Место действия – Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия им. А.Л. Штиглица (бывшая «Муха»), которая расположена в объекте культурного наследия федерального значения «Центральное училище технического рисования и музей Штиглица А.Л.» (Соляной пер., 13–15). В академии по-прежнему есть Музей декоративно-прикладного искусства, который является структурным подразделением академии (заведующий музеем – Бартенев Александр Игоревич). Это высшее учебное заведение учреждено Министерством науки и высшего образования РФ.
В феврале 2018 г. четыре смотрителя залов этого музея – Татьяна Александрова, Надежда Сладкова, Ольга Ткаченко, Татьяна Цветкова – написали письмо президенту РФ о крайне неудовлетворительном состоянии объекта культурного наследия, о его разрушении, каковое они, сидя в музейных залах, наблюдали ежедневно, да еще в негативной динамике.
Позднее факты, изложенные в письме, были подтверждены КГИОПом, уполномоченным органом охраны.
31 мая 2018 г. все четыре смотрителя были уволены приказом и.о. ректора академии Кислицыной Анны Николаевны. Формально – ввиду сокращения штатов, которые были сокращены сразу после того, как смотрители использовали самое страшное для любых начальников оружие – гласность. При этом четырех подписантов подвергли процедуре публичных обвинений в «предательстве» и «вынесении сора из избы».
Трое уволенных подали исковое заявление в суд с требованием восстановить их на работе в музее, однако Дзержинский районный суд исковые требования не удовлетворил, а апелляционная инстанция городского суда Санкт-Петербурга 10 апреля 2019 г. решение суда первой инстанции оставила без изменений.
Одна из подписанток письма президенту – Ольга Ткаченко, с которой я поговорил о том, что произошло, о чем они написали, в каком состоянии находится здание этого ведомственного музея и его интерьеры.
Венецианский зал в 1896-м и 2018 годах
– Ольга Павловна, в каком году вы пришли работать в Музей декоративно-прикладного искусства?
– В 2009-м.
– И работали смотрителем зала?
– Да. У меня было постоянное место – аванзал, самый первый зал. Но знакома я была, конечно, со всеми залами музея.
– А что подвигло вас и ваших коллег на составление письма В.В. Путину?
– Когда я стала работать в музее, сразу увидела: кое-где грибок на стенах, кое-где осыпалась роспись, сусальное золото падает на пол… Для меня это было дико. Зимой в залах музея температура опускается до 12 градусов, все люди ходят в одежде. А этот температурно-влажностный режим влияет на всю среду, на стены, на сохранность музейных предметов, которые выставлены. В аванзале, где было мое рабочее место, я, придя в музей, увидела, что разрушение декоративной отделки зала, красочного слоя только начинается, еще чуть-чуть… И постепенно зона повреждения расширялась и теперь уже треть зала занимает. Мы наблюдали этот разрушительный процесс в динамике. Посетители приходят, видят и говорят: «Что же это у вас такое?..»
– А вы, кстати, кем работали до того, как стали смотрителем в музее?
– Я работала гальваником, но пришлось завершить работу, потому что после профосмотра мне запретили работать с «химией». В 2009 году начала работать в музее.
– Сколько залов в музее?
– Музей располагался на двух этажах. На первом этаже осталось 12 музейных залов плюс два выставочных, где стены закрасили белой краской, чтобы фон не отвлекал от тех работ, которые выставляются. А на втором этаже все музейные залы заняли мастерскими художников, то есть отвели для учебного процесса. Наши художники не очень аккуратные, а от поколения к поколению оно все более расслабленное – в итоге залы второго этажа приведены в такое состояние, что просто невозможно смотреть.
Фламандский зал в 1896-м и 2018 годах
– А те залы, в которых разместили учебные мастерские, тоже имеют художественную ценность?
– Да, конечно. Кстати, сейчас в академии идут выборы ректора, и кандидат на эту должность, нынешняя и.о. ректора Анна Кислицына, написала, что предполагает отреставрировать какие-то залы силами профессорско-преподавательского состава и студентов. Но по крайней мере у студентов нет такого права: вуз готовит реставраторов-консерваторов. Они могут только законсервировать. Но что-то они там делают, вот за один зал было взялись… В качестве дипломных работ кусочек отреставрировали… И когда я пришла в музей, то видела, что в Коптской галерее сидели студенты, раз в неделю работали, кое-что расчистили, однако потом студенты перестали этим заниматься. С 2017 года ни один реставратор туда не приходил, работы не велись.
– Какие еще повреждения исторических интерьеров вы там обнаружили?
– В подвале хранятся музейные предметы, но подвалы затапливает, а там керамика и стекло хранятся. Войти в подвал страшно: паутина висит… И там, видно, нарушена гидроизоляция и треснули трубы, поэтому все из канализации прет наверх.
– Запах…
– Да, люди приходят в музей и… ни вентиляции, ничего. А, например, в зале Медичи в стене есть дыра прямо на улицу! Она прикрыта картонкой…
– То есть кирпичная кладка…
– …разрушена! Просто дыра насквозь.
– Нормально!
– Во-первых, там невозможно находиться, потому что очень холодно…
– Подождите, а сколько лет эта дыра существует?
– Вот сколько лет я работала с 2009-го по 2018 год, эту дыру никто не замуровывал. То же самое в Зале печей – сквозная дырка в стене прикрыта картонкой. Когда проводили отопление, устанавливали трубы… Ведь у Месмахера было предусмотрено отопление нагретым воздухом по каналам в стенах. Возможно, за время войны они засыпались, засорились, хотя здание музея в целом не очень пострадало. Был разговор, что чертежи, на которых было показано расположение воздуховодов, не сохранились… И в итоге стали устанавливать трубы обычного отопления, но при этом кое-где пробили стены, да так и оставили. Это надо видеть. Конечно, посетителям музея дырки не показывают. Но мы же там ходим, в музее из-за дырок в стенах холодно… Естественно, дырки поневоле находишь. К тому же окна с металлическими переплетами, стекла не примыкают вплотную, возникли щели… То есть, конечно, первоочередная задача – добиться в залах музея нормальной температуры. Для чего хотя бы поставить батареи.
– Это как?
– Вот так. Кое-где трубы обрезаны, батарей нет. Отопление есть, но не везде.
– ?
– Заглушки поставили и забыли. В последний год мы добились, чтобы каждому смотрителю поставили электрообогреватель… Но большие помещения все равно не обогреть. Там же каменные полы, каменные стены… И вот все это нас подвигло в феврале 2018 года написать вчетвером письмо президенту. В частности, мы подчеркнули: «Уникальное здание, созданное в конце XIX в. известным архитектором М.Е. Месмахером, находится в плачевном состоянии. <…> В результате варварской эксплуатации почти полностью утрачены интерьеры в таких залах (ныне учебных помещениях) как Венецианский зал, Фламандский зал, Елизаветинский зал, зал Фарнезе и зал Людовика XIV. Потолки и стены поражены грибком, видны следы протечек, подвалы постоянно затапливаются, температурный режим существенно ниже нормы».
После получения этого письма в музей пришла комиссия и сказала: «Всё хорошо…»
Зал Фарнезе в 1896-м и 2018 годах
– Чья комиссия?
– Комиссия, наверное, из аппарата полномочного представителя президента в СЗФО А.Д. Беглова. Евтюхов какой-то был…
– Но Путин-то письмо получил?
– Одна из нас, Татьяна Александрова, сходила в приемную президента на Васильевский остров (3-я линия, д. 12) и отдала письмо там. Его зарегистрировали.
– То есть ваше письмо даже из Петербурга не вышло. Вы это понимали?
– Мы не понимали. Пришла комиссия, Заев сказал Бартеневу, чтобы нас не подпускали к комиссии.
– То есть четырех заявителей к комиссии не подпустили?
– Не подпустили!
– И вы даже не знаете, кто были эти люди?
– Нет. Я краем уха услышала, как начальство рассказывало комиссии, сколько у них планов… В ответ на приход этой комиссии мы написали еще одно письмо, датированное 16 марта 2018 г., уже на имя В.Н. Потапенко, начальника департамента во вопросам внутренней политики аппарата полномочного представителя президента в СЗФО (в 1992–2004 гг. сотрудник УФСБ по СПб и Лен. области. – М.З.).
«Просим принять благодарность за работу с нашим обращением о судьбе Музея <…> Нас, конечно, удивило, что Ваш сотрудник общался исключительно с руководством Академии, полностью проигнорировав инициаторов обращения <…>. Однако работа Вашего сотрудника по нашему обращению имела неожиданный побочный эффект: 30 марта 2018 г. Кислицына А.Н. (и.о. ректора академии. – М.З.) издала приказ об увольнении всех смотрителей Музея в связи с оптимизацией штатного расписания. <…> Это наказание смотрителям за гражданскую позицию, а заодно и показательный урок <…> для остальных сотрудников Академии?»
Это письмо Т. Александрова также отнесла в приемную президента. После второго письма нас начали обвинять в том, что мы предатели, а возглавили обличения и.о. ректора Кислицына и и.о. проректора по финансовой деятельности Юрий Викторович Заев.
Зал Людовика XIV в 1896-м и 2018 годах
– Понятно: закон омерты. Рот открыл – смерть. Классика жанра.
– Было проведено собрание типа расширенного заседания профкома. Пригласили Кислицыну и Заева, и они начали на нас катить бочку, обвиняя нас в том, что мы выносим сор из избы, что в музее всё хорошо.
– А ваши обвинители оспаривали на этом заседании наличие сора в избе?
– Нет, никто не говорил, что то, что мы утверждаем относительно плачевного состояния объекта, – это ложь. Вообще ничего об этом не говорили, ложь это или правда. Об этом они не говорили. Они только костили нас, что мы такие-сякие… Им особенно не понравилось, что мы написали вот эту фразу в письме Путину: «Просим Вас рассмотреть передачу Музея в ведение Министерства культуры РФ, сохранив тем самым памятник архитектуры для потомков».
– То есть вы думали, что Министерство культуры лучше, чем Министерство образования и науки. Какая наивность!
– Хочется как лучше, получается как всегда.
– Итак, на этом пионерском сборе вас осудили?
– Да, в защиту нас выступили сотрудники, но с них, как и с нас четверых, сняли по 50% стимулирующей надбавки. И 30 марта 2018 г. нас предупредили об увольнении за два месяца. В связи с сокращением всех должностей смотрителей. Было шесть смотрителей, двое уволились раньше, на их место не взяли никого. Потом уволили нас четверых подписантов. Всё.
– То есть нынче в музее смотрителей нет вообще?
– Нет. Между прочим, смотрители работали в музее со дня его открытия. Был даже специально спроектирован «стул смотрителя», сейчас эти стулья представлены в музее. До того как я пришла работать, смотрителей набирала служба занятости, и когда кто-то уходил, туда обращались для пополнения персонала, а пока был недокомплект, нам доплачивали.
– И когда вас уволили?
– 31 мая 2018 года. А в результате без смотрителей залов музей теперь имеет только экскурсионное обслуживание. Посетить музей можно только в составе группы, в сопровождении охранника (на сайте музея указано: «С 1 июня 2018 года музей работает только для экскурсионного обслуживания (заказные и обзорные экскурсии). Временно прекращен доступ индивидуальных посетителей на экспозицию». – М.З.). Украсть что-то трудно, но повредить можно. Из одного комода, например, уже выковыряли каменные инкрустации.
– А аппаратура слежения установлена?
– Ничего не было, видеокамеры начали устанавливать только в июне 2018 года, после нашего увольнения. Сейчас камеры поставлены, но кто за ними наблюдает, мы не знали. Когда был судебный процесс по нашему заявлению, я спросила у проректора Заева: кто дежурит у мониторов? Он в итоге сказал, что дежурных трое: и.о. ректора, сам Заев и еще проректор по хозяйственной части. Но они же не сидят около мониторов постоянно! Кроме того, музей находится в другом здании, и пока добежишь до зала музея…
– В общем, охрана не обеспечена. А с КГИОПом вы как-то связались?
– КГИОП обследовал музей 26 сентября 2018 г. по заявлению аппарата представителя президента, получившего письмо смотрителей музея. И, в отличие от комиссии, присланной приемной президента, которая решила, что всё хорошо, КГИОП в акте осмотра указал, что в подвалах стоит вода, помещения частично завалены мусором. «В отдельных помещениях наблюдаются в том числе: локальные участки утраты отделочных слоев и лепного декора, трещины, сколы и утраты деревянных панелей, следы загрязнения, локальные участки намоканий и биопоражений, локальные участки расчисток монументальной живописи, локальные повреждения баз колонн» (цитирую по статье: Пашинина А. Дело смотрительниц // Новая газета. 2019. 28 января).
– Каким был результат этого осмотра и составления акта?
– КГИОП составил протокол об административном правонарушении (п. 1 ст. 7.13 КоАП РФ) и отправил его в Дзержинский районный суд.
– Вам акт и протокол КГИОПа прислали?
– Нет.
– А что было в Дзержинском суде?
– В суде дело закрыли в связи с истечением срока исковой давности.
– Но вы в свою очередь подали исковые заявления в суд с требованием восстановить вас на работе?
– Подали, но Дзержинский суд в восстановлении на работе отказал, нарушений в нашем увольнении не обнаружил, хотя все было шито белыми нитками, и только присудил по 10 000 руб. компенсации, которую мы еще не получили. Апелляционная инстанция горсуда решение районного суда подтвердила. А я обратилась к депутату Вишневскому, но уже исключительно по вопросу спасения объекта культурного наследия федерального значения – «Центрального училища технического рисования и музея Штиглица А.Л.» в Соляном переулке.
Постскриптум
Результатом обращения к депутату Борису Вишневскому стали два его письма от 18 марта 2019 г. Первое письмо – председателю КГИОП С.В. Макарову, которого Вишневский попросил сообщить о результатах рассмотрения протокола об административном правонарушении в Дзержинском суде, направить в адрес СПб государственной художественно-промышленной академии им. А.Л. Штиглица и ее учредителя (Минобрнауки) «предписание об устранении всех нарушений, начиная с получения задания на разработку проектной документации на проведение консервационных, ремонтных и реставрационных работ», при необходимости дать поручение повторно провести тщательную проверку состояния и содержания здания в целом, так и всех музейных залов.
Второе письмо послано министру науки и высшего образования М.М. Котюкову. Депутат сделал вывод о том, что «нахождение музея с ценными экспонатами в составе учебного заведения в качестве рядового подразделения и тем более использование его помещений в утилитарных целях <…> нецелесообразно и просто опасно. Такое отношение к ценнейшему зданию и хранящимся в нем экспонатам демонстрирует очень своеобразное понимание руководством Академии пункта 4.1 Устава Академии (утвержден приказом Минобрнауки РФ от 16.11.2018 № 973), согласно которому Академия несет ответственность за свою деятельность перед каждым обучающимся, обществом и государством». Это письмо тоже завершается просьбой дать поручение провести тщательную проверку состояния и содержания здания и всех залов музея.
И финальный аккорд: «Также полагаю, что музею должны быть возвращены отторгнутые экспозиционные площади и придан статус самостоятельного юридического лица, возможно, вне структуры Академии».
Логика простая и предельно ясная: не справляетесь с содержанием музея, не имеете на это средств, не доросли еще до понимания его культурной ценности, пытаетесь скрывать реальные проблемы, считая «предателями» тех, кто попытался бороться за спасение музея, – освободите его от своего бездарного и вредоносного руководства.
Михаил Золотоносов
Фото на заставке – Венецианский зал. Фото 2018 года
