В конце 1993 года я жил в Белграде. Ужавшаяся до Сербии и Черногории страна все еще называлась Югославией, но уже находилась под санкциями ООН за поддержку боснийских сербов.
С тех пор у меня хранится пачка денег – на полке между книгами. Крупными купюрами там 14 миллиардов. Миллионы и уж тем более тысячи я не считал. Иногда я показываю их друзьям. На вопрос, что на это можно было купить, ответ один: если бы на это можно было что-то купить, я бы купил.
Заглянул в Интернет для справки. Резолюция Совета безопасности ООН № 757 (1992 год) запрещала странам – членам ООН любые торговые операции с Югославией, использование югославских кораблей и самолетов, деловые контакты, все финансовые транзакции с физическими и юридическими лицами из Югославии. Замораживались югославские валютные фонды за границей, вводились ограничения на перелет и посадки югославских самолетов, сокращалась численность состава югославских дипломатических корпунктов, запрещалось участие югославских представителей в спортивных мероприятиях за границей, останавливалось научно-техническое и культурное сотрудничество. Мы называли это проще – экономическая и транспортная блокада.
По образованию я сербокроатист, специалист по сербскохорватскому языку. Сейчас считается, что языка два, сербский и хорватский, а когда в 1991 году я пошел по стопам своего отца и поступил в Санкт-Петербургский государственный университет, язык был один – сербскохорватский. Отец тогда работал в Белграде. Благодаря его связям и авторитету через два года я был зачислен студентом на филологический факультет Белградского университета. «Язык надо учить в стране», – не раз говорил отец.
Итак, в 1993 году отец приезжает в отпуск в Россию, мы собираем чемоданы и начинаем решать первую проблему – как добраться до Белграда. Самолеты не летают. Есть один поезд Москва – Белград, но почему-то мы решили ехать иначе. Нас везут югославские строители.
На восстановлении гостиницы «Санкт-Петербург», бывшей гостиницы «Ленинград», пострадавшей от пожара в 1991 году, работали югославы. По окончании контракта десятка два строителей возвращались домой. Ехали они на зафрахтованном автобусе. Нашлись места и для нас. С собой каждый пассажир вез по мешку муки и мешку сахара. В общей сложности это была тонна – 500 килограммов муки и 500 килограммов сахара. На этом фоне мы выглядели несерьезно. Всех припасов – двадцать пачек «Беломора» да мешочек сухих грибов.
Ехали долго. Сейчас проверил дорогу по Сети. «Яндекс» проложил трассу. Говорит, ехать не больше 30 часов. Мы добирались три дня и четыре ночи. Полдня чинили колесо в Брянске, день стояли в поле на российско-украинской границе. Таможню прошли быстро. Все пассажиры скинулись по 20 немецких марок, чтобы пройти без досмотра, и проблем не было.
Без денег жить можно. Жилье у нас было. Издательство, где работал отец, снимало ему комнату в общежитии для иностранных студентов и преподавателей. С питанием тоже все сложилось удачно. В студенческом отделе я получил талоны на завтраки, обеды и ужины. С этими талонами можно было питаться хоть в общежитии, хоть в центральной студенческой столовой. Через день повезло вдвойне – из-за неразберихи с учетом получил второй комплект талонов на питание. С двойным комплектом талонов мы с уверенностью смотрели в будущее.
От общежития до университета ехать на троллейбусе минут двадцать. Поначалу я туда и обратно добирался пешком. В разговоре с кем-то из знакомых обмолвился, что проезд обходится дороговато. «А не надо денег! – воскликнул мой собеседник. – А как ты думаешь все ездят? Контролерам скажи, что ты студент и денег у тебя нет». На следующий день так и сделал. Идут контролеры. «Ваш билет?» – «Нет билета, я студент». Пассажиры загудели: идите, мол, своей дорогой, чего вздумали, откуда у парня деньги! С тех пор ездил без билета.
Инфляция осенью 1993 года составляла в Югославии 100% в день. На практике это означало, что любая вещь – хлеб, кофе или стиральный порошок – сегодня стоила в два раза дороже, чем вчера, и все понимали, что завтра она будет стоить в два раза больше, чем сегодня.
Сейчас уже не скажу, что это было неразрешимой проблемой. Тогда я относился к этому как к неким правилам игры. Деньги у нас были, но в немецких марках. И так у всех, кого я знал. Говорят, в Германии резко не хватало купюр по 5 и 10 марок. Конечно, они же все были в Югославии. Поэтому перед походом в магазин нужно было прикинуть, сколько понадобится денег, и разменять нужное количество валюты. В официальных обменных пунктах курс был невыгодным, поэтому все меняли у черных менял. Искать их было не нужно. Дюжие мужики стояли на улицах повсюду, и стоило к ним приблизиться – начинали вполголоса говорить, даже не говорить, а жужжать: «Девизе, девизе» (ударение на «и»), то есть: «Валюта, валюта». Подходишь к такому жужжащему товарищу и быстро продаешь свои марки. Меняли быстро, и не помню, чтобы кого-то обманывали.
Главное – к концу дня динаров на руках оставаться не должно.
Миллионы и миллиарды считать трудно – очень много нулей. Можно пальцем закрывать группы по три нуля: два раза по три нуля – миллионы, три раза – миллиарды. Потом стал переворачивать купюру и читать, что написано словами: миллион динаров, 10 миллионов, 100 миллионов или миллиард. На рынках цену называли еще проще: «девочка» (пятьдесят миллионов с изображением девочки), «мальчик» (купюра в 100 миллионов), красненькая (миллиард динаров).
В ноябре 93-го я застал и деноминацию. Один новый динар приравняли к одному миллиону старых. Зачеркнули шесть нулей. На базаре стало чуть попроще считать деньги, но недолго. Через несколько недель миллионы вернулись.
Как выживали белградцы? На продуктовых посылках. Сербия – сельская страна, и у каждого горожанина есть родня в деревне. Так что мешок кукурузной муки, мешок фасоли да многолитровая бутыль сливовицы были в каждой семье. На этом уже можно было жить.
Гиперинфляция помогла сэкономить на дороге домой. Цены на железнодорожные билеты, конечно, тоже росли, как и все остальное, но не ежедневно, а трех-четырехдневными скачками. Так что нужно было угадать тот самый выгодный день, когда кассы еще не успели индексировать стоимость билетов, а инфляция уже снизила цену в пересчете на марки или доллары. Если не угадать, то нужно было снова ждать три-четыре дня и на новом витке коррекции цены купить. Мы угадали. Так что билеты обошлись в очень выгодную сумму. В пересчете на марки, естественно.
Мы вернулись в Россию в декабре 1993 года. Мои друзья встречали нас на перроне словами «Добро пожаловать в страну Жириновского». Недавно прошли выборы в Государственную думу, на которых первое место заняла ЛДПР. Здесь тоже было интересно.
Федор Шумилов
