Жители петербургского Юго-Запада выступили с протестами по поводу мусоросжигательного завода, который планировалось открыть на Волхонском шоссе. И победили – от проекта отказались. Но с мусором что-то же надо делать. Какие мусороперерабатывающие заводы правильные?
“Городу 812” это объяснял Александр Чусов, завкафедрой Гражданского строительства и прикладной экологии Санкт-Петербургского политехнического университета.
– Разве сжигание мусора – не прогрессивный способ утилизации?
– Абсолютно тупиковый. И правильно делают люди, которые протестуют. В Финляндии тоже недавно были протесты, и там тоже заблокировали мусоросжигательный завод. Только в России и в Восточной Европе они и строятся. У мусоросжигательного завода две функции: уничтожение мусора и получение энергии. Примерно 30 процентов мусора не развеивается по ветру, а преобразуется в шлаки, с ним тоже надо что-то делать. И еще 5 процентов – зола. Ее мало, но класс опасности соответствует 3-му или 4-му, ее надо хоронить почти столь же тщательно, как радиоактивные отходы. Еще посчитаем выбросы парникового газа, СО2, которые выделяются в таком объеме, что превосходят по массе весь тот мусор, который сжигается. Даже если поставить самые идеальные фильтры, выбросы будут все равно.
Кстати, очистные сооружения стоят дороже самого завода в два раза. Плюс будут постоянные текущие вложения, придется постоянно мониторить состояние фильтров. Наконец, чтобы завод был экономически успешен, он должен сжигать отходы без привлечения природного газа, то есть горючесть самих отходов должна соответствовать как минимум бурому углю. Тот мусор, который сейчас поступает на заводы по переработке, такими качествами не обладает.
– Но ведь и в Париже и в Вене есть мусоросжигательные заводы.
– Там другое дело. Во-первых, там законы изначально были так построены, что выгодней всего оказалось сжигать. Во-вторых, они там сильно вложились в их строительство, так что заводы вполне безопасные. В западных странах есть критерии опасного мусора: у одних в этом списке 28 компонентов, у других 36. И прежде чем поступить в топку, все эти компоненты вычищаются, так что сжигается уже совсем безобидный, но при этом теплотворный мусор.
– Что это за компоненты? Батарейки, лампочки?
– И даже лакокрасочная продукция. Краску приходится отделять от продукции, на которую она нанесена. Трудоемко, но они уверенно идут к цели: к 2020 году сжигать и хоронить не более 20 процентов мусора, а остальное отправлять в рециклинг. Я считаю, что все бытовые отходы – это ресурсы. Все 100 процентов. Надо только разделить их грамотно на фракции – и можно использовать вторично.
– А у нас сколько мусора сейчас обретает вторую жизнь?
– 90 процентов мусора захоранивается, 10% идет в переработку. Понятно, что это бумага и картон, но также и пластик. Из него делают изгороди, фонари, детские площадки и покрытие для них, скамейки, садовые фигурки, трубы.
– Но ничего такого, что контактировало бы с едой?
– Тазы и ведра, в принципе, могут. Правда, я помню скандал вокруг китайских игрушек, которые делали из вторичного материала, продавали у нас, а потом выяснилось, что они были покрыты токсичной краской. А для детей надо использовать пищевую, раз они берут игрушки в рот. Но вторичный пластик тут ни при чем.
– На мусорном полигоне Новый Свет в Гатчинском районе два года назад заработала первая электростанция на свалочном биогазе. Это перспективно?
– С культурной точки зрения, конечно. Но с технической… Во всем мире прежде чем ставить электрогенерирующие установки, надо провести большой комплекс исследований: насколько долго и эффективно можно использовать эти мощности.
– Составить карту полигона?
– Карту составляли, но все-таки заказывали ее обычные строители, не эксперты в области образования биогаза. Да, они оценили потенциал выработок на каждом участке полигона, но это была статичная картинка. А нужна динамичная: сколько газа формируется за определенный промежуток времени и от чего это зависит. Мы предлагали сделать более тщательный анализ, но нам сказали: спасибо, не надо. Сейчас завод работает хорошо: выдает заявленную мощность в 2,4 мегаватта. А вот сколько это продлится?
– На что хватает этой мощности?
– Прежде всего, на работу самой станции. Часть энергии покупает город, но по заниженному тарифу. В Европе много подобных электростанций, и они в основном дотационные. И у нас тоже: главное на этом этапе – показать, что зеленая энергия возможна. В будущем такие электростанции было б целесообразно строить в удаленных районах, не включенных в единую энергетическую систему, и куда приходится завозить дизельное топливо.
– Что нужно, чтобы мусор и у нас не зарывался, а перерабатывался?
– Начинать с изучения морфологического состава отходов. Это легко просчитывается на прогнозных моделях в зависимости от развития производства и экологических факторов. В Европе три вида мусорных потоков, которые затем попадают на заводы. Там, кстати, заводы эти зарабатывают огромные деньги. Первый поток – это уже разделенные отходы, готовые к переработке. Скажем, контейнер со стеклом, с картоном, металлом и пластиком. Как правило, поступает с предприятий – например ресторанов и гостиниц. Второй поток – из домов. В частных домостроениях раздельный сбор регулируется тарифами: чем больше ты сепарируешь мусор, тем меньше ты платишь за его вывоз. В многоквартирных домах сложнее, но в современных квартирах есть, например, специальный мусоропровод для пищевых отходов, прямо с кухни. Третий поток – это как раз пищевые отходы, которые очень трудно отделить: это не пластиковые пакеты и не стекло.
– И куда девать органические отходы?
– Органика идет или на компост или на сбраживание. И то и другое используется для удобрений, но – разных типов. Когда-то МПБО-1 на Волхонке построили как раз для термической переработки органических отходов. До 1991 года на каждой лестничной площадке был бак для пищевки: я успел при советской власти пожить в трех домах, и везде был такой бак.
– Пахло?
– Убирали каждый день. А сейчас органику валят в общую кучу, и отделить ее – большая проблема.
– Сколько у нас сейчас мусорных полигонов?
– Я знаю Новый Свет, Волхонку и Новоселки. Это в городе. В области – Янино и Лепсари. Есть еще несколько полигонов, но они далеко. Издавна Янино с его МПБО-2 специализировалось на разделении мусора на полезные компоненты, а МПБО-1 – на изготовлении компоста. Правда, в 2000 году исследовали этот компост, выявили в нем большое содержание нехороших вещей, так что его не очень охотно покупают. Все три городских полигона уже выработали свой ресурс, в том числе Новый Свет, хоть он и открылся всего 15 лет назад. Сейчас он прирезает себе дополнительный участок. А Волхонку и Новоселки давно пора рекультивировать. Где конкретно из собранного вторсырья делают новые вещи, я не знаю. К сожалению, у нас нет единого оператора, который регулировал бы все мусорные потоки.
Одно время, помнится, отправляли шредированный пластик в Китай. Стеклянная тара еще недавно поступала на один из пивзаводов, но потом директор сказал, что изготавливать новую все-таки дешевле, хотя сам он тоже считает повторное использование тары делом нужным и полезным. Про пластиковую посуду я такого не скажу: все-таки при открытии бутылки пластик немного окисляется: не уверен, что его можно использовать повторно без всякой переработки.
– У нас можно кое-где встретить баки для пластиковой тары. Это шаг к раздельному сбору, если не считать «Экомобиля».
– Идет ли этот пластик сразу на рециклинг – большой вопрос. Есть мнение, что содержимое этих контейнеров потом поступает в общую кучу. Увы, раздельным сбором у нас занимаются в основном энтузиасты. Я тоже участвовал в этом: мы организовали 15 площадок раздельного сбора – но куда увозили этот мусор, я не знаю. Как только кончился наш грант, свернулась и программа. Но я надеюсь, что она имела хотя бы воспитательное значение.
– Какова критичная высота для мусорной свалки?
– 40–50 метров. И на известных нам полигонах она уже выше. В принципе, половина города стоит на бывшей свалке. Мы изучали их географию начиная с 1800 года, и представьте: вся Выборгская сторона, где сейчас стоят жилые дома, – это бывшая свалка. Правда, там складировали в основном отходы с предприятий тяжелого машиностроения. На юге – это все земли за Московским проспектом. А то, что гостиница «Прибалтийская» стоит на бывшей свалке, помнят еще ленинградские старожилы. Про Долгое Озеро и говорить нечего.
Нина Астафьева
