Харьковский учёный Анатолий Железняк ещё в 1995 году предсказал наступление в России эпохи «железной руки»
За последние несколько десятилетий в России дважды сменилась эпоха: сначала 1) от советской к ельцинской, потом 2) от ельцинской к путинской. Если брать крайние в этом ряду советскую и современную путинскую эпоху, то несвободный характер общества сомнений не вызывает.
Однако гораздо более нетривиальным является вопрос о природе промежуточной между ними эпохи – ельцинской. Популярным – причем до сих пор – является восприятие ее как периода относительно недолгой свободы. Но впору задать вопрос: почему же переход от ельцинской эпохи к путинской произошел так плавно и органично?
Мой товарищ Анатолий Железняк (1952-2016) – инженер, в 1975 г. окончил Харьковский институт радиоэлектроники, в 1991 г. – исторический факультет Харьковского госуниверситета – ещё в середине 90-х годов подставил под сомнение расхожие представления о наступившем периоде свободы. Он ввел тогда принципиально новое понятие, характеризующие тип нарушения свободы: несвободу от принуждения он дополнил несвободой от посягательств. Расхожая точка зрения принимает во внимание первое, но игнорирует второе. А вместе с тем именно этот показатель и оказался ключевым для понимания ельцинской эпохи. С этой точки зрения путинская эпоха по-видимому отчасти объединяет две предшествующие, включая в себя оба вида несвободы.
Во всяком случае, предложенный Железняком инструментарий, существенным образом включающий понятие “посягательства”, представляется актуальным для анализа как путинской эпохи самой по себе, так и в ее сопоставлении с предшествующей ельцинской эпохой.
А. Железняк направил публицистическую статью на поднятую им тему в “Московские новости”. К сожалению, история публикации оказалась печальной. Редакция (в противоречии со своими собственными обещаниями не делать изменений в тексте без согласования с автором) существенно сократила и исказила текст, во многом его обессмыслив.
По сути, она совершила на автора посягательство, тем самым на деле продемонстрировав актуальность основной идеи текста.
Олег Заславский, физик, доктор физ.-мат. наук, г. Харьков
ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ
О несвободе в современной России
Анатолий Железняк
В этой статье речь пойдет о свободе и несвободе человека. Понятия эти при всей кажущейся простоте и тривиальности очень сложны и многозначны, практическим следствием чего в настоящее время является сумятица в умах, в том числе опасная иллюзия интеллигенции о наличии свободы в современной России. Конечно, строгое определение и теоретический анализ таких сложнейших понятий социологии, как “свобода” и “несвобода” далеко выходят за рамки публицистического жанра. Тем не менее их адекватная трактовка на газетной полосе вполне возможна; более того – она совершенно необходима в наше запутанное, такое непонятное и непредсказуемое время. Дав упрощенные, описательные характеристики свободы и несвободы, мы попытаемся ответить на вопрос, а есть ли свобода в современной России? Ответ наш будет весьма и весьма неутешительным. Так значит, несвобода? Увы, несвобода! Сейчас, когда с точки зрения миллионов людей, свободы в России, наоборот, чересчур много? Да, сейчас! Но если это так, то чем же нынешняя несвобода отличается (и отличается ли вообще) от несвободы эпохи “развитого социализма”? Не вдаваясь в достаточно сложную и далекую от своего завершения теорию этого вопроса, мы отметим главное: характер российской несвободы в постперестроечные годы качественно изменился, сущность несвободы стала совершенно иной… Впрочем, обо всем по порядку.
- Анатолий Железняк
Многие считают, что свобода в современной России есть. Так думают российские и зарубежные писатели, ученые, политологи, бизнесмены (не все, конечно, но значительная их часть). Наиболее ярко это мнение выразил публицист А. Кабаков. С его точки зрения, “общественная атмосфера пока полна свободы” (“Московские новости”, № 77, 1995 г.); при этом автор цитаты убежден, что с этим “никто не будет спорить”. Я готов поспорить и берусь доказать обратное: общественная атмосфера в России, к сожалению, полна несвободы, вот только несвобода эта весьма специфическая, непривычная для советского человека.
Но сначала попробуем разобраться, что питает оптимизм Кабакова и многих других, разделяющих его тезис об “атмосфере свободы”. Ход их мыслей в целом понятен. Как же, открылись границы и “закрытые” города, появилась какая-никакая частная собственность, утвердилась многопартийность, нет больше “психушек” для диссидентов, исчез государственный антисемитизм, реальностью стала свобода религии, никто не глушит иностранные радиоголоса, ну, и конечно же, нельзя не упомянуть главное детище перестройки – свободу устного и письменного слова. Все это так, или почти так. Но можно привести и другой список.
Конфискация сбережений, безудержный рост цен, несвоевременная выплата зарплат и пенсий, внезапные отключения света, воды, отопления, телефона – разве это свобода? Массовые убийства мирных жителей в Чечне, зверства в Самашках, дедовщина и издевательства над солдатами в армии с многочисленными смертельными исходами, голодная смерть матросов на острове Русский – неужели это свобода? Грубейшие и повсеместные нарушения судебно-процессуальных норм, избиения и пытки в милиции, сфабрикованное спецслужбами “дело” Алины Витухновской, беспрепятственная деятельность фашистских и антисемитских партий, движений и организаций, открытая пропаганда ими человеконенавистнической идеологии – и это свобода? Разгул преступности, тотальный рэкет, частые захваты заложников, чуть ли не ежедневные и почти всегда безнаказанные убийства банкиров, предпринимателей, журналистов – это ли свобода? Обман вкладчиков, фальсификация товаров, массовые отравления суррогатным алкоголем и негодными пищевыми продуктами, обман, обман, обман на каждом шагу – все еще свобода? И наконец, чудовищные, немыслимые в годы “застоя” случаи из свежей почты. В Майкопе офицер милиции расстреливает людей по подозрению в краже коровы (“Известия”, № 214, 1995 г.). В Южно-Сахалинске милиция проводит плановые учения по захвату и освобождению заложников; в роли заложников – случайные люди, ничего не знающие о целях этой “операции” (“Московские новости”, № 75, 1995 г.).
Все перечисленные в этом черном списке явления и факты – суть реальные проявления несвободы в современном российском обществе. Ведь свобода – это возможность выбора. Быть свободным – значит иметь возможность по своему усмотрению выбирать свое поведение. А как можно выбирать свое поведение, когда оно постоянно и неожиданно для тебя выбирается кем-то другим, зачастую тебе неведомым, и помешать этому ты не в силах? Скажем, ты присмотрел в магазине какую-то вещь, накопил деньги на ее покупку, но предмет твоих мечтаний неожиданно подорожал (точнее, деньги в очередной раз обесценились) – уже не купишь. Ты решил съездить на отдых, заказал путевку, собрал чемоданы, но, оказывается, твои деньги, отложенные на этот случай, бесследно исчезли в какой-нибудь “Властилине” – уже не поедешь. Ты задумал открыть свое дело, подготовил документы, но законодательство вдруг изменилось и, конечно, не в твою пользу – уже не откроешь. Но если все-таки повезет, и ты станешь хозяйчиком, то навалится мафия, предъявит счет милиция, обманут поставщик, заказчик, компаньон, и все пойдет прахом. Ты увлекся политической борьбой, зачастил на предвыборные митинги и собрания, в долгих раздумьях из множества кандидатов выбрал достойного и отдал ему свой голос на выборах; но этот кандидат не устраивал кого-то в “верхах”, и после вскрытия урны твой бюллетень подменили – и вновь твой выбор не состоялся.
Ты, уважаемый читатель, задумал посмотреть телевизор или почитать книгу, но тут отключили свет, задумал принять ванну, но тут отключили воду, задумал поговорить с другом, но тут отключили телефон, решил с горя выпить, но купленная в ближайшем ларьке водка оказалась фальшивкой. С больной головой ты лег спать, но куда там: под твоим окном гремит музыка ночного кафе, местная “братва” проводит разборку. Наутро ты решил проветриться и вышел на улицу, но опять не повезло: омоновцы проводили учения по задержанию особо опасных террористов, и таким “террористом” оказался ты. Но, униженный и избитый, ты не унывал, продолжал строить планы, думал жить и жить. Но тут подошло время наведения “конституционного порядка” в твоем, отдельно взятом квартале, и тебя убили… Вот такая нынче “свобода”.
Так что же, ничего не изменилось в России за последние десять лет? Изменилось, и еще как! Несвобода переструктурировалась, стала качественно иной. Во-первых, от систематического и упорядоченного принуждения государство перешло к бессистемным и неупорядоченным посягательствам. Если раньше государство запрещало, предписывало, регламентировало, короче говоря, что-то от человека требовало, то теперь оно, ничего не требуя, убивает, калечит, грабит, унижает. Если при “развитом социализме” человек, соблюдая запреты и отбывая повинности, оставался все же субъектом, от воли которого в конечном счете зависело, подчиняться ли власти и, если да, то до какой степени (а, может быть, лишь проимитировать подчинение), то теперь человек превращен в объект, от воли которого практически ничего не зависит, ибо государственные посягательства каждый раз ставят его перед свершившимся фактом. Если в брежневские годы государство карало конкретного человека при его неповиновении, т.е. адресно и целенаправленно, нанося, так сказать, “точечные удары”, то теперь оно карает без вины виноватых граждан оптом, превентивно, вслепую и наугад, “бьет по площадям”. Если социалистическое принуждение можно уподобить пересеченному рельефу, каменистой почве, суровому климату, то природными аналогами псевдодемократических посягательств являются землетрясения, наводнения, ураганы. Если коммунисты врали системно, согласованно, как бы приглашая подданных к игре по известным всем правилам, то нынешние “демократы” врут своему народу бессистемно, вразнобой и без всяких правил.
Во-вторых, резко умножилось число субъектов несвободы. При советской власти фактически единственным субъектом принуждения было единое и монолитное государство, теперь же наряду с государством в качестве субъектов посягательств активно подвизаются многочисленные бандитские группировки, всевозможные “мыльные” банки и фирмы, крупные и мелкие “шефы” и “авторитеты”. Да и само государство уже с большой натяжкой можно назвать единым субъектом: многие его ведомства и отдельные чиновники от него дистанцировались или вообще отпочковались, успешно осваивая роли вполне самостоятельных субъектов и субъектиков несвободы. Но и это еще не все. Экономические невзгоды, политические и этнические потрясения, путаница и неразбериха в законах, всеобщая деюридизация общественных отношений превратили в вынужденных взаимопосягателей многих и многих рядовых, в прошлом законопослушных граждан. Постоянно сталкиваясь между собой в навязанной им борьбе за существование, обыватели осознанно и неосознанно поглощают те крохи свободы друг друга, которые не успели поглотить государство и мафия…
Подводя печальные итоги, приходим к выводу, что “освободительная” миссия постперестроечной власти пока что вылилась в два хорошо ощутимых для большинства россиян результата:
1) несвобода от принуждения сменилась несвободой от посягательств;
2) произошло распыление субъекта несвободы.
Характерная для “развитого социализма” система несвободы действительно распалась, но отнюдь не свобода воцарилась на ее обломках. На смену более или менее рационально организованной, в целом понятной и потому для большинства людей нестрашной системе несвободы пришла несвобода бессистемная, хаотическая, иррациональная, непонятная и потому пугающая. И если проявления упомянутой системы были, в общем, предсказуемы во времени и социальном пространстве, то современная бессистемная несвобода может настичь любого в самой неожиданной для него ситуации, в самое неожиданное для него время, по сути, – везде и всегда. Да, появилась свобода слова (т.е. исчезла цензура); но за это слово журналиста могут убить (вспомним Холодова). Да, появилась возможность приобрести в частное владение киоск или что-либо еще (т.е. это не запрещено); но владельца могут утопить в инструкциях, задушить налогами и, опять-таки, убить. Да, появилась возможность выезда за границу (т.е. никто не запрещает), появились в продаже запрещенные ранее книги, появилась, появилась-таки, наконец, вожделенная колбаса. Много чего появилось. Но у людей исчезли деньги (не у всех, конечно, но у большинства). Да, …; но… . Так россияне угодили из огня да в полымя.
Какая же несвобода для людей горше? Старая, социалистическая, или новая, “демократическая”? Объективно ответить на этот вопрос сложно. По-своему плохо и то, и другое. Многое здесь зависит от силы принуждения и масштабов посягательств, от меры стабильности первого и степени непредсказуемости вторых. Субъективный же ответ многие россияне уже дали на прошедших парламентских выборах, проголосовав за коммунистов и родственные им партии. И если в ближайшие месяцы ничего кардинального не произойдет, то грядущие президентские выборы, возможно, подведут черту под переживаемой нами “эпохой посягательств”, и в истории России наступит очередная “эпоха принуждения”. Но это – не самый вероятный и, главное, не худший вариант. Ведь принуждение и посягательства вполне могут сосуществовать; именно такая, комбинированная несвобода характерна для сталинизма. Тут есть над чем призадуматься как сторонникам возврата к недавнему социалистическому прошлому, так и приверженцам нынешней “демократической” псевдосвободы.
Послесловие
Эта статья была написана в конце 1995 года (выдержки из нее опубликованы в “Московских новостях”, №84, 1995 г., с. 30). Что изменилось в России за прошедшие два с половиной года? Объективно, на первый взгляд, – ничего: ведь Россия остается несвободной страной, и ее несвобода – это прежде всего несвобода от посягательств. Однако при ближайшем рассмотрении нетрудно обнаружить, что в структуре посягательств и, соответственно, в структуре несвободы, ими порождаемой, произошли значительные качественные и количественные изменения.
Во-первых, изменилась роль отдельных посягательств в жизни россиян. Если в 1-й половине 90-х гг. наиболее массовым и чувствительным посягательством была инфляция, то теперь ее место заняла повсеместная и хроническая невыплата зарплаты. Посягательства со стороны “правоохранительных” (читай – правонарушительных) органов (особенно милиции) слились в перманентную агрессию против беззащитного населения. Война в Чечне, к счастью, окончилась, но солдаты в российской армии продолжают гибнуть – от “своих”. Посягательства со стороны чиновников и бандитов фактически задавили фермерство и сильно потеснили мелкий бизнес в городах. Административно-криминальные посягательства против журналистов привели к резкому ограничению свободы слова в провинции (критиковать местную власть ныне крайне опасно, во многих случаях – практически невозможно; федеральную же власть ругать по-прежнему можно, но это говорит уже не столько о свободе слова, сколько о слабости российского государства).
Во-вторых, многие посягательства приобрели системный характер: стало нормой не платить зарплату, пытать в милиции, убивать несговорчивых бизнесменов и журналистов; главной же нормой стало всеобщее несоблюдение норм – как правовых, так и моральных.
В-третьих, изменилась роль посягателей различных типов. На первое место по массовости и вредоносности посягательств уверенно выходят директора (и другие руководители) предприятий, в чьих руках – зарплата и сама жизнь миллионов людей. Федеральное государство как единый посягающий субъект несвободы постепенно отходит на второй план, уступая позиции отдельным своим ведомствам, местной власти и конкретным чиновникам. Значительно большую роль стали играть “многопрофильные” посягатели: предприниматели-чиновники, чиновники-бандиты, бандиты-предприниматели; бизнес, бюрократия и криминалитет, переплетаясь и сливаясь, порождают все новых посягающих монстров (бандит в роли мэра, губернатор в роли бандита). Опасную тенденцию приобретают вынужденные посягательства со стороны отчаявшихся жертв, объективно направленные против случайных и невинных людей (шахтеры на рельсах).
Главное же изменение состоит в том, что в последние годы произошли значительные субъективные подвижки – многие россияне свой дискомфорт от посягательств стали ощущать и осознавать именно как несвободу – т.е. невозможность самостоятельного выбора своего поведения. Панегирики якобы достигнутой “свободе” встречаются в российской прессе все реже. Общественная потребность в “твердой руке”, способной защитить человека от повсеместных и нескончаемых посягательств – пусть даже ценой жестких запретов и обременительных предписаний, делается все более явственной. Это означает, что все большее число россиян готово променять нынешнюю псевдодемократическую несвободу от посягательств на несвободу от принуждения (не обязательно социалистического). В этой связи последние строки статьи, написанной в преддверии президентских выборов 1996 года, актуальны как никогда.
Лето 1998 г. (с незначительными изменениями 2013 г.)
