В 1999 году Миша Карасик (1953 – 2017) неожиданно предложил мне написать текст к задуманной им листовке. Не знаю, как он ее использовал, здесь она публикуется впервые.
Для меня это память не столько о Пушкине, сколько о Мише.
«Несчастное существо с огромным талантом»
– Поэт?
– Пушкин.
– Фрукт?
– Яблоко.
– Композитор?
– Чайковский.
В массовой культуре употреблено всё: фрукт – в политике, Чайковский – геями, Пушкин – сразу всеми как общенародная собственность. 200-летие ознаменовано коллективным изнасилованием, сигнал к которому подало государство. Причина скрыта в следовании традициям сталинизма. 1937 и 1949 годы, годы угарного празднования 100-летия со дня смерти и 150-летия со дня рождения, прошли под знаком Пушкина. Но и в промежутках Пушкин использовался вовсю. Андрей Белый в «Петербурге» задействовал образы из «Медного всадника». Сергей Михалков в тексте государственного гимна –ключевые слова из «19 октября» (1825):
«Друзья мои, прекрасен наш союз! / Он как душа неразделим и вечен — / Неколебим, свободен и беспечен / Срастался он под сенью дружных муз. / <…> Отечество нам Царское село».
«Союз нерушимый республик свободных / Сплотила навеки Великая Русь. / Да здравствует созданный волей народов / Единый, могучий Советский Союз! / Славься, Отечество наше свободное, / Дружбы народов надежный оплот…».
«Гимнюк» сохранил точные соответствия: «друзья», «дружных» — «дружбы»; «союз» – «Союз»; «вечен» – «навеки»; «неразделим» – «единый»; «неколебим» – «нерушимый»; «свободен» – «свободных», «свободное»; «срастался» – «сплотила»; «отечество» – «Отечество». Там отечеством было Царское село, здесь – сталинский СССР.
Было бы странно, если бы эта память оказалась утраченной, и за Пушкина не схватились бы вновь.
Сигнал был подан два года назад во время президентскго однодневного налета на Петербург, приуроченного ко дню рождения Пушкина. Тогда Ельцин едва не подарил народу еще один выходной – 6 июня. И возложил цветы, в прежние годы предназначавшиеся, конечно, Ленину, к памятнику Пушкину на площади Искусств. Вся уморительная словесная суета вокруг поэта («Чтобы мы вспоминали, что был у нас такой гений…»), сразу напомнила празднование 1937 года. К тому же паузы в своем внезапном пушкиноведении Ельцин то и дело заполнял протекционистскими уличными призывами к игнорированию иностранной водки и поддержке отечественной алкогольной промышленности. В итоге все это слилось: Пушкин – праздник – русская водка в честь «идеала русского человека» (Достоевский) – в некую клоунаду. В тот же день 6 июня Кривулин и Ко запустили на Дворцовой площади надувную голову Пушкина: гигантская, она поднялась выше Александрийского столпа и повисла в воздухе.
Нынче – финал: вызывающая рвоту телевизионная пропаганда, переиздания сразу всех книг о Пушкине, маразматические рассуждения старомыслов — от Н.Скатова до А.Кушнера… Все создает Большую Ложь. Ибо, конечно, представления о значении Пушкина для русской литературы/культуры очень сильно преувеличены, в поэты № 1 и «наше всё» он возведен исключительно в пропагандистских целях (нужен царь зверей – лев, нужен царь поэтов – Пушкин), а на самом деле ему сильно повезло, что не он убил Дантеса, а Дантес – его. И, конечно, прав был Ф.Булгарин, который в одной из агентурных записок в III отделение Е.И.В. канцелярии писал в ноябре 1826 года: «Пушкин известен – это несчастное существо с огромным талантом служит живым примером, что ум без души есть меч в руках бешеного. Неблагодарность и гордость – две отличительные черты его характера».
Стоит заметить, что опубликовано это было лишь в 1985 году, до того 170 лет хранилось как государственная тайна. Разгласил ее известный антипатриот Натан Эйдельман, вскоре «разъяснивший» нам и автора «Царь-рыбы».
Были и другие «тайны», постоянное разоблачение которых не дает Пушкину стать тем символом, в котором нуждалось государство. Всю жизнь любить распутных и легкодоступных женщин, перебрать всех чем-то приметных блядей из обеих столиц, включая Оленьку Массон, прибывшую на заработки в Петербург из Парижа, и польку Анжелику, продавщицу билетов в бродячем зверинце – и в итоге стать в официозной пропаганде поклонником хранительницы домашнего очага и обиженным мужем фригидной Натали. Это ли не парадокс!
Нынешний юбилей ознаменован столкновением двух Пушкиных. С одной стороны, отлакированный образ, который можно использовать в государственных целях. С другой, демифологизаторская тенденция, создающая «анти-Пушкина». О ней надо сказать особо. С тех пор, как у нас отменили цензуру и литература перестала быть для государства интересной и значимой, многие деятели культуры впали в тоску, поскольку их занятия перестали кого-либо интересовать. Ведь и раньше интерес к творческому продукту проявляли отнюдь не коллеги, а исключительно КГБ/ЦК КПСС, собственно и ведавшие присвоением репутаций и другими функциями «художественного рынка». С известного момента «органам» стало на «творцов» наплевать. И тут такой случай: хотя бы как-то насолить ненавистному государству. Можно сказать, последний шанс разоблачить Большую Ложь, сорвать все и всяческие маски и напомнить о себе серией кощунств. Так на одной из нонконформистских выставок рядом с мемориальной этикеткой мыла «Натали», выпущенного в солнечном 1937 году, был представлен презерватив «Пушкин» с бакенбардами, приятно щекочущими влагалище. На упаковке была изображена красотка, изо рта которой рос пузырь с цитатой: «Я помню чудное мгновенье…».
Михаил Золотоносов
