русским музеем согласовал в проектной документации именно то, что сам же помог оспорить в Арбитражном суде! А именно – согласовал две наружные лестницы на восточном и западном фасадах.
При этом в случае с Музеем А.В. Суворова КГИОП предлагал «предусмотреть иные компенсирующие меры, которые не противоречат действующим законам и не наносят ущерб зданию-памятнику», но в случае с Русским музеем такое предложение КГИОП не выдвинул. И даже не учел, что в Михайловском дворце и так уже есть 10 (десять) выходов из здания, а также действует собственная часть МЧС, ведущая круглосуточный мониторинг здания, и имеется полный набор средств пожаротушения, исправность которых проверяется.
Резюме наше было простым: ГИКЭ не соответствует требованиям ст. 29 Закона 73-ФЗ и подпункта «б» п. 17 «Положения о государственной историко-культурной экспертизе», утвержденной постановлением Правительства РФ от 15.07.2009 № 569, согласно которому эксперты обязаны «обеспечивать объективность, всесторонность и полноту проводимых исследований, а также достоверность и обоснованность своих выводов».
Поэтому мы сделали вывод о том, что предмет охраны ОКН был утвержден ответчиком с грубыми нарушениями существующих нормативно-правовых документов, т.е. распоряжение КГИОП от 30.12.2016 № 10-728 противозаконно; Акт ГИКЭ, предоставленный ответчиком, утвержден экспертами с грубыми нарушениями, т.е. противозаконно; проектная документация согласована ответчиком противозаконно и при этом противоречит требованиям сохранения ОКН и Закону 73-ФЗ. Все это надо отменить.
Я думаю, что никто в КГИОПе и не предполагал, что документация окажется предметом стороннего изучения и публичного обсуждения, тем более разбирательства в суде. Для тайного междусобойчика, когда все друг друга с полуслова понимают и лукаво переглядываются, такие документы годятся. Для пристального изучения и защиты в суде – конечно, нет.
Премьера в зале суда. Нюансы
Вот этот отзыв, только более полный, сухой и «юридический», мы принесли на заседание 18 января 2019 г. Вместе с ним принесли решение президиума ВООПИиК от 19 декабря 2018 г., которым реализация проектных решений была признана недопустимой, а сам проект нецелесообразным и искусственно усложненным. Излагать содержание этого документа я не буду, потому что 17 января, накануне заседания суда, он был размещен на сайте журнала «Город 812» под заглавием «Битва за урожай зеленых».
Что же касается собственно заседания суда, то интересующимся я советую посмотреть видеозапись, сделанную Павлом Шапчицем. А напишу только о некоторых своих впечатлениях.
Заседание длилось примерно полтора часа. В основном они ушли на преодоление яростного сопротивления представителя ответчика Елены Патоки и представителя заинтересованного лица (Русского музея) Дмитрия Ильина, которые пытались воспрепятствовать приобщению к делу решения президиума ВООПИиК от 19.12.2018, опубликованного на сайте журнала, а также части одного из трех наших ходатайств, в котором мы просили суд истребовать дополнительные документы. Оба представителя крутились и изворачивались, как могли. Однако из 16 документов, указанных в «спорном» ходатайстве, суд снял лишь два.
Один из них – том проекта под названием «Смета». Наше желание изучить смету на строительство, чтобы проверить и оправданность суммы в $ 20 млн, которая нам представляется сомнительной, и, возможно, выявить какие-то противоречия и действия, не отмеченные в других документах, вызвало негативную реакцию у ответчика и почти что истерику у представителя ГРМ, который обвинил нас в праздном любопытстве, а персонально меня – в желании получить материал для очередной статьи. В том, что смета – это материал именно для обвинительной и скандальной статьи, у представителя ГРМ сомнений, как мне показалось, не было. Вот такое получилось невольное саморазоблачение.
Также мне было приятно, что Ильину очень не понравилась публикация решения ВООПИиК, полностью разоблачившего тайные планы ГРМ и поставившего на них большой крест. Разумных аргументов, которые могли бы убедить суд, Ильин не привел, аргументами шефы Ильина не снабдили, поэтому у меня возник такой образ: представитель ГРМ – это пузырь, до краев наполненный желчью и ненавистью руководства музея, испытываемой к истцам. Запасы этой эмоции накопились у начальства музея уже значительные, и Ильин выпускал эту ненависть по ходу заседания, как кальмар выпускает в защитных целях из своего чернильного мешка жидкость черного цвета. Этим искусством Ильин владеет вполне.
Не менее любопытной оказалась реакция Ильина на замечание судьи по поводу возражений ГРМ на исковые заявления, подписанных почему-то не самим Ильиным, а замдиректора В. Баженовым. Это послание Баженова на имя судьи само по себе примечательно своей убедительной безграмотностью и злокачественной наивностью, причем главным пострадавшим оказался Росси. Так, в частности, Баженов касается «внутреннего, никому не видимого, небольшого, сугубо функционального двора, лишенного признаков работы архитектора над пропорциями. Именно этот объем перекрывается световым фонарем и перекрытием, что не является новым строительством». Во-первых, если Сервизный двор является невидимым, то откуда Баженов о нем знает? Во-вторых, если остекленная кровля и междуэтажное перекрытие (на самом деле их два) не являются «новым строительством», то каким образом они могут во дворе появиться и для чего тогда запроектирована установка башенного подъемного крана в Михайловском саду? В-третьих, что у бедного Росси вышло не так с пропорциями, если сам Баженов ими остался недоволен? Вроде раньше все были довольны пропорциями у Росси и даже принимали их за классический образец…
Тут же Баженов дополнил эту раздумину еще одним перлом, указав на то, «что вся геометрия дворов, выполненная Карлом Ивановичем Росси (Carlo di Giovanni Rossi), претерпела многочисленные изменения за свою почти двухсотлетнюю историю дворца». Интересно, что Баженов понимает под «геометрией дворов»? Уже они стали за 200 лет или, наоборот, шире? Или из прямоугольных стали квадратными? И зачем Баженов дал итальянское написание фамилии архитектора? Не надеялся, что судья и истцы поймут, о ком идет речь, если ограничиться русским написанием?
По поводу письма Баженова судья заметила, что возражения может подписать только первое лицо, т.е. директор ГРМ В. Гусев, или его представитель, но имеющий диплом о высшем юридическом образовании, которым Баженов не обзавелся. И тут Ильин вдруг замялся, а затем задумчиво сказал, что с подписью директора могут быть трудности… Возможно, возражения на исковые заявления Гусев не захотел подписывать, может быть, на всякий случай побоялся, поэтому их сочинил и подписал Баженов… Но почему их не хочет подписывать и юрист Ильин, имеющий и нужный диплом, и доверенность от Гусева? Может быть, тоже понимает, что возражения юридически ничтожны и бездоказательны, поэтому согласился быть всего лишь письмоносцем? Но зачем тогда он спорит в суде, если сам не поддержал возражения на исковые заявления? Может быть, Баженов приказал Ильину ходить в суд? Вот он и пришел…
В итоге суд приобщил к делу и решение ВООПИиК, и три наших ходатайства, обязав ответчика доставить очередную порцию документов. А следующее заседание назначил на 26 февраля 2019 г.
Михаил Золотоносов
