Каждой осенью в Молдове активизируется дискуссия об объединении с Румынией, но в уходящем 2018 году эта тема вызвала больше внимания, чем обычно.
На первый взгляд, Кишинев, столица Республики Молдова, – довольно типичный восточноевропейский город. Ветхие хрущёвки возвышаются над красочными ресторанами быстрого питания и западными кафе; белые маршрутки «делят» улицы с троллейбусами советской эпохи и новейшими европейскими машинами.
Но в этой хорошо знакомой по многим постсоветским государствам картине города, застрявшего между двумя эпохами и идентичностями, одна особенность бросается в глаза: наличие маленьких киосков, разбросанных там и тут и крашенных в красно-желто-синие цвета – цвета Молдавского и Румынского флагов.
Подойдя к одному из киосков, я увидела молодого человека, сидящего, на столе перед которым лежали разные листовки, аккуратно сложенные в маленькие стопки. Листовки содержали лозунги на румынском языке: «Подпишитесь в поддержку объединения!» и «Что нас объединяет с Румынией?»
Хотя движение за объединение Молдовы с Румынией существует еще с последних лет Советского Союза, его популярность на протяжении последних десятилетий то нарастала, то спадала. Но так как в 2018 году исполняется сто лет с момента создания «Великой Румынии», это движение вновь активизировалось.
«Великая Румыния» – так с любовью называют сторонники сегодняшнего унионизма двадцатидвухлетний период государственного объединения Румынии и Молдовы в начале XX века – появилась на свет из пепла Первой мировой войны. После того, как Советская Россия потеряла контроль над многими своими восточноевропейскими территориями в результате Брест-Литовского договора, Молдова на короткое время стала независимой, а затем решила стать частью Румынии.
«Можно взять, скажите, пожалуйста?» – спросила я по-русски, указывая на одну из листовок, надеясь, что моя вежливая формировка смягчит воздействие нежеланного языка – «языка угнетателя», как его называют некоторые румынские националисты. Напрасно – молодой человек продолжал хранить молчание. Молча он медленно взял два памфлета и дал их мне.
«La revedere» – попыталась я разрядить ситуацию, отходя от киоска и махая молодому человеку рукой. Это «до свидания» по-румынски. Молодой человек мягко улыбнулся в ответ – маленькая победа!
Я прожила в Кишинёве без малого год, и за это время так называемый языковой вопрос (если не считать вышеописанной встречи) не показался мне особенно значимым. Я общалась со всеми почти исключительно по-русски. По сравнению с языковой политикой в других бывших советских республиках, политика Молдовы – более или менее умеренная. В последние годы Эстония, например, проводит куда более жёсткую политику в отношении русскоязычных школ. Эстонские власти потребовали, чтобы большинство школьных курсов были проведены на эстонский язык и даже посылали инспекторов, чтобы проверять языковые знания учителей. Грузия недавно поменяла двуязычную систему на грузинско-английскую, покидая тем самым пространство русскоязычной lingua franca, которая доминировала в стране почти 70 лет.
В Молдове же русскоговорящие живут более-менее комфортно по сей день, несмотря на националистические настроения среди части молдаван, возникшие незадолго до распада Советского союза и доминировавшие в стране в ранние 1990-е. Началось всё в эпоху Перестройки, когда наступил период гласности в конце 1980-х и когда молдавские писатели и журналисты начинали говорить открыто о русификации своей страны, подражая культурно-политическим активистам Прибалтики. Тогда изменились многие названия улиц: например, проспект Ленина стал проспектом Штефана Великого и Святого, в честь одного из национальных героев Молдовы XIV века. Русскоязычные дорожные знаки постепенно были переведены на румынский. Однако, движение против русского языка было ограничено в Молдове этническим и национальным разнообразием страны.
По данным переписи 1989 года, всего лишь 65% молдавского населения считало себя этническими молдаванами, а остальное 35% состояло из русских, украинцев, гагаузов и других. Русский язык являлся главным языком общения для практически всех групп-меньшинств. Поэтому, вместо того чтобы полностью заменить русский язык румынским, в 1989 году молдавские политики решили принять закон, требовавший, чтобы все работники, которые общались с клиентами, знали и тот и другой языки. Таким образом, румынские власти решили сделать оба языка равными перед законом.
Часть молдавской общественности, однако, расценивала такие действия как первый шаг на пути к объединению Молдавии с Румынией. В конце 1980-х Народный Фронт Молдовы (фактически – политическая партия, с самого начала боровшаяся за молдавский суверенитет), начал выступать за то, чтобы Молдова отказалась от своего советского прошлого и «вернулась к своим истокам» – то есть, вернулась к Румынии. Тогда и родилось движение унионизма, существующее по сей день.
«Мы румыны, и это так» – объяснил мне Юрий Рошка, один из первоначальных лидеров Народного Фронта, в ходе беседы, состоявшейся в 2016 году. Мы сидели в его офисе в центре Кишинева, в маленькой, слабо освещенной комнате, переполненной старыми книгами и дымом сигарет. Я внимательно слушала, как он рассказывал об ощущениях радости и гордости, которые его переполняли в годы гласности, и об отрезвляющей мудрости, которая наступила много лет спустя, когда высветились недостатки национальной политики Народного Фронта.
«Мы румыны, и это так», повторил Рошка и продолжил: «Но что делать, если большинство людей так не считает?»
Скептическое замечание Рошки подтверждается данными общественных опросов – с 1990 года по сегодняшний день. В течение почти 30 лет количество молдаван, поддерживающее объединение, обычно составляло примерно 20-25% населения, по данным опросов разных международных организаций. В 1990 году, когда Народный Фронт наиболее активно продвигал свою прорумынскую политику, поддержки было еще меньше – по словам историка Л.Е. Репида, всего лишь 5% молдаван хотели объединения в это время. Ситуация в Румынии была похожая – несмотря на то, что у Румыния связана языком и культурой с Молдовой, в начале 1990-х, объединение не являлось первоочередным вопросом для большинства румын.
Поэтому для многих юнионистов столетие бывшего единства этих двух стран стало идеальным поводом вдохнуть новую жизнь в давно угасшую мечту.
В этом году в процессе подготовки к столетию объединения была создана группа на ФБ «Unirea 2018». Создатель группы – неправительственная организация Unirea ODIP, что означает «Объединение – Честь, Достоинство и Родина». Около 16 тысяч человек входят в группу и более чем 76 тысяч человек следят за деятельностью страницы «Unirea ODIP». У страницы две главные функции: первая – быть пространством, где румынские националисты могут собираться, делиться анекдотами, и выкладывать мотивационные цитаты и фотографии, показывающие братство румынской и молдавской наций. Вторая функция еще главнее – организация различных митингов.
Unirea ODIP провела несколько юнионистских митингов в течение года, но самые яркие образы возникли на собрании, состоявшемся в Кишиневе 25 марта 2018 года, за два дня до официальной столетней годовщины с момента создания «Великой Румынии». Несколько тысяч людей приехали из небольших деревень со всей Молдовы, чтобы принять участие в протесте, поднимая румынские флаги с названиями их городов и регионов, написанными черным маркером. «Soroca voteaza unirea!» (Сорока голосует за объединение!) – гласил один из плакатов. В течение нескольких недель перед митингом около 150 населённых пунктов неофициально проголосовали за объединение, и их мэры подписали символические заявления о союзе с Румынией.
Унионстские настроения также активизировались на другой стороне границы. Через два дня после митинга 25 марта в Кишиневе (в котором принял участие бывший президент Румынии Траян Банеску, что смотрелось как символический жест поддержки) румынский парламент объявил, что если Молдова проголосует за объединение, то Румыния будет рада приветствовать её вхождение в состав страны. По одному из соцопросов, проведенному в 2015 году, более 65% румын поддерживали это решение.
В марте этого года многим внешним наблюдателям могло показаться, что объединение двух восточноевропейских стран становится неминуемым. Однако, как минимум, два препятствия по-прежнему стояли (и продолжают стоять) на пути к объединению.
Первое препятствие – сопротивление политических элит. Главный оппонент Unirea – нынешнее правительство Молдовы, выступающее категорически против перспективы объединения. Президент Игорь Додон, пророссийский политик из социалистической партии, даже назвал движение за объединение «политической эпидемией», ответственной за возникшее разобщение в молдавском обществе. В бывших советских государствах внутренняя политика часто вращается вокруг ответа на вопрос: кто нам ближе – Европа или Россия? Часть причин, по которым Додон выступает против объединения – в том, что он поддерживает улучшение политических и экономических отношений с Россией вместо активного сближения с Западом.
Впрочем, много проевропейских политиков в Молдове тоже выступают против объединения. Премьер-министр Павел Филип, представляющий проевропейскую коалицию в Молдове и стремящийся к тому, чтобы страна в дальнейшем стала частью ЕС, так же враждебен по отношению к идее объединения, как Додон. «Слишком много было сказано о воссоединении, идентичности, языке, – сказал Филип в интервью с The Guardian. – Я хочу сосредоточиться на конкретном развитии страны». К слову, официальная позиция США похожа на позицию Филипа. В 2016 посол США Джеймс Петтит разочаровал многих юнионистов, когда сказал в интервью что «Молдова – это не Румыния», и что Молдова должна искать более практичные варианты решения своих экономических и политических проблем, нежели объединение с соседней страной.
Второе препятствие – еще более существенное, чем оппозиция политической элиты – это дефицит поддержки объединения со стороны большинства молдаван. За прошедшие годы число молдаван, поддерживающее идею воссоединения с Румынией, не выросло. Несмотря на большую явку в ходе проведения акций протеста и символические заявления о союзе, движение унионистов по-прежнему поддерживают менее трети граждан Молдовы. Эта статистика подчеркивает главный элемент дискуссии о воссоединении. А именно то, что взгляд человека на национальную идентичность Молдовы в целом часто основывается на его индивидуальной региональной, языковой и этнической идентичности. Хотя многие в Молдове действительно идентифицируют себя как этнических румын, в стране по-прежнему существует много групп меньшинств, которые относятся к «языковому вопросу» по-иному.
Хотя значительная часть русскоговорящих покинула Молдову в проунионистский период после распада СССР, многие в Молдове еще считают русский своим родным языком, особенно в полуавтономном Гагаузском регионе Молдовы, где три языка – русский, румынский, и гагаузский – признаны «официальными языками» на уровне регионального законодательства. В 1994 году молдавское правительство достигло соглашения с Гагаузией относительно её полу-автономности. Однако, если Молдова объединится с Румынией, неясно, что станет с этим договором. Политика Румынии в отношении языковых меньшинств не так гибка, как в Молдове, отчасти из-за страха перед сепаратистским венгерско-язычным населением в северной части Румынии. И это, вероятно, может повлиять на политику новой страны по отношению к Гагаузии в случае “unirea” (унии).
Здесь стоит пояснить, что страхи румынских властей перед политической активностью сепаратистов – обоснованные: – в 2018 году венгерское меньшинство в Румынии в очередной раз выступало за автономность и попросило проявлять больше толерантности по отношению к венгерскому языку, но их просьбы остались без особого внимания со стороны румынской политической элиты. Гагаузское правительство, которое толкует юнионистское движение как угрозу для суверенитета Гагаузии, объявило 2018-й год столетием «румынской оккупации Бессарабии». В своем выступлении в феврале 2018 года лидер Гагаузии, Ирина Вла, подчеркнула, что сильная Гагаузия может существовать только внутри сильного, независимого молдавского государства.
Ситуация в Приднестровье, сепаратистском регионе на восточной границе Молдовы с Украиной, еще сложнее. С тех пор, как Приднестровье провозгласило независимость от Молдовы в 1990 году в ответ на политику, направленную против русского языка, территориальный конфликт стал препятствием для экономического роста Молдовы, для её перспектив вступления в ЕС и для возможности объединения с Румынией. Ведь ясно, что «униреа» сделает этот конфликт окончательно неразрешимым.
Но даже выходя за рамки особо острых территориальных конфликтов в Молдове, которые возникли из-за вопросов языка и идентичности, неясно, что бы могло означать объединение с Румынией для большого числа молдаван, в своей личной жизни балансирующих на грани между двумя идентичностями: румынской и русской. На протяжении большей части своей истории Молдова находилась на границе между этими двумя цивилизациями, румынской и русской. По этой причине даже сегодня большинство молдаван – дву- или трехъязычны, и многие из них используют смесь языков в повседневной жизни – для общения с друзьями, семьей, людьми на улице или даже просто для того, чтобы открыть для себя более широкий спектр телевизионных программ.
Этим летом с одним из моих коллег «языковой вопрос» возник за обедом. Рассуждение моего коллеги показалось мне типичными: для него говорить по-русски – не политическое заявление. Ему просто нравится иногда говорить по-русски, потому что он может выражать себя иначе, чем на румынском языке. Не лучше, не хуже – просто по-другому. Когда я наблюдала, как десятилетняя девочка легко «переключалась» между русским, румынским и английским, выбирая идиомы с каждого языка, чтобы они соответствовали её потребностям, или даже когда я изо всех сил старалась перевести типичные русские выражения на английский язык для друзей, я вынуждена была согласиться с ним. Многоязычие является преимуществом Молдовы, а для тысяч молдаван – независимо от того, кто они по национальности – это важная часть жизни.
Я взяла интервью у Рошки об истории унионизма в Молдове, он вспоминал как был твердо убежден в правоте того, что они делали в начале 1990-х годов. А потом пришло болезненное осознание, что, возможно, они действовали слишком опрометчиво и зашли слишком далеко. С сверкающими энергией глазами, он погасил последнюю сигарету и сделал итоговый вывод: «Мы всегда были частью чего-то большего… Мы рассматривали себя как приложение Румынии или Советского Союза. Наступило время созреть. И созреть – это духовная миссия, а не только геополитическое, интеллектуальное упражнение… Нет, это духовное дело».
Но, думаю, для того, чтобы созреть, Молдова должна в первую очередь осознать ценность своего разнообразности и основать на этом новую национальную идею – идею, которая не будет разделять страну на части, а по-настоящему объединит её.
Александра Прайс (г. Колумбус, Огайо, США) – студентка и журналистка Чикагского Университета, в настоящее время учащаяся СПбГУ
