Когда «дворец в Геленджике» полез уже не из утюга, а из дешевой пластмассовой яйцерезки, я поняла, что должна поделиться с вами мемуаром «Как я побывала в спальне Собчака». Сразу собью градус интриги – Собчак в это время был в Париже.
…Году в 98-м мне позвонили из какого-то журнала и предложили делать для них интервью о любви. Тема в искусстве была, мягко говоря, не моя, но деньги обещали бешеные и я, как тряпка, согласилась. Для разминки предложили побеседовать с Нарусовой и Собчаком. «Их разделяют тысячи километров, пусть расскажут , как в унисон дышат любовью», – не без иронии в голосе сказал редактор.
Говорить о любви оказалось делом плевым. Нарусова дама разговорчивая, Собчак умирал со скуки в Париже: оба легко согласились. Тогда не было зумов и скайпов, поэтому с Нарусовой мы встречались в гостинице «Астория», а с Собчаком говорили три часа по телефону.
Ввиду пикантности темы, я пообещала, что когда текст будет готов, дам Нарусовой его прочесть. «Приезжайте ко мне на Мойку», – сказала она.
В назначенное время я стояла перед знаменитой квартирой экс- мэра. У двери сидел черный игрушечный пудель. В полный рост. Звонок раза три проиграл мелодию «У попа была собачка под названьем Кукарачка», прежде чем мне открыли.
За порогом стояла Нарусова – как всегда воздушная, в изящных локонах, на груди вздымалось облако кружавчиков. Я не сразу сообразила, что на ней не вечернее платье, а пеньюар, а кружавчики – от ночной рубашки.
– Я немного приболела, вас не будет смущать, если я приму вас в спальне? – спросила хозяйка и, не дожидаясь ответа, пошла вглубь квартиры. Я, оторопев, семенила сзади.
В спальне она нырнула под одеяло, протянула руку за бумагами и углубилась в чтение.
Переминаясь с ноги на ногу, я стала думать – на что бы сесть. Садиться было боязно – кругом была красота, та самая, что страшная сила. Надев утром джинсы и футболку, я не предполагала, что окажусь инородным телом в антураже «Опасных связей» Шодерло де Лакло.
Вся комната была уставлена пуфиками, кушетками, креслицами с подушечками с обивкой, выдержанной в розовых тонах. К ручкам шкафа, трюмо и ночных столиков были привязаны нежно розовые бомбошки – такие шелковые пузатые кисточки.
Мебель… О мебели лучше и раньше сказал Маяковский. Помните в «Бане» Победоносиков выбирает мебель и Бельведонский ему говорит: «Стили бывают разных Луёв. Вот это Луи Каторз Четырнадцатый, прозванный так французами после революции сорок восьмого года за то, что шел непосредственно после тринадцатого. Затем вот это Луи Жакоп, и, наконец, позволю себе и посоветую, как наиболее современное, Луи Мове Гу. Все три Луя́ приблизительно в одну цену.» А Победоносиков просит еще «разбросать там и сям советский герб».
В «нашей» спальне вместо гербов были, конечно, розы – и на пододеяльниках, и на простынках. Ошеломляюще красивые. Но контрольный выстрел меня ждал, когда я подняла голову: над кроватью висела картина. В тяжелой позолоченной раме. Гладиолусы. Розовые и голубые.
Поэтому балдахин с ламбрекенами( так?) и драпировками в спальне бывшего заместителя Собчака меня совсем не удивил. Генезис нынешних балдахинов – в тех самых луях. Которые приблизительно в одну цену.
Диана Качалова
