Парадоксальная история – в Петербурге есть место, где стояли две шведские крепости. И нет никаких сомнений, что они там были, – это абсолютно точно доказано и совершенно никем не оспаривается. И от крепостей даже много чего осталось. Казалось бы, радоваться надо такому уникальному обстоятельству – в Москве, например, останков шведских крепостей нет, а у нас есть. Кидать в воздух чепчики от такой удачи, что кроме Эрмитажа у нас есть еще чего подревнее.
Так нет – никто не радуется. Говорят: на кой черт нам эти крепости! Пусть лучше тут «Газпром» жилье построит. Денег хоть заработает. Деньги – они же завсегда лучше руин. Да и жилье – дело нужное. Где еще его построить, как не на руинах.
Это все про Охтинский мыс, где «Газпром» хотел построить небоскреб, но ему не дали, и он построил небоскреб подальше. А место за «Газпромом» осталось. На этом мысу стояла сначала – давно, в 1300-м году – крепость Ландскрона, ее новгородцы взяли. А потом, через 300 лет, на том же месте шведы другую крепость поставили – Ниеншанц. Ее Петр I взял. То есть жутко интересное место.
И даже странно, что за эту территорию так мало народу заступается. Жители Петербурга – в подавляющей массе – совершенно к этой коллизии равнодушны. Может, потому, что история Охтинского мыса вступает в противоречие с тем, что мы с детства знаем: что Петр пришел на пустынный берег, огляделся, подумал – а какое хорошее, незанятое никем место пропадет. И основал Петербург.
А тут выясняется, что не пустынный берег был – и крепости стояли, и шведский город имелся. Это, конечно, некоторый диссонанс может вызывать. Но вряд ли надолго – переспишь с этой идеей ночь, и диссонанса как не бывало. Может, конечно, жители Петербурга не радуются наличию допетровской истории, потому что они, жители, люди рациональные.
Что мы имеем на данный момент – совершенно героическую историю создания Петербурга. Петр сказал: строить будем здесь! И на болотах, превозмогая трудности, был построен лучший в России город. Самый европейский город страны. И мы, жители Петербурга, этим гордимся. И все прочие россияне эту нашу гордость не оспаривают. И даже нам завидуют.
А если вместо этой героической истории рассказывать, что всё уже было до нас? Что Европа тут уже была. Что наше единственное достижение – что мы европейский дух сохранили. То есть шведская история нашей петербургской гордости на подсознательном уровне немного мешает.
И все это может быть востребовано в том случае, если у Петербурга вдруг, каким-то немыслимым изгибом истории, появится возможность интегрироваться в Европу. Вот тут очень полезными окажутся доказательства того, что мы еще в бог знает каком веке этой Европой были.
Но то жители – им позволено сомневаться. Но есть же и государственные люди. Которые понимают: исторические крепости, пусть даже в руинах, это актив. И он, пусть не сейчас, но принесет доходы – моральные и материальные.
В общем, государственный человек Полтавченко должен рубануть кулаком по столу и сказать: выкупить немедленно у «Газпрома» эти 4,7 гектара. Не пожалеть на это дело миллиард или два из бюджета. Тем более что и сумму выкупа можно снизить, если градостроительные ограничения на территорию наложить.
Но и Алексей Миллер – человек государственный. Представим – выходит Миллер к горожанам и говорит: перечитал я недавно Конфуция. Он делил людей на благородных – достойных управлять государством, и низких – к этому делу не допущенных.
Низкого человека от благородного отличить легко: низкому человеку трудно услужить, но легко доставить ему радость. Если доставлять ему радость не должным образом, он все равно будет радоваться.
Благородному мужу легко услужить, но трудно доставить ему радость. Если доставлять ему радость не должным образом, он не будет радоваться.
И вот, скажет Миллер, не доставляет мне никакой радости идея заработать денег на застройке Охтинского мыса. Решил я совершить поступок, который доставит мне радость как благородному человеку, – подарить эти четыре гектара городу.
Вот это было бы хорошим окончанием истории. Особенно в год выборов.
Сергей Балуев
