9 октября 2020 года на сайте журнала «Город 812» появился материал «Русский музей уничтожает сам себя. Ликвидация прошла успешно» (см. тут). Это было интервью бывшей заведующей сектором прикладной социологии и работы с молодежью Русского музея Марины Потаповой.
Вернуться к теме, поднятой в том материале, имеет смысл потому, что Марине Васильевне пришел ответ из Министерства культуры. Ответ типичный для этого ведомства – лживый, неконкретный и не содержащий ответов на те вопросы, которые были заданы. Все важнейшие проблемы, поднятые М.В.Потаповой, были полностью проигнорированы.
С учетом постоянного интереса редакции журнала «Город 812» к проблемам Русского музея и посильного участия в их решении мы решили опубликовать весь эпистолярий и попросили Марину Васильевну его прокомментировать.
Марина Потапова, экс-заведующая сектором прикладной социологии и работы с молодежью ГРМ:
– Я хочу кратко напомнить, о чем шла речь в том интервью “Городу 812” от 9 октября 2020 года.
В Русском музее с 2012 года регулярно проводились занятия по методике свободной дискуссии со студентами вузов, преимущественно негуманитарного профиля, которые, по данным социологических опросов, в большинстве своем не интересуются искусством и не посещают художественные музеи. Благодаря специальной методике на таких занятиях участники дискуссии активно вовлекаются в процесс обсуждения произведения искусства, свободно высказывают свои впечатления и мнения. Такая форма работы с молодежью имеет целью пробуждение живого интереса к искусству, и такая цель достигается в подавляющем большинстве случаев, о чем свидетельствуют и оценки преподавателей, и отзывы самих студентов. Инициатива этой деятельности принадлежит сотрудникам сектора прикладной социологии и работы с молодежью, которые и занимались организацией и проведением занятий.
Однако руководство Русского музея приложило все усилия, чтобы заблокировать эту работу, и эти усилия увенчались успехом. Сектор распался, часть сотрудников перешла в другие отделы, иные и вовсе уволились.
Но почему работа, находившаяся в прямом соответствии с миссией музея, со стратегией развития музея и привлечения новой молодежной аудитории оказалась погублена? Аргументы руководства относительно оптимизации, финансовой неэффективности представлялись явно несостоятельными.
И тогда я как уже бывшая заведующая сектором прикладной социологии и работы с молодежью 3 октября 2020 года написала обращение к президенту (см. Приложение 1).
Из администрации президента обращение было направлено в Министерство культуры, а оттуда 20 октября 2020 года директору Русского музея с просьбой «объективно и всесторонне рассмотреть данное обращение и направить информацию в Департамент музеев и внешних связей» (см. Приложение 2).
И, наконец, мы получаем эту информацию – ответ от 3 ноября 2020 года из Министерства культуры (см. Приложение 3).
Этот ответ заслуживает право быть размещенным в публичном пространстве.
Конечно, после тщетных попыток диалога с руководством Русского музея мы предполагали, что ответ может быть самым общим, неопределенным или уводящим в сторону от сути вопроса. Но все же он поразил нас, потому что содержит абсолютную ложь.
В нем буквально сказано, что в музее и так достаточно работы со студентами, а именно «занятия со студентами негуманитарных кафедр ведутся в Государственном Русском музее с начала 1970-х годов (проект «Факультет общественных профессий» и др.). Да ведь такого музейного проекта нет и никогда не было!
Факультет общественных профессий (ФОП) — эта структура вуза, но не проект музея.
Действительно, с начала 1970-х годов Русский музей участвовал в работе таких факультетов, лучшие специалисты читали лекции практически во всех негуманитарных вузах города наравне с сотрудниками из других музеев. Я и сама принимала участие в этой работе. А в Русском музее даже был организован дискуссионный клуб для всех желающих студентов и проводились встречи с художниками. Тогда ФОПы работали в вузах по всей стране в соответствии с приказом Министерства высшего и среднего образования СССР от 13.07. 1973 г. № 584, утвердившим первое общесоюзное Положение о факультетах общественных профессий вузов, в котором и были определены основные направления работы. Это был социальный институт, рожденный потребностью советского времени, призванный способствовать подготовке будущей советской интеллигенции, развитию творческих способностей, формированию художественной культуры, эстетических взглядов и вкусов студенческой молодежи.
К началу 1990-х годов этот институт распадается и в Русском музее прекращается работа с ФОПом. В настоящее время ФОПы работают только в некоторых вузах.
Абсолютно ложная информация, полученная Министерством культуры от администрации Русского музея, ошеломляет и, признаться, вызывает тяжелые чувства… Однако, очевидно, устраивает Министерство.
О чем же думали, писавшие эти строки, ведь эту информацию легко проверить любому желающему. Где же она размещена? Ее нет нигде, ни на сайте музея, ни в музейных планах и отчетах Никто не слышал о такой работе, потому что ее просто не существует.
Министерство культуры абсолютно некритически, слепо повторяет ложные сведения, полученные из Русского музея, просто выполняя автоматическую функцию передачи информации из одного пункта в другой.
Но продолжим. В сообщении администрации Русского музея также отмечено, что «в 2018 году запущен проект «“Музейная медиация в системе просветительской и образовательной деятельности Русского музея”. Участниками медиации становятся старшеклассники и студенты петербургских вузов».
Но в этом проекте — лишь первые опыты, и он не направлен на молодежную аудиторию, с 2018 года проведены только несколько занятий по медиации, участниками которых были разные люди. Информация об этих занятиях размещалась в интернете и желающие могли записаться заранее. Правда, за этот период был единственная попытка направленной работы со студентами, когда группу студентов начали обучать проводить занятия по медиации на выставке «Александр III». Но опыт был не завершен, прерван пандемией.
В качестве «новых, современных форм работы» назван Студенческий клуб Русского музея. Но это никак не новая форма работы, она существует еще с 2006 года, клуб бесплатно посещают примерно 200 человек. Это ребята, которые интересуются искусством и, в частности, русским искусством. Тогда как сектор прикладной социологии и работы с молодежью работал с широкой студенческой аудиторией, с теми, кого ранее не интересовало искусство, предоставляя им возможность обретения нового опыта общения с искусством и пробуждая интерес к нему. Не менее 1000 человек в год приходили на наши занятия и каждый год это были новые студенты, которые, кстати, платили за это!
Никаких инновационных проектов по работе со студенческой аудиторией у музея нет и, похоже, они никого в музее не интересуют.
Документ, составленный администрацией Русского музея в качестве ответа Министерству культуры содержит ложные сведения.
Но суть обращения к президенту осталась без ответа, в этом документе не указаны основания, по которым была разрушена работа сектора прикладной социологии и работы с молодёжью. Русский музей сообщает, что «определение конкретных форматов работы с молодежью полностью находится в компетенции учреждения». Так каковы же критерии определения этих форматов? Об этом — ни слова.
А тот факт, что трое сотрудников сектора вынуждены были перейти в другие отделы, представлен как весьма позитивный результат усилий руководства: «В настоящее время из пяти человек, работавших в секторе прикладной социологии трое продолжают трудиться в музее, причем двое — в том же самом подразделении»! Это очевидная подтасовка.
Марина Потапова
Послесловие Михаила Золотоносова
К ответу из Министерства культуры я не могу не сделать несколько замечаний.
Во-первых, меня, в отличие от Марины Васильевны Потаповой, нисколько не удивляет ложь, которую из Государственного Русского музея сообщили в Министерство культуры. Это стиль общения руководства Русского музея в лице самых разных персонажей со всеми – от, так сказать, физических лиц до своего собственного учредителя – Министерства культуры и конкретно Департамента музеев и внешних связей. Если я начну приводить конкретные примеры, то получится отдельная большая статья.
Кстати, приказа о ликцидации сектора прикладной социологии и работы с молодежью в ГРМ нет. Сотрудник отдела кадров музея сказал М.В.Потаповой, что никаких распоряжений на этот счет не получали. В итоге сектор «работает» в составе одного человека, которому дано задание помогать в работе социальных сетей, при этом настаивают на сидении этого сотрудника за информационной стойкой, поясняя, где туалет. Вероятно, в Русском музее просто боятся издавать приказ, ведь почти сразу после выхода интервью в ГРМ пришло письмо из Министерства культуры.
Во-вторых, меня совершенно не удивляет и то, что чиновники министерства – в данном случае Л.М.Колесникова, составитель этого письма, и Наталья Васильевна Чечель, заместитель директора Департамента музеев и внешних связей, сначала просят генерального директора Русского музея «всесторонне и объективно рассмотреть данное обращение и направить информацию в Департамент музеев и внешних связей» (см. Приложение 2), потом получают ответ от генерального директора, его не анализируют, безоговорочно верят каждому слову, не желая усомниться в чем-либо, и в итоге пересылают насквозь лживый ответ из Русского музея заявителю, т.е. Потаповой.
Проверить, действительно ли прислали из Русского музея в Министерство культуры не отписку, а ответы на вопросы Потаповой, – это в указанном департаменте даже и в голову никому не пришло!
В итоге Потапова пожаловалась президенту РФ на руководство Русского музея, на его неудовлетворительную работу, а ответило ей на эту жалобу наглой и лживой отпиской само же руководство Русского музея. А Министерство культуры в лице вышеназванной Чечель стало просто передаточным звеном. Никакого участия в формировании ответа министерская чиновница, насколько я понимаю, не приняла, хотя в письме Потаповой от 05.10.2020 № А26-13-106502671 из Управления президента РФ по работе с обращениями граждан и организаций было гарантировано, что письмо «направлено в Министерство культуры РФ для обеспечения получения Вами ответа по существу поставленного Вами вопроса».
Но Чечель не выполнила поручение Администрации президента РФ и нагло обмануло заявителя Потапову М.В. Ответа по существу как раз и нет.
Зато есть карусель, смысл работы которой состоит в том, что ответ на жалобу пишет именно тот, на кого и жалуются. Возможно, ответ соорудили подчиненные вышеупомянутой Цветковой – заместителя гендиректора ГРМ. Или она сама.
Кстати, согласно антикоррупционной декларации за 2019 год Чечель получила доход в размере 2 141 757 руб. (см. тут). В общем-то при таком пусть и сравнительно скромном доходе можно было ожидать от нее более осмысленный и не такой лживый ответ.
В-третьих, не могу не обратить внимание на заключительный абзац письма, подписанного Чечель, который касается Отдела картинных рам и исторического музейного оборудования. Якобы «данный вопрос закрыт». Да ничего подобного!
Я подробно изучал проблему картинных рам в ГРМ, подготовил в 2020 году на эту тему три больших материала, снабженных документами и фотографиями, подлинность которых никто не оспорил, и потому могу уверенно сказать, что собрание картинных рам в ГРМ насчитывает более 5000 предметов, за время с января 2019 по ноябрь 2020 года на музейный учет поставлено всего лишь около 200 рам. При таких темпах (200 рам/год) на постановку всех рам на учет потребуется более 20 лет! Это, по мнению Чечель, означает что «вопрос закрыт»?
Да вопрос даже еще не открылся! Потому что самая большая, нерешенная и нерешаемая проблема заключается в том, что в музее до сих пор около 2000 ценнейших рам XVIII-XX вв. хранятся в тяжелейших условиях в подвале Михайловского дворца. Выделенных в доме № 19 по Невскому проспекту помещений для перемещения рам крайне недостаточно. Туда поместится, в лучшем случае, еще 500 рам. Я узнал, что администрация ГРМ будто бы выделила помещение в павильоне «Ферма», построенном по проекту А.Воронихина в Тярлево. Туда поедут рамы больших размеров, которые в настоящее время сложены, как дрова, в подвале Михайловского дворца. Однако очевидно, что произойдет это нескоро, потому что перед отпракой их следует отреставрировать, а реставраторы в ГРМ перегружены текущей выставочной работой. Также администрация выделила для рам еще одно помещение – и снова в подвале Михайловского замка. А очевидно, что в подвалах хранить произведения искусства музейного собрания нельзя. Есть Инструкция по учету и хранению музейных ценностей, находящихся в государственных музеях СССР, котторая была утверждена приказом Минкультуры СССР от 17.07.1985 № 290, она не отменена, она действует, и в п.157 сказано: «Приспособление чердачных и подвальных помещений под фондохранилища воспрещается».
Понятно, что Чечель на все это наплевать, включая инструкцию министерства, в котором она работает; в детали она вникать со своих головокружительных административных высот не желает, как не желает помнить и о том, что все та же Цветкова перевела практически все рамы на хозяйственный учет с оценкой по одному рублю, приравняв их к швабрам, лопатам и стульям.
Конечно, Чечель легче написать , что «вопрос закрыт», что «составлен план»… Хотел бы я взглянуть на этот план… А между тем рамы XVIII-XX вв. так и находятся сегодня в сырости, среди плесени, сложены, как дрова, и перспектива их перевода с хозяйственного учета на музейный растянута как минимум на два десятилетия, а о реставрации и думать смешно.
Вот такие неутешительные замечания я должен сделать к ответу Чечель от 03.11.2020 № 4625-05-08.
Михаил Золотоносов
Приложение 1.
Письмо М.В.Потаповой президенту Российской Федерации В.В.Путину
от 3 октября 2020 года
Я, Потапова Марина Васильевна, пенсионерка, вынуждена обратиться к Вам за помощью в разрешении проблем, связанных с руководством Государственного Русского музея.
В течение 48 лет я работала в Русском музее и была вынуждена уволиться по собственному желанию с должности заведующей сектором прикладной социологии и работы с молодежью в июле нынешнего 2020 года в связи с тем, что руководством музея были созданы условия, при которых стало невозможно продолжать приоритетное направление работы сектора – занятия со студентами вузов.
В нашем секторе была разработана специальная, нетрадиционная для музея методика свободной (фасилитированной) дискуссии для занятий с молодежью. Суть ее заключается в том, что молодые люди оказываются активно вовлеченными в обсуждение произведений, они высказывают свои собственные впечатления и мнения, пробуждается живой интерес к искусству. Регулярные занятия со студентами проводились с 2012 года только в Русском музее силами четырех сотрудников нашего сектора. Эти занятия проводились преимущественно со студентами негуманитарных вузов в рамках общеобразовательных вузовских программ.
Подробно с этой работой можно познакомиться в сети Фейсбук на странице «АRT-дискуссии в Русском музее».
Большинство студентов негуманитарных вузов не интересуются изобразительным искусством и не посещают художественные музеи. Однако благодаря тому, что наши занятия были организованы как практические занятия в рамках культурологии, истории России (или других гуманитарных дисциплин), эти студенты приходили в Русский музей. По результатам обратной связи более половины студентов, не интересовавшихся искусством и не посещавших музеи, после наших занятий приходят в музей самостоятельно. Каждый год на занятия приходили 1000 -1100 студентов, в 2020 году мы работали с пятью вузами Санкт-Петербурга, и эта работа по приобщению молодежи к художественным ценностям национальной культуры могла быть значительно расширена, ведь Русский музей имеет самую крупную коллекцию русского искусства, а в Санкт-Петербурге обучаются около 350 000 студентов и более половины из них – представители практически всех регионов страны. Возможности расширения такой работы и ее значимость огромны.
Кроме того, Русский музей является методическим центром по работе с музеями РФ и ответственен за распространение современных методов работы с публикой, соответственно сотрудники нашего сектора проводили обучающие семинары для сотрудников региональных музеев.
Однако руководством музея, а именно заместителем директора по развитию и связям с общественностью А.Ю.Цветковой и начальником службы информации и коммуникации М.А.Дмитренко, такая работа не была не только оценена и поддержана, но и созданы условия для ее прекращения: запрещено устанавливать контакты с вузами посредством проведения работы среди преподавателей по пояснению сути методики и значимости занятий, запрещено составлять расписание занятий в музее с учетом расписания занятий в вузах (преподаватели должны составлять свое расписание в соответствии с установленным расписанием в музее).
Кроме того, высказывалось недовольство по поводу того, что на наших занятиях музей слишком мало зарабатывает. Стоимость билета на наши занятия не превышает стоимость входного студенческого билета. Но превышение стоимости резко ограничивает такую работу, поскольку преподаватель не имеет права обязать студентов посещать платные занятия, но может только рекомендовать. Некоторые вузы именно по этой причине не смогли с нами сотрудничать. Также было высказано неудовлетворение недостаточной загруженностью сотрудников сектора. Помимо занятий со студентами сотрудники осуществляли обратную связь с публикой – проводили социологические исследования посетителей музея и музейных мероприятий. Но такие исследования по заявлению А.Ю.Цветковой музею не нужны. Социологическая служба в Русском музее существовала с 1974 года, накоплен значительный материал, опубликованный в монографии: Иевлева Н.В., Потапова М.В. Музей и публика. СПб., 2014.
В сентябре нынешнего года сектор прикладной социологии и работы с молодежью перестал существовать, я и моя коллега уволились, двое других сотрудников перешли в другие отделы. Работа музея с широкой аудиторией студенческой молодежи загублена по причине искажения руководством стратегии развития музея, непонимания миссии, роли и функции крупнейшего музея русского искусства в формировании российской гражданской идентичности нового молодого поколения интеллигенции, по причине ориентации руководства на зарабатывание денег и формальные показатели отчетности для Министерства культуры.
Такой вывод следует не только из вышеописанной ситуации в подразделении музея по работе с посетителями. Тяжелая ситуация конфликтов руководства с рядовыми сотрудниками сложилась и в хранительской части. Хранители фондов – люди ответственные и преданные своему делу, их обращение к руководству по поводу пагубных условий хранения художественных рам, представляющих художественную и историческую ценность, не принесло результатов. Более того, администрация музея приказом и.о.директора А.Ю.Цветковой от 11.10.2018 № 421 перевела абсолютно все рамы – несколько тысяч произведений прикладного искусства – на хозяйственный (бухгалтерский) учет. Обращение в Министерство культуры не увенчалось успехом. Эта ситуация подробно, с фотографиями условий хранения и соответствующими документами, освещалась в прессе – см. журнал «Город 812» за 15 июня 2020 г. Сотруднику, поднявшему проблему хранения художественных рам, вынесены два выговора.
Осенью 2018 года сотрудники фондов не исполняли приказы директора о срочном перемещении фондов в другие здания и помещения, поскольку эти помещения не были пригодны для хранения произведений искусства. Более того, сотрудники музея, возмущенные решениями руководства, обращались в прокуратуру. Эта ситуация также освещалась в прессе – см журнал «Город 812» за 14 августа 2018 г.
Приказы директора издавались в связи с планируемой реконструкцией главного здания – Михайловского дворца. Сотрудники музея инициировали судебный процесс по поводу незаконного решения руководства музея о реконструкции исторического здания Михайловского дворца К.И.Росси, который выиграли, и это также освещалось в прессе – журнал «Город 812» за 30 сентября 2020 года.
Только благодаря активности рядовых сотрудников Русского музея сохранен Михайловский дворец.
За почти полувековой период моей работы в Русском музее никогда не возникали ситуации хоть сколько-нибудь похожие на то, что происходит в последние годы. И это заставляет обратиться к высшим органам власти с просьбой о помощи в устранении возможности возникновения вышеописанных ситуаций.
С уважением, Марина Васильевна Потапова
Приложение 2.
Приложение 3.
