С принятием нового закона об уличном исполнительстве, нам, уличным музыкантам, совсем не стало житья. Для легализации своего хобби пришлось придумать название себе и своей скрипке «ХристаРади_клезмер-бэнд». Долго раздумывала над костюмом, пока одним дождливым вечером не свалилась с самоката. Когда очнулась в гипсе, поняла: как свой клезмер-бэнд назовешь, так полтора месяца в забинтованном виде ходить и будешь.
Для полного соответствия образу выбрала две паперти двух храмов в центре города: Казанский собор и лютеранскую церковь св. Марии на Большой Конюшенной. Поначалу не рискнула идти со своим еврейским репертуаром к православному собору. Мало ли что. Для дебюта сама собой напрашивалась паперть лютеранской церкви. Если смотреть со стороны, пространство выглядит гостеприимно: с правой стороны крыльца все время курят модно одетые работники ДЛТ. Впритык к фасаду здания стоят крутые иномарки, часто с закрытыми номерами. В общем, всем найдется место.
Стою, играю, значит, свою Хаву Нагилу. Вдруг из храма выходит хмурая бабка и говорит: «Иди отсюда! Неча тут попрошайничать!»
А я со своим гипсом и далеко убежать не могу и бабку догнать не в состоянии, дабы перетереть с ней по догматам и авторитетно объяснить, что она попутала катехизисы. В прошлой мирной жизни я была религиоведом. Вижу наметанным глазом, что на ступеньках церкви и на нелегальной парковке с крутыми иномарками налицо спор хозяйствующих субъектов: грязь с прихрамовой территории смывают только дожди. Видимо, городские дворники обходят прицерковную парковку и заодно паперть храма стороной, а работники церкви считают, что все пространство, где попрошайничают уличные музыканты, должны убирать городские коммунальщики. Потом смотрю, на стенде целая афиша органных концертов, вход на которые «за пожертвования».
Получается, что статусные лабухи могут в стенах храма музицировать за нефиксированную плату, а когда лабухи попроще, вроде меня, стреляют пожертвования под стенами храма, они уже попрошайки.
Прохожие мне часто бросают в футляр конфеты, яблоки или пирожки. Подозреваю, что если бы я пришла на органный концерт и попробовала расплатиться пирожками, то это бы не прокатило. Словом, кто первый наклеил афишу концерта со сбором «пожертвований», тот и главный в подпольной филармонии.
Кстати, в тот неудачный день я играла не на самой паперти, а на нелегальной парковке. Прохожие угостили меня мороженым. Пошла со своей Хавой Нагилой к Казанскому собору. Выяснилось, что не зря. Получила массу впечатлений. Сначала боялась, что меня прогонят или из-за моего еврейского репертуара, или тоже обзовут попрошайкой. Но работникам собора до меня не было никакого дела. Они иногда выходили на крыльцо и о чем-то мило беседовали с бабушками, просящими милостыню. Под конец дня к бабушкам подходили волонтеры и поили их чаем с пирожками.
Подошел алкоголик, загоравший на траве в сквере, положил мне в футляр сто рублей и пошел к ограде. Постоял рядом с бабушками, настрелял с прихожан мелочи, снова вернулся, кинул мне еще 50 рублей. Через час мимо прошла группа других алкоголиков. Видимо, у них не было мелочи. Они торжественно возложили к моим ногам белоснежный плед, явно стыренный ими с террасы какого-то дорогого ресторана.
Ближе к вечеру потянулась респектабельная публика. Проходивший мимо скрипач любезно заметил, что я немного фальшиво играю. Сказала, что мне мешает играть гипс и вообще неровный асфальт. Спросила у него, не дает ли он уроки по скрипке для исправления интонации. На втором занятии скрипач специально для моего уличного репертуара сочинил пьесу под названием «Больная ножка». Хотя в моем кривом исполнении пока это звучит, как «Хромой смычок».
У нас, уличных музыкантов, тоже есть карьерные взлеты: от ругани на лютеранской паперти до исполнения авторских мелодий.
Елена Рыйгас,
ассоциированный научный сотрудник СИ РАН, уличный музыкант
