Рассказ о том, как я в сентябре три недели лечился от коронавирусной инфекции в областной больнице северного региона России. История вышла непростой – двухсторонняя пневмония, КТ 3 (дальше только ИВЛ), некоторые дни был бред. Эти записки – не дневник, а фрагменты увиденного с размышлениями и литературщиной.
Как всё началось
Из моего бродячего трудового коллектива переболели человек десять, в лайтовой форме: недели-полторы домашних мучений, потом два вожделенных отрицательных теста. Не все болели легко: Вадим С. сначала подписал отказ от больницы, а тремя днями позже – другой документ, с согласием на летальный исход в случае не госпитализации. Но перенес пневмонию дома.
Когда положительные тесты пришли мне и супруге, была надежда, что всё пройдет так же. Оправдалось на 50% – у жены без пневмонии.
У меня нашлись предпосылки. Симпатичная скафандровая врачиха предложила арбидол, дополнительный антибиотик и госпитализацию в местную больницу. Летальная бумажка, после отказа не предлагалась, и я решил, что все не так страшно.
Следующим вечером прилег вздремнуть, проснулся и понял, что поспешил с отказом. Дышать – дышалось, но с четким предчувствием, что лучше не будет, а хуже – очень скоро. Температура – 39,2.
Была вызвана «скорая» с двумя барышнями, тоже в скафандрах, еще более новых, чем у участковой. Они опасливо осмотрели меня и увезли. Было около 22.00.
Преддверие
«Скорая» дотащилась до больничного городка и нырнула в его темные проезды. Точкой прибытия стало тёмное здание, неопределенной формы и высоты. Надписи отсутствовали: это мог быть и административный корпус, и морг. «Скорая» и девицы в скафандрах напоминали экипаж звездолета, высадившегося на темной стороне планеты. Они порекомендовали мне встать возле двери в бокс и улетели. Доброжелательный осенний дождик только что сделал перерыв с намеком: вернусь. Радовал только козырек над крыльцом.
Немного погодя меня запустили в бокс – коридорчик и малюсенький кабинет. В нем точно не капало, и можно было сесть на кушетку. Температура – близка к забортной.
Через полчаса опять пришла медсестра, заполнила бумаги, сказала, что скоро меня отведут на рентген и ушла. Мне показалось, что жар уходит тоже – видимо, он испугался бокса. Любопытно, что на сестричке не было скафандра, и вообще, намёка на спецкостюм – только толстая маска.
Потом меня отвели на рентген. Следовало выйти в темный двор, обойти здание, войти в темную дверь и коридор, который вел в глубину. Несколько комнат, одна темнее другой, предложение раздеться до пояса и взять в руки тяжкий щит – от удивления холод не ощущался. Возвращение тем же темным коридором и мокрым чёрным двором, в бледно светящийся бокс, уже казавшимся если не домом, то гостиничным номером.
Появилась еще одна медсестра, тоже в маске, без скафандра. Она заполнила недозаполненные бумаги, включая имя родных, которым следует отдать мои вещи. А также нашла и активировала компактный обогреватель – самое доброе дело последних двух часов.
Снова ожидание – где-то изучали мой рентгеновский снимок. Вместо медсестры пришла врач, поздравила меня с двухсторонней пневмонией и убедила остаться в больнице.
Увела на отделение? Нет, оставила ждать медсестру, явившуюся минут через полчаса. К тому времени я изучил яндекс-такси (6 минут до квартиры), но выйдя из бокса, оставил планы бегства. Дождь лил тотально и по нарастающей. Хотелось любого крова. На часах было 2.00.
Чтобы войти в больницу, пришлось обойти огромное здание (включая пещеру рентгеновского коридора) и подняться запасной лестницей, особой узости. Медсестра, запыхавшаяся без груза, что-то прохрипела про 4-й этаж.
Открывать не хотели. Медсестричка дозвонилась, ей ответили сонным голосом, что не могут найти ключ.
Наконец, дверь заскрипела. Мне позволили войти из темноты в полусвет, в тепло, в сухость. Показали чуть приоткрытую дверь палаты – я сразу увидел застеленную кровать. Это было чудо из детской сказки.
Я уютно устроился под одеялом и почувствовал, как почти забытые 39,2 неторопливо, но верно возвращаются ко мне.
Конвейер
Инфекционно-ковидное отделение, точнее, его 4-й этаж удалось разглядеть лишь утром. Оно оказалось меньше, компактней и скромней, чем ночью. Дверь, через которую я проник, при мне больше не открывалась, а называлась она «Грязным выходом».
В отделении были 3-4 палаты (точней не подсчитать; одно из техно-помещений при мне преобразовали в палату) и два больших бокса. Еще пытались создать два койко-места в тупике коридора, но через пару дней закрыли проект. По моим предположениям, на третьем и четвертом этажах одновременно находились 30-40 больных.
Как и по всей России, ковид здесь лечили с весны. Лечение напоминало фабричный конвейер. Он включался в шесть утра – брали тесты-мазки. Уже к вечернему врачебному обходу были готовы результаты. Это относилось и к утренним анализам крови.
После ковид-тестов измеряли температуру. С вечера на тумбочках были пластиковые стаканчики с лекарствами, пятью-шестью таблетками и капсулами – их следовало принять до завтрака. Потом – процедуры: уколы и капельницы. Иногда они происходили одновременно с завтраком – у раздатчиц еды и медсестер был собственный график, который мог совпасть и укол совмещался с кашей. И еще два раза ставили пластиковые стаканчики с таблетками.
Дом, где лечат ковид
Уже позже я разглядел здание издали и нашел горделивые цифры года постройки – 1952. Главным бонусом этого сталинстроя были высоченные потолки, не сталинского, конечно, а дореволюционного стандарта. Это отчасти компенсировало неработающую вентиляцию в палатах.
Лифты не предусматривались. Стих Веры Инбер: «Есть сердцем слабые, для коих, опасен лестничный подъем», был написан пятью годами позже года постройки больницы, да и то, касался кремлёвских работников.
На мой 4-й этаж больные поднимались ногами, а вот отправлялись вниз иногда на носилках. Лестницы были узкими, включая главную, пусть и двойную. Может, архитектору было грустно, что в таком красивом здании будет больница, а может, для больных оно и не предназначалось.
Не мелочь: ни одной розетки в палатах (само собой, ни одной кнопки связи с постом медсестры). Из коридора вытягивался провод с розеткой, вставлялся в пилот, а уж от него отходили концентраторы кислорода, чайники и зарядки для ноутбуков, планшетов, смартфонов, сотовых телефонов первых конструкций. При необходимости, вместо чайника втыкали провод для кардиограммы. Нередко один пилот питал другой пилот и вся палата жила на одном проводе, протиснутому в дверную щель. Уборщицы иногда молча орудовали швабрами в этих змеиных клубках, иногда – с руганью, но само безобразие не упраздняли.
Возможно, в боксах были свои туалеты. В палатах их не было и мужской контингент, троекратно превышавший женский, пользовался одним. Иногда добрая медсестра, увидев очередь, говорила – «да идите в женский»!
КТ находилась в новом корпусе и не по соседству. Поэтому ковидников регулярно отвозила туда «Скорая помощь». Я прокатился два раза и получил последовательные диагнозы – К2 и К3. Тогда же узнал, что К3 – поражение легких до 75%.
На одном из входов было подобие не столько поста охраны, сколько доставки передач. На втором, откуда увозили на КТ, не было и этого. Поэтому Инфекционное отделение являлось чем угодно, кроме карантина и любой желающий мог не только погулять по больничному городку, но и отправиться в город, чем отдельные больные и пользовались.
Персонал
Медперсонал ковидного отделения напоминал солдат-контрактников. Поговорка: «солдат спит – служба идёт» относилась к ним не совсем. Эти воины старались исполнить всё, что положено по контракту, и только тогда отдыхать. Отсюда – проворство и деловитость, которая редко встречается в обычной больнице и поликлинике.
На ковидном фронте большинство персонала было с весны. Поэтому работали быстро. Врачи меняли назначения, как только видели, что прежние лекарства недостаточны, медсестры понимали глухих пациентов и делали уколы всей палате за две минуты.
О средствах защиты. У некоторых сотрудниц были полные защитные костюмы. Все равно, не такие свежие и яркие, как скафандры участковой или работников «скорой». У других – лишь серьезные маски и перчатки. Можно предположить, что в полной защите – бойцы передовой линии, а в легкой – «тыловики», но это не так. И медсестры были то, в защитах, то в масках. А врач (в маске), иногда на полчаса задерживавшаяся в палате, уж точно дольше общалась с больными, чем медсестра, забегавшая сделать укол.
Еще о масках. По логике ковидное отделение – место, где люди максимально разделены на здоровых (персонал) и больных (пациентов), поэтому требование носить маски было бы логичней, чем в любом учреждении, от метро до музея. Но официального приказа выходить из палаты лишь в маске (кроме поездки на КТ) не было. Требовать маску от задыхавшихся людей – жестоко, но задыхались далеко не все. В итоге, в масках, в коридоры выходила половина больных. Из остальных кто-то считал себя здоровым, после второго отрицательного теста, а кто-то – просто не признавал «намордника», как граждане вне больниц.
Разновозрастные, в первую очередь, пожилые медсестры, были добродушны, что нередко умеряло свирепость инструкций.
Общее между минским ОМОНом и работницами ковидного отделения – отсутствие бейджей.
Еда и питье
Подавальщицы были добродушны, но немного торопливы. Время на завтрак (обед, ужин) – ограничено. Вслед за тележкой, громыхающей кастрюлями и подносами, уже стучат стойки капельниц, лязгают подносы со шприцами для уколов и забора анализов. Все равно, подавальщицы предлагали добавки и не обижались на просьбы: «без подливки, пожалуйста».
Что касается больничной еды, я очень благожелательный тестер. Люблю жидкие больнично-детсадовские каши, такие же кисели. И, стыдно сказать, иногда наслаждался больничным супом. При этом, хотя мой ковид бесчинствовал в лёгких и температурил, ни вкуса, ни обоняния меня не лишил.
Основное отличие подавальщиц: одни спрашивали, вам чёрный хлеб или белый? Другие давали молча, тот, что к ним ближе.
Комичная подробность: на нашу палату (четыре человека) выдавали литр молока, раз в два дня в бесформенном пакете. Если его надрезали, столик имел шансы стать молочным болотом. Дня три спустя, я попросил у соседа нож, срезал горлышко пустой пластиковой бутыли и перелил молоко.
Также давали минералку, но нерегулярно. Кулера в коридоре не было, зато на столике стояли три чайника, литров на десять каждый. В двух была кипяченая вода, в третьем – приятный, кисловатый отвар шиповника. Иногда появлялся четвертый, с киселем.
Лоскутик, облако и смерть
Наблюдения над медсестрами, подавальщицами, масками и едой не мешали мне болеть, причем, поначалу – с ухудшением. Не прошло и двух дней, как в моей палате появился концентратор кислорода – тяжелая тумбочка на колесах, с приятным жужжанием превращавшая воду в полезный газ. Я лежал на животе с двумя трубочками в ноздрях, наслаждался газом жизни и с помощью медсестер сбивал температуру.
Было легко, весело и не страшно.
За эти дни, когда я не представлял дыхание без трубочек и жужжащего прибора, произошел эпизод, который теперь мне кажется переломным в болезни и при этом, немного литературным.
Вечером я решил последовать Осипу Эмильевичу: «Только детские книги читать». Хотелось прочесть что-то короткое, простое, совсем детское, нечитанное и про эффективную борьбу добра со злом. Выбрал сказку Прокофьевой «Лоскутик и Облако».
Чтение с айфона, в ночной палате. Температура спокойно поднималась, а я лениво плыл с главным героем над улицами обезвоженного города. Когда героя наконец поймали и заморозили, я задремал и вдруг понял, что мыслю очень четко и рационально, будто кто-то во мне мыслит вместо меня.
«Для свободы нужен герой. Для победы нужен герой. А где мы его возьмем? Так вот же он! А давайте он погибнет за свободу! Он и так заморожен. Не заморожен, а не дышит? Какая разница! Вот сейчас он совсем прекратит дышать, и тогда для него и для всех настанет свобода!».
Я понял, что если не возьму игру в свои руки, то, пожалуй, не проснусь. И заметался в невидимых сетях, в просьбах и молитве. Чтобы позвать сестру не было ни кнопки на стене, ни голоса в гортани. Борьба проходила в тишине, прерываемой кашлем соседей.
Все же удалось вырваться из прохладной полудремы в естественный жар. И тут я услышал уже привычные булькающие звуки: мой славный кислородный концентратор по-прежнему работал. Другое дело, пока я плавал Облаком над улицами иссушенного города, из ноздрей выпали трубки. Чтобы найти их в темноте, было достаточно нащупать основной провод. Едва я вставил их в нос и перевалился на пузо, как понял, что желание раствориться и исчезнуть куда-то уходит.
Через полчаса я смог встать, добрести до поста медсестры (ходячая кнопка вызова) и добиться жаропонижающего укола. Сказку, конечно, дочитал, но при дневном свете.
***
Вторая ночная неприятная история была гораздо примитивней. Ко мне явилась дама, совершенно не царственная и не мистичная, в деловом костюме. Показала папку с бумагами и предложила ставить подписи. Донесся шепот: «тебе больше ничего не нужно». Сами листы были прикрыты чем-то вроде кальки. Даму я послал, проснулся, опять понял, что трубки выпали из носа и надышавшись кислорода, радостно заснул.
Комсомольцы – похитители молний
Еще один жарный бред случился позже. Был он совершенно не смертельным, но очень забавным. Это было историческое фэнтези с электротехническим сюжетом.
Место действия: Литовская Республика, 20-е годы XX века, после того, как Пилсудский отобрал Вильнюс и столицей временно стал Каунас. Поэтому (совершенно не исторично!) литовская полиция почти закрывает глаза на деятельность местных коммунистов и комсомольцев.
Комсомольцы решили воспользоваться благоприятствованием, похитить молнии во время грозы, после чего, используя похищенные молнии, свергнуть местную буржуазию, а в перспективе – установить большевизм во всей Европе.
Идея основана на том, что Литва в 20-е годы остаётся языческой страной (не исторично!) с культом Перунаса-Перкунаса, и поэтому с повышенным содержанием молний на своей территории. И если в период особо мощной грозы, удастся подкрасться к самым высоким священным дубам, то можно насобирать целый ворох молний и получить дистанционное электрическое супер-оружие, для метания в буржуазию на баррикадах мировой революции.
Правда, моя температура поднялась выше 39 лишь к финальной части сна, и я так и не понял, как комсомольцы планировала хранить собранные молнии. Причем если комсомольцы были плюгавенькие, в пенсне и студенческих фуражках, то полицейские – баскетбольные гиганты, в золотых латах, накрытых медвежьими шкурами и в заизолированных золотых шлемах.
– Ты что, жи….. (живая) морда к нам явился молнии красть?! – громанул начальник.
И я проснулся в особо крупном поту. Раскаты окрика еще звучали в голове. Температура – почти под 40, но не задыхался.
Добавлю, что между детством и юностью пару раз затягивался «трубкой мира», но ничего серьезнее не нюхал, не колол, не глотал. И никогда не поверю, что можно что-то вкурить или вдохнуть, чтобы увидеть комсомольцев в пенсне, крадущихся к дубам, чтобы выкрасть священные молнии.
Нет, такое можно только на трезвую голову, правда, с большим жаром.
Михаил Логинов
(продолжение будет)
