Социологические размышления о протестах и социологический прогноз погоды на зиму в Петербурге.
Про митинги в Москве рассуждать и писать пока трудно. Потому что, эмоции не позволяют отказаться от гражданской позиции и взглянуть на события объективно. И как бы не относиться к сторонам конфликта, такое применение силы против безоружных людей, которые никакой угрозы общественной безопасности не создавали, представляется уж совсем неадекватным. Да, граждане, конечно, собирались группами больше трех и скандировали лозунги, но это совершенно не похоже ни на гонконгские протесты, ни на парижские «желтые жилеты».
А вот со времени волнений по поводу храма и сквера в Екатеринбурге прошло уже больше двух месяцев. И, вроде бы, все противоречия преодолены и решения приняты, согласие достигнуто, причины протеста ясны. Опрос, который поручил провести Президент, проведен. Не все довольны результатами этого опроса, но решение об изменение места строительства храма принято.
Опрос провел ВЦИОМ – главный официальный исполнитель опросов населения. Основной результат заключается в том, что большинство (почти три четверти) жителей Екатеринбурга считают сквер у Театра драмы неудачным местом для строительства храма. Комментируя результаты опроса, генеральный директор ВЦИОМ Валерий Федоров классифицировал проблему, как проблему урбанистическую – в Екатеринбурге, по его мнению, не хватает скверов и общественных пространств, вот горожане и выступили в защиту сквера. Областные и городские власти сделали из этих событий соответствующий вывод, который можно кратко сформулировать так: «Мы там (в сквере у Театра драмы) строить не будем».
Получается, что достаточно простая проблема, каких в российских городах возникает множество, вызвала такой яростный протест, что в результате имеются и пострадавшие, и десятки задержанных, кто-то подвергнут аресту, а следственные действия против некоторых участников, насколько можно судить, продолжаются. К этим событием было привлечено внимание всей России. А решение было достигнуто с помощью Президента. Не будем лукавить, конфликт разрешил Президент, а вовсе не опрос. Авторитет Президента для губернаторов сегодня важнее всякого опроса. Таким образом, екатеринбургские события по масштабу совсем не соответствуют конфликту вокруг сквера.
Для того, чтобы разобрать в том, что на самом деле произошло у нас есть результаты опроса. Правда, ВЦИОМ проводил опрос по теме, которая была поручена, а вовсе не с целью разбираться в проблеме. В пресс-релизе ВЦИОМ приведены ответы только на четыре вопроса. Они не позволяют получить необходимые исходные данные для того, чтобы подтвердить или опровергнуть серьезные социологические гипотезы, но кое-что, в сочетании с другой информацией о конфликте и при использовании некоторых теоретических положений, увидеть все-таки можно.
Итак, первую гипотезу, которую сразу выдвинул Президент, а затем и митрополит Екатеринбургский и Верхотурский Кирилл – не являются ли горожане безбожниками, данные опроса отвергают. Только 18% горожан считают, что храм не надо строить вообще. К тому же до этих событий мы никогда не слышали о каком-то особом антирелигиозном настрое жителей Екатеринбурга.
Рассматривая гипотезу об урбанистическом характере проблемы, отметим, что в данном случае речь идет о строительстве собора, а не торгового центра или элитного жилья. Более того, речь идет о строительстве храма, который должен символизировать восстановление собора Святой Екатерины, разрушенного в 1930 году. По поводу нынешнего проекта и обсуждаемых событий высказался на заседании Высшего церковного совета 13 июня Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: “[В Екатеринбурге] идея была сделать храм, а справа и слева от храма разбить большой парк и сделать красивую набережную, по которой люди могли бы гулять, то есть превратить это место в самое замечательное место города» [4].
Таким образом, к 300-летию Екатеринбурга предполагалось создать как раз общественное пространство, которое по самой своей сути должно было способствовать духовному единению власти, горожан и церкви и не должно было ущемлять ничьих интересов. Никакой тут урбанистической проблемы нет. Против чего в таком случае протестовать? Можно предположить, что горожане ничего не знали об этих планах или не поверили городским властям, но в этом случае проблема уж точно не урбанистическая.
В результате опроса ВЦИОМ выясняется, что более половины взрослых горожан (57%) вообще не считают вопрос строительства храма значимым для себя. По-видимому, все обсуждения почему-то прошли мимо них. Эту же мысль высказал на заседании упомянутого выше Высшего церковного совета Патриарх Кирилл: «Конечно, глубоко убежден в том, что все эти идеи должны были визуально представлены людям: не просто заборчик поставлен, а на этом заборчике – виды всего того, что здесь будет. Это, может, не столько вина, сколько недосмотр тех, кто организовывал это строительство”.
Для областных и городских властей протесты стали, очевидно, большой неожиданностью. И тут власти не пытались ничего разъяснять. А попытались остановить протест силой, а после рекомендации Президента, остановили проект.
Почему городские власти не смогли создать положительный образ проекта у горожан и почему не предвидели реакции населения на начало строительства?
Через всю историю развития человеческого общества проходит история осознанного или неосознанного поиска механизмов и инструментов, которые позволяли бы разрешать конфликты внутри общества, не разрушая социум и не подрывая его стабильность изнутри. В результате было создано множество механизмов более или менее эффективных в разных конкретных условиях.
Система управления современным российским обществом известна под неформальным названием «вертикаль власти». В этой системе тоже имеются механизмы, которые должны обеспечивать разрешения конфликтов без нарушения стабильности. При нормальной работе таких механизмов властные структуры должны получать информацию о состоянии общественного сознания, о настроениях в управляемом ими социуме, то есть должны осуществляться своего рода обратные связи.
В рассматриваемом случае такую обратную связь могли осуществить, например, депутаты городской Думы, которые должны бы были знать о возможной реакции своих избирателей на планы строительства в сквере. Ведь городская Дума должна была обсуждать эти планы в том или ином виде. Такую обратную связь должны были обеспечить и различные общественные палаты и советы при руководителях органов власти разного уровня и государственных структур, и множество уполномоченных по чьим-то правам, и средства массовой информации, и политические партии и общественные организации.
И, наконец, конфликт должен был вспыхнуть на общественных слушаниях. Ничего этого, по-видимому, не произошло. Никакие обратные связи не проработали. Как бы мы не относились к современной российской системе власти, следует признать, что она, хотя и не уничтожает механизмы обратных связей, но и не стимулирует их работу, а сводит функционирование обратных связей к формальным и бессодержательным действиям.
Вот почему городские власти ничего не знали об умонастроениях горожан и масштаба возможного протеста не представляли.
А почему и против чего так яростно протестовали горожане? И вот здесь следует обратиться к современному социологическому взгляду на причину социального протеста. Основной причиной социальных протестов является вовсе не результат борьбы «холодильника с телевизором», о чем часто трактуют многие политики и эксперты, а сложившиеся в общественном сознании представлении о несправедливости происходящих вокруг событий.
Само понятие «справедливость» является сложным понятием и в социологии, и в философии. Но на бытовом уровне во многих случаях несправедливость осознается очень хорошо и именно несправедливость ощущается очень остро. Именно это ощущение является причиной самых массовых и самых яростных социальных выступлений. Известный современный исследователь революций и социальных конфликтов Джек А. Голдстоун в своей книге «Революции. Очень краткое введение» так пишет об этом: «Народ поднимается против власти, только когда элиты и другие группы населения бросают режиму обвинение в несправедливости, порождаемой его некомпетентностью и коррупцией либо фаворитизмом и предпочтением одних групп населения другим» (Голдстоун, Джек А. Революции. Очень краткое введение / пер. с англ. А. Яковлева. – М.: Изд-во Института Гайдара, 2015. – 192 с).
Это общее чувство несправедливости формируется в общественном сознании множеством конкретных, на первый взгляд, незначительных для жизни общества событий. Но эти незначительные события последовательно создают в массовом сознании картину общей несправедливости. И когда такая картина сложилась, самое незначительное событие может стать, неожиданно для всех, причиной яростного протеста.
Заметим, кстати, что если мы социологическими методами хотим оценивать социальную напряженность, важнейшим (хотя и не единственным) показателем является оценка ощущения несправедливости, присутствующего в общественном сознании, а вовсе не мифическая «протестная активность», изучаемая социологическими центрами.
В рассматриваемом случае большинство горожан были лишены предварительной информации или не очень этой информации доверяли. Неожиданно обнаружив забор на месте постоянных прогулок, они восприняли это как чью-то попытку отобрать любимое место отдыха. Безусловно, такое событие способствовало обострению ощущения несправедливости.
Таким образом, столь энергичный протест в Екатеринбурге явился следствием высокого уровня социальной напряженности и неработающими обратными связями между властью и обществом. Нельзя сказать, что это неожиданный вывод. Но этот вывод не был сделан. Действительно, при правильном понимании причин протеста, власти должны были заявить не то, что «Мы ТАМ строить не будем», а в том, что «Мы так ДЕЛАТЬ не будем». В противном случае подобный конфликт может возникнуть и в любом другом месте, даже если это место будет выбрано в ходе специального опроса населения.
Но тогда получается, что и построить ничего невозможно? Ведь любое значительное строительство всегда вызывает беспокойство и опасения населения. И вызванный Президентом ВЦИОМ всегда сообщит нам, что «просто место выбрано неудачно». Выход состоит в том, что в результате работы «обратных связей» еще задолго до начала строительства власти должны получить сигналы о возможности протестов населения. А затем начать конфликта необходимо кропотливую, правильно организованную разъяснительную работу с населением и и работу по поиску компромиссов. Для такой работы опять потребуются уже упомянутые коммуникации, но уже работающие в «другую сторону». К чему, заметим, и призывал Патриарх Кирилл в приведенной выше цитате.
А теперь перенесемся в Шиес – небольшую железнодорожную станцию в Архангельской области. Возле этой станции планирую построить ЭкоТехноПарк «Шиес». Официально экотехнопарк – это «инновационная и безопасная инфраструктура по вывозу и хранению твердых коммунальных отходов с максимальными гарантиями отсутствия вреда экологии». Жители Шиеса и экологи называют это «свалкой для московского мусора». Протесты охватили не только местных жителей, но жителей всей Архангельской области и соседней Республики Коми. В конфликте уже участвует губернатор Архангельской области.
Очевидно, что жители Архангельской области вовсе не грязнули и не против уборки мусора – в принципе, и их не подкупили враги. Но они считают, в подавляющем большинстве, что место для строительства этого экотехнопарка выбрано «скорее неудачно». И, вероятно, согласятся с тем, что надо выбрать другое место.
Можно ли было ожидать, что население Шиеса не поверит красивым картинкам про экотехнопарк? Да можно было и без всякого опроса.
Под влиянием протестов здесь приняли такое же, как и в Екатеринбурге, решение: «Мы там строить не будем». Правда, в этом случае добавили: «Пока». А совсем недавно Президент предложил выяснить мнение населения и здесь [8]. Видимо, скоро мы, по аналогии с Екатеринбургом, узнаем, что проблема чисто «географическая» и население не против полигона, только в другом месте.
От Екатеринбурга до Шиеса, примерно, 1300 километров по автомобильной дороге. Далеко, но по российским меркам немного. Известный миллионный город и затерянная в Архангельской области станция. А проблемы близкие и истинные причины конфликтов одинаковые.
При низком уровне социальной напряженности, который характеризуется, в первую очередь уровнем ощущения несправедливости в общественном сознании, отсутствие обратной связи можно компенсировать, например силовым воздействием на граждан. Ничего не объяснять и не договариваться, а приказать и заставить.
А вот при высоком уровне заставлять становится все труднее. В этом случае даже незначительные поводы будут усиливать ощущение несправедливости. Социальная напряженность будет расти. Проявляться она будет в неожиданно упорных и яростных протестах по самым различным поводам. Иногда сами поводы будут не очень важными. Ведь и Московская городская Дума далеко не самый важный орган власти. Было бы ради чего копья ломать? Но в этих протестах уже не про Мосгордуму и речь, а про справедливость
Социологический вывод, который мы должны были бы сделать из событий в Екатеринбурге, состоит в том, что в российском обществе социальная напряженность, по-видимому, достигла опасного уровня. Наступило время, когда властям предержащим надо договариваться с населением. Механизмы для этого есть.
Это, как раз, те механизмы, которые называются «механизмами гражданского общества». Все эти механизмы в России созданы и даже какое-то время действовали. Запустить их снова можно, но трудно и непривычно с этими механизмами работать. Да и на всю систему власти работа этих механизмов будет оказывать серьезное влияние и даже, скорее всего, приведет к некоторой трансформации во власти. Но если желать стабильности и мира в нашем обществе, то другого пути нет.
И о погоде в Санкт-Петербурге.
Снежной зимой 2010/2011 года, когда вопросы уборки снега в Петербурге неожиданно стали исключительно актуальными, в нашей компании проходили практику студенты одного известного университета. Мы хотели научить их определенным методам сбора исходной информации (эти методы в социологической среде называются кабинетным исследованиям и экспертным интервью). В качестве актуальной темы мы предложили им изучить, как убирается снег в Хельсинки. Мы даже собирались командировать несколько человек в Финляндию, чтобы взять интервью у муниципальных служащих.
Но в муниципалитете Хельсинки нам напомнили, что на дворе уже 21-й век. Нам просто прислали по электронной почте множество материалов и схем, а потом любезно прокомментировали их в ходе видеоконференции (по-английски!), причем ответили на все вопросы. Отчет был опубликован и находится в общем доступе и сегодня.
В контексте рассматриваемых нами событий, интересно не только наличие четкой системы уборки снега, которая известна и понятна всем участникам процесса. Интересно то, что некачественная уборка или невыполнение сроков уборки снега зимой, всегда являются причиной требований горожанами отставки мэра, а эти требования немедленно используются оппозицией. Эта работающая обратная связь стимулирует муниципалитет совершенствовать систему уборки и строго следить за ее реализацией.
А вот там, где такой обратной связи нет, зимы всегда аномальные. Либо аномально бесснежные, когда граждане просто немного скользят по тротуарной плитке, либо аномально снежные, когда для уборки снега не хватает ни сил, ни средств. Собственно аномальность зим петербуржцы уже наблюдают.
Можно действовать и по-старому – объяснить гражданам причину таких зим либо глобальным потеплением в связи с выбросом парниковых газов, о котором нам говорят экологи, либо глобальным похолоданием, которое прогнозируют некоторые астрономы в связи с совпадением минимумов циклов солнечной активности. Ну, а тем, кто не понимает объяснений, тому можно просто не позволять «раскачивать лодку».
Вот только опыт Екатеринбурга показывает, что не позволять будет все труднее, и мы все вместе можем запросто на этой «лодке» перевернуться.
Владимир Сократилин
