Жанр незримого вебинара с безнадёжно удалёнными в цивилизационном пространстве друзьями становится всё привычнее.
И вот сейчас мне захотелось поговорить о том главном, что волнует сегодня очень многих — разлетающихся друг от друга всё дальше по зияющей чёрными дырами сетевой вселенной — жертв «большого ментального взрыва», приключившегося этой весной.
А волнует их сакраментальный вопрос, ответ на который искали ещё киногерои «Собачьего сердца», с трепетом сердца вопрошавшие вертящийся стол: «Долго ли продержатся у власти большевики?»
Что ж, попробую ответить на это эсхатологическое вопрошание, не оскорбляя ничьих законодательно ограждённых чувств, не плодя уголовно чреватые «фейки» и, — что самое, наверное, трудное, — не нарушая священный запрет на употребление в СМИ матерных слов.
Начну с того, что недоумённо пожму плечами: странно, что до сих пор очень многие неглупые, на первый (и даже второй!) взгляд, люди не сознают простейшей аксиомы: власть рушится не тогда, когда «жизнь народа становится невыносимой», а когда невыносимой становится сама эта власть.
То есть когда она оказывается нелегитимной: перестаёт вызывать у народа всякое доверие – и как сила созидательная, и как сила подавляющая. (Так бывало, к слову, в России всякий раз, когда в ней случались Смуты: и в начале XVII века, и в 1917 году, и в 1991-м. В других странах внезапное массовое «отречение от старого мира» приключалось, впрочем, ровно так же).
Если же есть в наличии хотя бы один из упомянутых элементов доверия, то есть ежели народ видит, что власть способна достигать конкретных целей — конструктивных либо репрессивных (лучше, конечно, тех и других сразу, но и одной вполне довольно), то никто «внизу» свергать эту власть не побежит ни за какие условно-масонские коврижки (дворцовые перевороты — не в счёт, это «верхушечная» забава, хотя и там фактор легитимности власти — в общем, решающий).
А коли так, то самое главное — понять: какие в рамках той или иной политической культуры бытуют критерии этой самой легитимности? Какие именно формы властного созидания и властного же подавления то или иное культурно-историческое сообщество считает социально приемлемыми и внушающими подданным установку на беспрекословное послушание, а какие — нет?
Дело в том, что у всех цивилизаций эти критерии — разные.
Где-то у народа в чести — правовое государство, где-то — самодержавное «грозное царство», где-то — пирамидально-чиновная конфуцианская «гармония», где-то — кастовая сбалансированность социума, где-то — верность нормам адата, где-то — шариата. И т.д.
Там «глубинный народ» выходит из себя — и из повиновения, если «папа сказал неправду». А тут — наоборот, если отец родной вдруг спешился из чёрной волги и заговорил со своими братьями и сёстрами меньшими гласно и «по душам» — без дыбы, опричных «моментов истины» и прочих эликсиров «Правды»…
Так что дело за малым — Look at yourself!, как пел мой любимый Uriah Heep в 1971 году.
«Загляни в себя!», а точнее, в свою полит. культуру. И тогда поймёшь, когда и при каких обстоятельствах люди, окружающие тебя, вдруг как заколышутся в унисон, да как грянут хором: «Так дальше жить нельзя!», да как выбегут на улицы, да как побегут по ним, сами не зная, куда и зачем, но твёрдо зная, что не бежать и не кричать они больше не могут…
Вот если эту нехитрую мыслительную работу проделать, то история из науки о прошлом — чудесным образом превратится в науку о будущем. А точнее, о восхождении от прошлого к будущему по циклической спиральке. Ибо, как пел всё тот же мой любимый Uriah Heep в 1972 году: «Сегодня – это всего лишь вчерашнее завтра»: Today is only yesterday’s tomorrow…
Загляните в исторических себя повнимательнее, дорогие друзья! И столы вертеть сразу разнадобится. Потому как «большевики» всё равно продержатся ровно до тех пор, пока отец родной по-прежнему хитро поглядывает на возлюбленных своих поданных сквозь тонированное стекло лимузина и выбираться оттуда не планирует ни при каких погодах и раскладах.
А коли так, то и вопрос надо ставить вообще о другом: «Долго ли продержится такая полит. культура»?
И ежели как следует крутануть воображаемый стол, то и ответ подоспеет загадочно-прозрачный, как в сермяжных Дельфах: «Покуда не умрёт последняя надежда на правильного богатыря в дупле». Ибо лишь тогда можно будет, наконец, дружно разойтись восвояси, чтобы «вернуться в фантазию» не только в столоверчениях и песнях, но и в жизни…
Даниил Коцюбинский
