За последние дни я столкнулась с двумя похожими и одновременно непохожими событиями. Сначала со мной связался мой давний друг, но не с обычными весёлыми новостями о Москве, а с тревожным сообщением: «Дина, ко мне ломились в дверь, пока меня не было дома и говорили, что меня обвиняют в экстремизме. А ведь я даже не знаю, что такое «экстремизм» и как это слово пишется. Хочу себя как-то успокоить…».
Потом я увидела в Интернете новости про другого своего знакомого, с которым когда-то училась в университете, – Фёдора Алексеева, исследователя и журналиста (его фото на заставке). К нему тоже пришла полиция, напугала его экстремизмом и выписала штраф за осуществление журналистской деятельности без аккредитации.
Два разных человека. Один – можно сказать, аполитичный, который никогда не писал в социальных сетях чего-то оппозиционного (как, собственно, и «пропозиционного»), его деятельность вообще не связана с политикой или изучением социальных проблем. Другой – наоборот, часто выражает свою гражданскую позицию, борется за сохранение языков в регионах, освещает на Idel.Реалии (Минюст внес Idel.Реалии в реестр СМИ, выполняющих функции иностранного агента), что там произошло со стендап-комиком которого обвиняли в «оскорблении русских». Но оба эти человека, мягко сказано, испытали стресс. Я могу лишь догадываться, насколько сильно они были напуганы и как они напуганы сейчас. Я могла бы, возможно, быть на месте любого из них – если быть точнее, я где-то посередине. Не так часто я пишу тексты о политике, но я не могу сказать, что не пишу вообще.
В любом случае мне не по себе. Я понимаю, что большинство (во всяком случае, большинство моих знакомых) судит о политической обстановке в России по инстаграму Алексея Навального, где он довольно увлекательно пишет, как он сидит в тюрьме. С отсылками на «Гарри Поттера» или «Назад в будущее». Там, в основном, преобладает стилистика преодоления: всё-таки самоирония и инстаграм помогают главному оппозиционеру страны отсидеть срок. Даже в интервью New York Times он говорит: «Вроде весь день ничего не делаешь, но к вечеру ты реально без сил и мечтаешь лечь в кровать <…> Спасибо волшебной силе социальных сетей. Раньше еда была не очень, но я пару раз написал об этом в инстаграме, и она стала существенно лучше». Читая инстаграм и интервью Навального, кажется, что Навальный как бы преодолевает Россию, успешно борется с ней. Но сможет ли преодолеть Россию Фёдор Алексеев, к которому пришли «эшники» и который теперь всерьёз думает об эмиграции? Сможет ли преодолеть Россию мой друг, к которому пришла полиция, а он не знает – за что?
Я искренне переживаю за них обоих. И знаю, что не смогу смотреть на эти маленькие истории как на «нарратив преодоления России Навальным». Всё потому, что они – не Навальный, и если всё сложится неудачно («Не дай бог!» – думаю я), здесь не будет ни значительного общественного резонанса, ни надежд на лучшее.
Кто-то смотрит на оппозиционную борьбу в России как на супергеройское кино с Навальным в главной роли. Кто-то видит в оппозиционной борьбе в России действительно страшные вещи, которые оказываются на периферии медиа и даже инфопространства вообще: смерть Сергея Мохнаткина, срок Юрия Дмитриева, дело Зарифы Саутиевой и других ингушских политзеков… Этот список можно дополнить теми политзеками, которые уже забыты медиа – например, Борисом Стомахиным (Стомахин освобожден из колонии в 2019 году, его история, кажется, стерта из общественной памяти). Экономика лайков и репостов вытеснила нелёгкие судьбы этих людей не только из СМИ, но и из мозгов тех, кто идёт против системы.
Навальный в тюрьме. Отчасти из-за этого политическая жизнь в России – это серое затишье, какое-то тревожное и страшное «ничто», где тебя могут размазать, как муху по обоям, и никто не будет обсуждать это дольше недели. И повезло, если вообще будут обсуждать – как повезло моему бывшему однокурснику Фёдору, потому что у него есть медийность, пусть и не такая внушительная, как у какого-нибудь Дудя.
А в жизни менее медийных людей или вообще не медийных – затишье. И именно это затишье страшно, даже если ничего страшного как будто бы не происходит. Это «как будто бы» и подозрительно: а вдруг всё-таки произойдёт? А вдруг в этой русской рулетке пуля выпадет именно мне? И главное – за что? Да просто так: ведь частота репрессий – не главное, главное – их показательность.
Жизнь в России сейчас можно сравнить с тем, как человек стоит на солнце по пояс в ледяной воде: лучи солнца греют его, призывают не бояться, быть супергероем, обнадёживают его нарративом преодоления тюрьмы. Однако пальцев на ногах вы уже не чувствуете, они совсем околели и напоминают вам, что несчастливый финал – вполне реальное будущее. Даже наиболее вероятное. Вы, конечно, будете отвлекаться на разные мелочи, похожие на водоросли: например, на разные выборы, куда, конечно же, не допустили 99% честных кандидатов. Но холод, идущий снизу, уже схватил ваши колени. И вы почему-то помните лишь одну строчку из знаменитой цитаты пастора Нимёллера: «Когда они пришли за мной — заступиться за меня было уже некому».
Дина Тороева
