Дочь у меня пиарщица. Пиарщики – они такие: входит как-то в кумачовой юбке. «Что это?» – спрашиваю. Мы же петербуржцы, нет? Носи черный, серый, ну в праздники глухой темно-синий…
«Это, – говорит, – корпоративный цвет одной компании! И поскольку пиарю их мощное мероприятие, должна быть в тренде. Сейчас буду искать в Интернете, где заказать пошив красных наперонов к банкету». Так я узнала новое слово.
Наперон – это, оказывается, не наперник на подушку. Наперон, простите, это небольшая скатерть, которую от избытка чувств раскладывают на большой. Кому-то кажется, что это дико красиво – поверх белой скатерти еще и красная. Бррррр…
Надо сказать, что страшно люблю строчить на швейной машинке. Любовно поглаживая «Зингер», спрашиваю: «А что, много ли надо тебе наперонов, дитя мое?» «Три, – отвечает. – По пять метров длиной и полметра шириной». И так мне захотелось пошить, страшное дело! И еще денег заработать не словом – в прямом смысле, – а делом.
«Будут тебе напероны!» – говорю. И отправилась за кумачовой тканью. Приволокла тюк домой и думать про нее забыла, тем более до корпоративного банкета оставалась еще неделя. Дней за пять дочь спрашивает: «Мам, а ты успеешь?» «Спрашиваешь!» За три дня: «Будь спок!» За сутки: «Когда я тебя подводила?» Так незаметно подступил вечер того самого дня, когда откладывать дальше было уже невозможно. К тому времени мне уже абсолютно расхотелось быть швеей-мотористкой и зарабатывать на жизнь ровной строчкой. Я стала думать, что словами все же как-то привычнее, но отступать было уже некуда.
Часов до трех ночи я прокрастинировала – вымыла всю кухню, четыре раза погуляла с собаками и восемнадцать раз выпила чаю и кофе вперемежку. Потом пришлось все же сесть за машинку и начать строчить. Строчка получилась недлинной – сантиметров пятнадцать. На этом «Зингер» заглох намертво. «Фигня, – подумала я. – Есть еще машинка “Минерва” в соседней комнате!» «Минерва» даже 15 см не прострочила и тоже сломалась.
«Фигня! – подумала я. – Есть еще ручной “Зингер”». Но тут же вспомнила, что он, к несчастью, на даче. Посидела в оцепенении, потому что до 6 утра остался всего час. «Фигня! – бодро подумала я. – Сейчас сделаю по всем краям бахрому!» Но подлая кумачовая ткань отказывалась разделяться на нитки и выдергиваться из полотна. Тут я последний раз за это утро бодро подумала: «Фигня!» И достала ножницы «зигзаг», купленные в Апрашке и пролежавшие без дела лет двадцать. Ножницы «зигзаг» тоже наотрез не захотели брать кумач и делать ему красивый зигзагообразный край.
Тут как раз пробило 6 часов и вышла заспанная Лиза. Что я скажу – я мечтаю научиться держаться так в трудные жизненные моменты. Она обняла меня, затолкала кумачовую ткань в мешок, надела красную юбку и уехала на мощное мероприятие.
Весь день меня била дрожь, когда я представляла, как какие-то ужасные люди, размахивая кулаками, требуют от моего ребенка наперонов. Вернулась она поздно, усталая и веселая. «Ну что? Что было?» – «Да ничего». – «А напероны?» – «Когда все собрались и стали хотеть наперонов, я развела руками и сказала: не вышло, портниха запила».
И никто не удивился. Банкет прошел отлично. И правильно, потому что красные напероны, на мой взгляд, полное жлобство.
Ирина Бондаренко
