В моей школе учителем физкультуры был мужчина. У него была специальная тетрадочка с фамилиями девушек-школьниц, выполнявшая функции календаря. Один раз в месяц девушка имела право отказаться от занятий – по вполне уважительной женской причине. В календаре помечалось: “Маша Иванова, 30 сентября, пропуск занятия”. Это означало, что в следующий раз право легально пропустить урок Маша получала не раньше 30 числа следующего месяца.
Чтобы получить отметку в календаре, перед занятием нужно было лично подойти к физруку, мужчине лет 55, и сообщить ему о том, что у тебя, так сказать, «протечка». В 13-14 лет решиться на такое было не так просто, как кажется на первый взгляд. Но на этом унижения не заканчивались.
– Маша, – говорил иногда физрук, – ты уже пропускала занятие в этом месяце. Пропуск был 3 дня назад. Значит, сейчас ты меня обманываешь, потому что не хочешь сдавать нормативы по прыжкам через козла. А в прошлый раз были отжимания: может, ты соврала тогда, а не сегодня?
Задав эти вопросы, физрук продолжает смотреть на девушку в ожидании объяснений. В 13 лет Маша уже осознает, что ее физрук – идиот, не знающий о том, что месячные обычно длятся куда дольше одного дня, но как сообщить ему об этом и что вообще отвечать в таких случаях, еще до конца не понимает. Поэтому в кабинете какое-то время висит тишина. Затем, собравшись с духом, она, наконец, говорит о том, что никакого обмана не было, пропуск был «законным» и тогда, и в этот раз. На что физрук, разумеется, скептически поднимает брови: ему отчётливо видится всемирный заговор женщин, готовых на любую ложь и подлость, лишь бы не прыгать через козла.
И Маша отправляется в школьный медпункт к медсестре-женщине, которая должна предоставить преподавателю физкультуры “пруф” того, что школьница действительно говорит правду.
Казалось бы, медсестра должна без всяких лишних вопросов понимать такие вещи и молча выписывать необходимую справку. Но, будучи сама женщиной, она прекрасно понимает всю степень женского коварства и также склоняется к теории заговора, согласно которой, чтобы не прыгать через козла, женщина может пойти на что угодно. Поэтому медсестра просит Машу раздеться и предъявить доказательства.
В кабинете школьной медсестры перед уроками физкультуры я не бывала ни разу. Посмотрев пару раз на зареванных одноклассниц, рыдавших от унижения на выходе из медкабинета, я решила, что буду терпеть, чего бы мне это ни стоило. Пару раз занятия едва не заканчивались обмороками, но даже это было лучше, чем заголяться в школьном медпункте за не закрытой на замок дверью, где даже не было ширмы.
Потом, к счастью, я перешла в другую школу, где подобных ужасов не было. Но тема прыжков через козла и здесь нависала над девочками мрачной тенью.
В этой новой школе моя одноклассница, прыгая через козла, сломала руку и месяц ходила в гипсе. Ее родители приходили разбираться: им казалось, что виноват был не тот козёл, через которого прыгали, а тот, который нарушил технику безопасности во время занятия по физкультуре. До сих пор помню бегавшего по коридорам директора, который объяснял учителям, что и как следует говорить родителям девочки, дабы они ни в коем случае не дошли до высших инстанций.
Директору было очень страшно: ведь все знали о том, что под одну из ножек козла приходилось подкладывать сложенные в несколько слоев картонки, чтобы он не шатался. Но козел, конечно же, всё упрямился и упорно продолжал шататься под прыгающими через него школьниками.
Школьные уроки физкультуры я ненавидела. В обеих школах они были примерно одинаковыми. Каждую третью четверть, в разгар зимы, мы ездили кататься на лыжах. Обе мои школы располагались недалеко от леса, поэтому мы, в отличие от других школьников, рассекали по лыжне не на школьном стадионе, а, так сказать, в полевых, то есть, лесных, условиях. Под снегом часто попадались коряги и палки, а часть нашего маршрута проходила мимо укутанного снежным покровом лесного болота. Никакой навигации на маршруте не было, поэтому иногда после занятия учитель уезжал в лес – искать заблудившихся учеников. При этом лыжи приходилось покупать за свой счет: в школе было несколько «казенных» пар, которые по размеру большинству всё равно не подходили. Для некоторых бедных семей покупка лыжной амуниции ребенку становилась реальной проблемой: многие родители возмущались, но выбора не было:
«В третьей четверти у нас лыжи, и все прекрасно об этом знают. За полгода можно найти средства, чтобы решить данный вопрос», – смыкала челюсти школьная администрация. Проблему каждый решал, как умел: многим лыжи давали знакомые, но они не всегда подходили по размеру. И учитель кричал, что лыжи неправильные и нужно приобрести другие, выставляя ученика нищебродом перед всем классом.
В 10-м классе у меня начались небольшие проблемы со здоровьем. Сначала я расстроилась, но когда врач сказал, что теперь я могу получить длительное освобождение от уроков физкультуры, – обрадовалась: я получила освобождение на целый год! Это был настоящий праздник. Правда, школа сделала на меня ставку как на будущую золотую медалистку – ей это было нужно для хороших рейтингов. А мое освобождение от физкультуры было чревато тем, что в моем итоговом аттестате, вместо оценки по физкультуре, стояла бы пометка о том, что я «была освобождена». Выдают ли медали людям с такой отметкой, никто не знал: я была первым экспериментальным «освобожденцем» такого рода в этой школе.
Поэтому администрация решила не рисковать. И меня продолжали официально считать успешно занимающейся физкультурницей. Администрация уговаривала меня делать презентации и рефераты, чтобы было хоть что-то, за что можно было ставить оценки. В итоге я получила в конце 10-го класса «5», не прыгнув через козла и ни разу не взмахнув лыжными палками. И тут я поняла, что, поскольку имела «пятерки» по большинству предметов, могу забить на кое-какие предметы, так как школа закроет глаза на многое, лишь бы испечь из меня «золотого медалиста».
Поэтому весь 11 класс я спокойно готовилась к ЕГЭ по трем действительно нужным мне предметам и почти не обращала внимания на всё остальное. Часто пропускала занятия без уважительной причины, говоря, что болею, а в реальности занималась нужными предметами сама или с репетиторами, от которых было гораздо больше пользы, чем от школьных уроков. А учителя, прекрасно всё понимая, продолжали покорно ставить мне пятерки…
Во дворе моего дома в Петербурге находится школа. Сегодня 2 сентября, и я все утро наблюдаю в окно за детьми, которые идут с букетами на «линейку». И понимаю, что главное знание, которое получат они – не в учебниках и тетрадках. Оно – в самой школе, в её культуре отношений старших и младших, учителей и учеников, администрации – и высокого начальства. И мне почему-то жаль этих взволнованных школьных новобранцев, спешащих навстречу унижениям и разочарованиям.
Глафира Чулкова
