То, что происходит сегодня в Испании и Каталонии, на первый взгляд похоже на эстафету идиотизма.
Уже самый первый шаг каталонцев – референдум о независимости, состоявшийся 1 октября, – хотя и был стильным – величественным и изысканно устремленным ввысь, как башни Саграды Фамилии, но, как и знаменитый шедевр Гауди, оказался «запрограммированно недостроенным».
Сперва, вместо того чтобы провозгласить добытую на референдуме независимость, каталонские власти ограничились принятием туманной Декларации и тут же пояснили, что откладывают ее провозглашение на три недели – для того, чтобы начать процесс двусторонних переговоров с Мадридом.
Мадрид тем временем, подобно разъяренному быку, грозно мычал, выпускал пар из ноздрей и топал копытами, требуя, чтобы Каталония немедленно «вернулась в правовое поле», а ее президент Карлес Пучдемон – явился на ковёр пред ярые очи премьер-министра Испании Мариано Рахоя. Ультиматумы следовали один за другим, но каталонцы всякий раз отказывались капитулировать.
В тот момент создавалось ощущение, что сторонники независимости чувствуют себя столь уверенно и на таком политическом подъеме, что Мадрид попросту не решится действовать с позиции силы. И потому казалось, что у «рычащего» Мадрида в реальности – лишь две одинаково бесславные дороги: либо «в ЗАГС» (на переговоры с каталонцами, и это было бы для Мадрида меньшим злом), либо «к прокурору», то есть в сторону «большего зла». А именно, в сторону чрезвычайщины, армейского произвола и последующего «вызова на ковёр» уже не каталонцев в Мадрид, а всех испанских властей – в Брюссель. А заявление Евросоюза о том, что он считает каталонский кризис сугубо внутренним делом Испании, многим казалось просто данью дипломатической риторике, за которой на самом деле скрывалась надежда на то, что Мадрид не рискнет действовать по авторитарно-силовому сценарию и вынужден будет начать переговоры с Барселоной.
А когда Мадрид все же заговорил о готовности пустить в дело своё «главное оружие» – ст. 155, позволяющую в экстренных случаях «замораживать» автономии и вводить в регионах прямое правление центра, казалось, что даже если он рискнет действовать таким образом, то натолкнется на упорное, бесстрашное и, самое главное, эффективное сопротивление большинства каталонцев, которые просто не позволят по факту взять под внешний контроль их свободолюбивый регион.
Но в очередной раз «что-то пошло не так».
Когда Мадрид таки применил ст. 155, распустил каталонские власти, назначил внешних управляющих и объявил о намерении провести в Каталонии в течение полугода досрочные выборы, оказалось, что каталонцы вовсе не настроены на жесткое сопротивление Мадриду. Президент Пучдемон, вяло призвав каталонских чиновников к пассивному сопротивлению испанским управленцам, успел в то же время «поразмышлять вслух» на тему возможности согласия на досрочные выборы. Правда, не через полгода, а гораздо раньше – 20 декабря. Потом, однако, эта мысль была оставлена. И, вместо подготовки к выборам, загнанная по сути Мадридом 155-й статьёй в угол Каталония провозгласила, наконец, независимость.
И вновь возник вопрос о разумности действий обеих сторон. Зачем каталонцы так явно колебались, демонстрируя тем самым свою видимую неуверенность в собственных силах? Зачем Мадрид, явно видя, что каталонские власти радикальны лишь на словах, а на деле готовы к переговорам и компромиссам, решил взять сепаратистов «на слабо» – и получил в итоге вместо готовых к уступкам партнеров по переговорам провозглашенную «Республику Каталонию»?
Дальнейшие события также продолжали развиваться по законам этой, на первый взгляд, «очень странной войны».
Какое-то время – не больше суток – члены Женералитат Каталонии делали вид, что продолжают возглавлять мятежный регион. Но потом, как гром среди ясного неба, разнеслась весть, что президент Пучдемон срочно отбывает в Боюссель. Поначалу, как говорили, чтобы попросить политического убежища, но потом, как пояснил он сам уже из столицы ЕС, – чтобы координировать извне борьбу каталонцев за победу на грядущих досрочных выборах, которые Мадрид назначил на 21 декабря. Все это, – опять же на первый взгляд, – выглядело то ли фарсом, то ли чудовищной глупостью или трусостью. Одним словом, чем угодно, но только не ответственным и мужественным решением.
Однако – о чудо! – огромная масса каталонцев восприняла побег своего президента как «единственно верный ход», решив, что после этого креативного хода каталонского лидера «Евросоюз, наконец, нас услышит». Характерная деталь: именно в эти дни бегства Пучдемона в Брюссель популярность рупора сепаратизма – «Радио Каталония» – выросла на несколько пунктов.
Таким образом, фактически капитулировав не только без боя, но вообще без малейших попыток административного и уличного сопротивления, каталонцы остались в целом убеждены в возможности скорой победы, поскольку впереди уже маячили выборы 21 декабря, в которые, как писали авторитетные каталонские публицисты, «стоит поиграть». И даже члены CUP – радикального крыла сепаратистской коалиции – в тот момент вполне умиротворенно заявляли, что берут курс на участие в выборах и надеются на победу.
При этом соцопросы ясно показывали, что «болото» отвернулось от идеи независимости (оказавшейся столь проблемной и столь несерьезной) и на выборах 21 декабря, скорее всего, у сепаратистов не будет даже половины голосов.
Казалось, Мадрид чудесным образом таки подавил «каталонский мятеж», не только не пролив ни капли крови, но практически не ударив палец о палец – просто потому, что его противники оказались не взрослыми и закаленными в битвах политическими бойцами, а изнеженными, и не слишком далёкими политическими подростками.
Однако «странная война» на этом не закончилась. Едва взяв вражескую цитадель, Мадрид тут же «всё испортил», арестовав восьмерых членов Женералитат, обвинив Пучдемона в «восстании, возмущении и использовании денег налогоплательщиков обманным путем», а также в «провозглашении независимости» и потребовав его экстрадиции.
По всей Каталонии тут же возобновились многотысячные акции протеста, вновь зазвенела касеролада (многочасовое повсеместное битье в кастрюли на улицах Барселоны), на 8 ноября уже назначена всеобщая забастовка, на 11 ноября – мобилизация против арестов, по всей автономии создаются «комитеты защиты Республики».
Но самое неприятное для Мадрида, наверное, даже не это – к протестным акциям Мадрид неплохо адаптирован ещё с франкистских времён. Куда более политически неприятной является перспектива суда по поводу экстрадиции Пучдемона. Дело в том, что в бельгийском суде, куда испанские власти обратились с требованием обеспечить выдачу Пучдемона испанскому правосудию, бельгийский адвокат Пол Бэкэрт, специалист по баскским и курдским делам, уже готовится защищать каталонского лидера. Процесс обещает быть общеевропейски скандальным, учитывая, что в ходе этого разбирательства, как уже пообещал адвокат, он будет предавать гласности факты нарушения испанскими властями базовых прав человека. К этому стоит добавить, что на 5 декабря уже запланирован выезд каталонских активистов в Брюссель для проведения манифестации. Ее цель, как говорят организаторы, «поддержать Пучдемона в судебном процессе и в целом интернационализировать каталонский вопрос. Повестка дня останется, скорее всего, прежней – признание Республики Каталония, свобода политзаключенным, право нации на самоопределение, право на Референдум, неправомерные действия Мадрида во время Референдума и после него». Иными словами, Брюссель стремительно превращается в площадку уличного испанско-каталонского противостояния.
Вопрос: почему всё происходит именно так, как, казалось бы, никому не нужно? Ни каталонским сепаратистам – ибо они пока что не только не добились независимости, но даже временно потеряли автономию. Ни мадридским юнионистам – ибо они в итоге не получили «замирённый регион». Ни брюссельским умывальщикам рук – ибо им теперь все равно придется разбираться в этом «сугубо внутреннем испанском деле», только отныне оно выглядит куда более трудным и политически скандальным, чем было всего несколько недель назад.
Ответ, думаю, лежит по ту сторону политических талантов и умственных способностей всех участников этой истории. И состоит он в том, что «кейс Каталонии» – отнюдь не «частный случай». Это, пожалуй, наиболее «химически чистый» и оттого наиболее ясный симптом кризиса современной западной политической модели, пытающейся соединить несоединимое: догмат о государственном суверенитете – с правом людей и народов на самоопределение.
Почему только западной политической модели? Потому что в той части земного шара, где демократии нет вовсе, эта коллизия привычно разрешается с позиции силы. Государство давит сепаратистов всеми доступными военно-полицейскими средствами – и проблема надолго загоняется вглубь.
Но в странах развитой либеральной демократии такой способ решения данной коллизии – немыслим, поскольку он с этой самой либеральной демократией несовместим. Просто потому что, если бы Мадрид в самом деле решил устроить в Каталонии «что-то вроде второй Чечни», а заодно принялся бы массово затыкать рот журналистам, это встретило бы протест не только со стороны всех остальных народов Европы, но и со стороны большинства испанских граждан, не желающих возвращаться в эпоху Франко. И досрочные выборы в этом случае приключились бы не в Каталонии, а в Испании в целом.
Вот почему наиболее чувствительные к канонам либеральной демократии страны англо-саксонской политической культуры – сперва Канада, а потом и Великобритания – предпочли «пойти на поводу у сепаратистов» и не стали препятствовать проведению референдумов о независимости соответственно в Квебеке и в Шотландии. И хотя оба эти референдума успехом не увенчались (правда, весьма незначительным большинством голосов), победой сепаратистов – притом не только в этих странах, но и во всем мире – явился уже сам факт легализации в этих государствах принципа односторонней сецессии. Ибо теперь каталонцы могут – как только «ЕС их услышит» – задать ему резонный вопрос: “Почему шотландцам можно, а нам нет?”
И не означает ли это, что отделившаяся от Евросоюза Великобритания – более демократическая и регионалистски толерантная страна, чем пресловутая «Европа регионов», которой так любит себя именовать ЕС? И не толкает ли принявшая сторону Мадрида «демократическая Европа» в итоге каталонцев на радикальный «баскский путь» – ведь, как показала практика, именно Стране Басков Мадрид пошел на уступки и даровал такие налоговые преференции, которые Каталонии даже не снились?..
И вот теперь, если принять во внимание все сказанное, становится ясным, что ничего «странного» в поведении всех сторон, задействованных в каталонском кризисе, нет. А есть просто некий «демократический фатум».
Каталонцы не случайно так истово привержены строго демократическим методам действия, так охотно избегают любого силового столкновения, так «трусливы и уступчивы», так настойчиво, почти униженно апеллируют к тем, кто их высокомерно «не желает слышать»: Мадриду и Брюсселю. Ибо они не столько понимают, сколько чувствуют – как только противоположная сторона вынуждена будет начать разговор, этот разговор обречен будет идти на привычном для Европы языке «приоритета прав человека», а не «государственных интересов». И в этом случае Каталония сразу начнет успешную политическую реконкисту. Ибо право (не путать с действующим национальным законодательством) – на стороне Каталонии: в п. 1 Устава ООН четко прописано «право народов на самоопределение». А раз так, то, стало быть, ссылки на испанскую Конституцию, в которой это право не упомянуто, не работают. Ибо выходит, что Конституция в этой части – неправовая. И требует изменений. Ведь каталонцы – такие же свободные люди, как шотландцы и квебекцы, не так ли? И ни у кого в Европе не повернется язык сказать, что это не так, как только публичный дискурс перейдет из «этатистской» в правовую плоскость.
Но как только Европа будет вынуждена начать полноценное, юридически и политически аргументированное обсуждение вопроса о праве каталонского народа на самоопределение, все нынешние полицейско-административные успехи Мадрида пойдут прахом. Ибо критика авторитарных и антиправовых действий Мадрида заставит его начать отступление. Из тюрем выйдут опальные каталонские политики, и подготовка к новым выборам и новому референдуму пройдет на фоне общего подъема идеи каталонской независимости. И местное «болото» в очередной раз качнется в сторону от Мадрида.
Вот почему Мадрид действует сегодня так торопливо и так жёстко. Вот почему пытается не оставить независимой каталонской политике «ни единого шанса». Вот почему стремится убедить Евросоюз приравнять сепаратизм к терроризму. Ведь как только полицейский напор отступит, а демократический механизм, наоборот, запустится, на поверхность сразу же выйдет разговор о правах людей и народов, а не государств и правительств.
Вот почему каталонцы так обрадовались, когда Пучдемон оказался в Брюсселе. Они рассчитывают на то, что общеевропейский разговор о формально декларированных – и попираемых на практике – правах теперь наконец начнется. А как только он начнется, Каталония начнет побеждать. И мне почему-то кажется, что эти – на первый взгляд, наивные и даже не до конца осмысленные – расчеты каталонских индепендентистов в конечном счёте окажутся верны.
Даниил Коцюбинский
