Аукционист, то есть человек проводящий аукционы, профессия уникальная. В Петербурге профессиональным аукционистом можно назвать только Александра Ерофеева. Уже семь лет он регулярно проводит аукционы. О том, чем удачный аукцион отличается от неудачного, кто на аукционы ходит и зачем, он рассказал «Городу 812».
– Сколько вы аукционов уже провели?
– За семь лет – 115.
– И за эти семь лет как-то изменилась публика, которая на аукционы приходит?
– Чтобы это объяснить, начну сначала. 2008 год, время кризисное, и вот мы с партнерами, а у нас есть ювелирные и антикварные салоны, сели решать, что будем делать с товаром, который не продается. Были предложения снизить цены или не продавать вовсе – пока кризис не кончится. А я приехал как раз из Европы. И говорю: «Давайте аукцион проведем». Партнеры сомневались – до тех пор, пока я не сказал, что все риски и затраты на мне. Сделал. На первый аукцион пришло пять человек. Я, конечно, выглядел идиотом. И эти пять первых участников чувствовали себя неуверенно, зато им все лоты достались по стартовой цене.
Первый год я аукционы проводил себе в убыток. Со мной половина моих коллег не разговаривала. Но я решил – не отступлюсь, есть у меня в характере с детства такое: знаешь, чем кончится, если на морозе языком железо лизнуть, но все равно мимо пройти не можешь. И вот я продолжал с периодичностью раз в месяц проводить аукционы, несмотря на все сопротивление – в том числе и владельцев вещей, ведь чтобы товар выставить на аукцион, я должен его хозяина уговорить.
Дело шло туго. Я пытался экспериментировать, проводил аукционы по голландской системе – когда цена идет на понижение. Вообще ноль эмоций. То есть присутствующих на аукционе стало немного больше, не пять человек, а десять, но никто не торгуется. Я говорю: 15 тысяч рублей, 13, 10, 5 тысяч. А они на меня смотрят, и никто торговаться не хочет. Понимаю, что это какой-то тупик, хотя предметы были хорошие, ювелирные украшения императорских времен. Вероятно, неверие в нас живет в то, что цена может опускаться вниз. Я опять вернулся к английской системе, где цена идет на повышение. Примерно год этих экспериментов было. Надо мной за спиной смеялись.
– А потом что?
– Потом люди, которые поначалу только любопытствовали, вдруг решили поучаствовать. На один из аукционов сразу 40 человек пришло, а я не готов был, только 10 номеров отпечатанных и красивых заготовил.
– И публика за эти годы поменялась?
– Поменялась. Ядро составляют профессионалы рынка, они на этом зарабатывают. Но пошли и обычные люди. И только года полтора назад аукциона перестали бояться. Перестали думать что аукцион и лохотрон – это что-то созвучное. Теперь приходит мужчина, говорит: «А меня жена послала за серьгами». Или молодые ребята приходят, потому что торговаться – это прикольно.
– А сейчас сколько человек ходит на аукционы?
– На маленьких площадках собирается человек 60–70. А на больших – 120–150. А всего в наших аукционах – мы же ведем учет – больше двух тысяч человек поучаствовало. Женщин и мужчин примерно поровну. Но женщины более смелые. Женщина может руководствоваться эмоциями. А мужики – они более рациональны, у них всегда есть граница, выше которой они не двигаются.
– А что покупают профессионалы?
– Ювелирные изделия, произведения искусства. У нас же стартовая цена 50% от оценочной стоимости. Для профессионалов это безумно привлекательно.
– А непрофессионалы?
– Все, что выставляется. В последний год у нас нет нереализованных лотов. 60% – это ювелирные изделий, процентов 10 – всякие айфоны и макбуки. Остальное – антиквариат, посуда, предметы интерьера.
– Выше розничной цены можно товар на аукционе продать?
– Если это серийная вещь, то, конечно, нет. Люди же знают, сколько это стоит в рознице, какой смысл торговаться. А с вещами уникальными, которых нет в продаже, все непредсказуемо, цена может улететь. Скажем, кому-то очень хочется иметь именно эту зеленую картину, потому что она подходит для его зеленой гостиной. И у второго участника тоже есть интерес к зеленому. И вот два человека зацепились за эту картину, бьются, цена улетает в космос. То есть на аукционе участники сами создают интригу, а ты им только помогаешь.
– Может человек со стороны принести свой предмет и попросить вас продать его на аукционе?
– Сейчас такое бывает все чаще. А в большинстве случаев предметы берутся из антикварных и ювелирных салонов – они все работают по принципу комиссионных магазинов. Приходит человек со своей вещью в салон, говорит товароведу, что хочет ее продать. Товаровед может предложить ему отдать вещь на аукцион. Предмет оценивается, описывается, фотографируется, выставляется на сайт, где на него можно посмотреть.
Плюс есть поступления от финансовых организаций, занимающихся кредитованием граждан под залог имущества. Им важно, чтобы у клиента не возникло сомнений, что его залог был продан по честной цене. Этого можно добиться только на аукционе.
– Должна ли на каждом аукционе быть какая-то изюминка, предмет, который вызывает особый интерес публики?
– Нет. Отличие наших аукционов от прочих в том, что они совершенно демократичны. Это не аукцион одной вещи, закрытый, когда профессионалам шепчут: «Приходите завтра, будет только 10 человек». У нас ажиотаж может возникнуть вокруг самого нехитрого предмета. Вот однажды две дамы бились за ничем не примечательные серьги. И как бились!
– Аукционист должен быть шоуменом – он может подогреть интерес публики к какому-нибудь лоту?
– Я не занимаюсь лотами – это дело экспертов. Я даже ни один предмет в руки не беру. Совершенно сознательно. Потому что если я буду знать, сколько этот предмет стоит на самом деле, это разрушит мое сознание, потому что я человек коммерческий. Я знаю только описание – кольцо с камнем, и всё. Моя задача – поддержать хорошую, праздничную атмосферу во время аукциона. Если эмоции в аудитории положительные – значит, это удачный аукцион. И неважно, за сколько что продалось. На самом деле атмосфера у нас замечательная, вроде бы азарт, но никто не переходит границ, всё крайне дружелюбно.
– У вас и молоточек есть?
– Молоточек есть, но молоточком не стучу. Я его демонстрирую и откладываю в сторону. После этого говорю: «Я не знаю, сколько стоит, подскажите, пожалуйста».
– А кто вас учил, как проводить аукционы?
– Я пытался подсматривать за великими аукционистами – на Западе. Понял, что их мастерство неподражаемо. Есть аукционисты, которые аукционы проводят с каменным лицом. Есть порхающие над публикой. Во Франции аукционисты очень артистичны, на них специально приходят посмотреть. Мне далеко до этого, но я буду стремиться.
– А чтобы стать участником, надо что-то заплатить?
– Платить ничего не надо. Надо зарегистрироваться по паспорту.
– Человек, выигравший лот, должен сразу вынуть деньги?
– Я даю два следующих дня после проведения аукциона на то, чтобы человек собрался с финансами и рассчитался. Если выиграл и не заплатил, у нас жесткая санкция – на два следующих аукциона он не допускается. Это очень серьезное наказание. Сильно люди переживают, что их не допустят. И еще у меня во время аукциона можно отказаться от выигранного лота. Бывает, что кто-то погорячился, разогнался, а потом остыл, понял, что ошибся. И вот я ему даю возможность до окончания аукциона от выигрыша отказаться.
– И публика это нормально воспринимает?
– Остальные только радуются, что они могут вернуться к торгам. Ну а тот, кто отказался, уже не участвует в торгах по этому лоту.
– Коллеги у вас есть в Петербурге?
– По-моему, я в некотором роде уникальный человек. В Петербурге я единственный, кто постоянно проводит аукционы. При этом я фактически являюсь и владельцем, и ведущим, и организатором, и инициатором всей этой работы. А аукционы в городе, конечно, еще проводятся – но аукционисты там не постоянные. Как правило, нанимается актер, но он не вовлечен в процесс, он играет роль аукциониста. По-моему, получается не всегда искренне.
– Какой самый дорогой и самый дешевый лот вы продали?
– Стартовая цена самой дешевой вещи была 600 рублей, ушла она за 1100. Самая дорогая – кольцо с камнем 11 карат, хорошей чистоты – ушла за 3,5 миллиона, хотя на самом деле стоила больше 10 миллионов.
– Сейчас с кризисом стало, наверное, больше людей, желающих продать свои вещи?
– Абсолютно нет. Это потому что период благоденствия, хороших денег не привел к накоплению большой массы имущества. Квартира, машина – и всё. У нас общество еще подростковое, ничего не накопило. Поэтому все, что можно увидеть в антикварных салонах, как правило, импортное, привезенное из-за границы.
– А никого не смущает, что люксовые предметы на аукционе соседствуют с подержанным телефоном?
– Совершенно нет. Была у нас попытка провести тематические аукционы. Но как только предлагаешь на аукцион только дорогие предметы, атмосфера сразу же костенеет, абсолютная отрешенность и безрезультативность. А когда рядом продаются телефон, коллекционные монеты, кольцо с камнем, то один участник заряжается от другого. В моем понимании, главное мое достижение, что удалось создать совершенно демократичный, доступный любому жителю Петербурга аукцион.
– Электронные аукционы, наверное, сделают ненужными живые?
– Площадок электронных много, но они бездействуют. Как правило, везде стоит стартовая цена – рубль, а по факту продаж нет. Потому что у нас не развита нормальная система оплаты, у нас за каждым лотом стоит обезличенный продавец, неясно, что за товар ты покупаешь. То есть риски очень высоки. Если в Европе все это отлажено, то у нас – нет. Хотя завтрашний день за электронными площадками – особенно если вещи малоценные и серийные. А живые аукционы останутся там, где высокая стоимость лота, мы же приглашаем людей заранее приходить со своими экспертами: если они хотят оценить вещь заранее, как на электронной площадке такое сделаешь? Ну и плюс атмосфера аукциона – ее в электронном виде не ощутить.
Сергей Балуев
