Долгосрочная финансовая и социально-экономическая ситуация, в которой оказались Россия и ее граждане после начала СВО, заставляет задаться вопросом о том, должны ли (могут ли?) власти, а также гражданские сообщества регионального и местного уровней самостоятельно адаптироваться к санкционным вызовам. Возможны ли здесь какие-то тактики и стратегии, не требующие приказов и поощрений «сверху»?
Об этом рассказал директор Центра региональной политики РАНХиГС, директор Института реформирования общественных финансов, доктор экономических наук Владимир Климанов.
— В сложившейся ситуации региональные и местные власти должны не только ждать указаний «сверху», но и проявлять самостоятельную и экономически обоснованную активность в пределах своих конституционных полномочий. Дело в том, что, согласно теории экономики общественного сектора, распределение полномочий должно соответствовать принципу максимально возможного приближения оказания публичных услуг к их потребителям, то есть населению. С этой точки зрения, децентрализация при прочих равных условиях более эффективна, поскольку из центра сложно учесть всевозможные детали и нюансы каждой территории, что вызывает дополнительные издержки. Разумеется, это не означает, что децентрализация должна коснуться всех сфер управления. Многие факторы указывают на то, что ряд полномочий целесообразно закрепить на более высоких уровнях государственного управления. К таким факторам относятся экономия за счёт масштаба, сильные внешние эффекты – позитивные или негативные и другое. Подобная двойственная ситуация в полной мере касается и вопросов реагирования на вызовы со стороны санкционного давления на Россию.
— Что могут в данной ситуации попытаться сделать самостоятельно регионы?
— Роль региональной власти заключается в поддержке определённых сегментов экономики и объектов инфраструктуры. Причём в разных регионах могут быть выбраны разные приоритеты, иногда даже практически противоположные. Например, в сельском хозяйстве отдельных регионов преобладают крупные сельхозпроизводители, а буквально в соседних регионах земельные наделы сосредоточены в малых хозяйствах. Это – случай Краснодарского края и Республики Адыгея. Разумеется, формы поддержки сельхозпроизводителей в том и другом случаях будут неодинаковыми.
В сфере промышленной политики ситуация такая же. Где-то в экономике региона преобладают крупные промышленные холдинги, специализирующиеся на добывающих отраслях, и, значит, основное внимание должно быть уделено им, а в других субъектах федерации приоритетнее создание относительно небольших индустриальных парков, локализующих предприятия среднего бизнеса: им региональные власти могут предоставить более удобный доступ к разного рода инфраструктуре.
В субъектах федерации, специализирующихся на выпуске отдельных видов экспортной продукции, необходимо сейчас будет дополнительно оценивать риски снижения доходов и возможного роста безработицы. Где-то актуальной является поддержка людей, работающих удалённо.
Таким образом, в разных регионах реакция на внешние шоки и вызовы новой реальности должна быть дифференцированной.
— О каких конкретных формах властной поддержки бизнеса и социума идёт речь?
— О прямых и косвенных. Прямые – это предоставление субсидий или кредитов, льготных или тех, которые потенциально могут быть погашены (как это было введено в практику в 2020 году), для поддержания текущего состояния предприятий, требующих соответствующей поддержки. Косвенные меры – формирование благоприятного инвестиционного климата и региональных инвестиционных стандартов, принятие целых пакетов мер антикризисной поддержки. Все это тоже достаточно активно влияет на бизнес.
Про меры социальной политики, наверное, нужно говорить отдельно.
— Можете ли вы привести примеры конкретных удачных экономических решений такого рода на региональном и местном уровнях?
— Достаточно удачными оказываются различные преференциальные меры. Это – создаваемые и действующие в соответствии с федеральным законодательством особые экономические зоны (ОЭЗы), территории опережающего развития (так называемые, ТОРы или ТОСЭРы), которые, в частности, создаются в регионах Дальнего Востока или в моногородах повсеместно по стране. Это и такие региональные инициативы, как индустриальные парки (технопарки). ОЭЗы промышленно-производственного типа вполне удачно функционируют в Москве, Татарстане, Липецкой области. Сам факт роста числа ТОРов говорит о том, что практика их создания получает поддержку со стороны как федеральных органов исполнительной власти, так и регионов, которые выступают с соответствующими инициативами.
— Как, на ваш взгляд, региональным властям и бизнесу следует воспринимать сложившуюся ситуацию – как временную, требующую лишь тактической адаптации или же как необратимую и требующую соответствующего стратегирования на всех уровнях? Что бы Вы посоветовали в этой связи региональным и местным властям, а также бизнесу и общественности?
— Единого рецепта здесь нет – я вообще выступаю за бóльшую региональную дифференцированность в федеральных мерах и инструментах. Общая рекомендация касается того, что не замечать происходящие изменения нельзя, а потому следует начать корректировку документов стратегического планирования.
С точки зрения макровзгляда на возникшую ситуацию, можно констатировать, что Россия вступила в принципиально новый этап социально-экономического развития. В качестве стратегического приоритета называется необходимость структурной трансформации экономики для обеспечения технологического и финансового суверенитета страны. Параметры концепций и доктрин экономической, продовольственной, финансовой безопасности России меняются. Для конкретных регионов, предприятий и даже граждан это значит, что всё более выраженным будет курс на самообеспечение собственными ресурсами, на ориентацию на отечественные товары, на удлинение технологических цепочек, расположенных внутри страны.
Во многих случаях происходит разрыв финансово-эконмических связей с зарубежными партнёрами, установленных в прошлом. Стратегии, которые выбирает каждая компания в этих глобально изменившихся условиях, могут быть отличными друг от друга. Одни пытаются встроиться в новую реальность и использовать вновь открывшиеся конкурентные преимущества, другие идут по пути сокращения или даже сворачивания бизнеса с прицелом на последующую эмиграцию.
В целом происходит смещение акцента с того, чтобы научиться что-то закупать или продавать – на то, чтобы уметь что-то произвести. Уже заметен некоторый ренессанс усиленного внимания к инженерным специальностям в вузах на фоне падения интереса к подготовке менеджеров.
— Любой переходный период связан с серьёзными издержками – не только экономическими, но и социальными. Как должны себя в этой ситуации вести власти в финансово-экономической сфере? Двинуться по пути максимальной либерализации малого бизнеса и самозанятости, давая возможность прокормить себя наибольшему числу людей (по этому пути Россия двинулась в начале 1990-х)? Или, наоборот, потуже затянуть бюджетные пояса и максимизировать доходы бюджета за счёт подавления конкурентов в региональной экономике или муниципальном хозяйстве? Последнее мы, например, наблюдаем при ликвидации маршруток в городах – в пользу расширения муниципальных автобусных маршрутов…
— Очевидно, что в условиях повышенного внимания к вопросам безопасности и обороноспособности роль центральных органов власти будет возрастать. Соответственно, будет происходить и централизация отдельных элементов экономической системы. Такой тренд будет иметь место и далее. В то же время, в ситуации усиливающихся экономических санкций со стороны недружественных стран будет возрастать запрос и на определенную дисперсность в финансово-экономической деятельности, что позволит снизить возникающие риски. Простой пример: если в стране будут один или всего несколько банков с государственным участием, которые могут подпасть под санкции, то хранение в них денежных средств и проведение через них финансовых операций поставит под угрозу многое.
Дилемма одновременных трендов на централизацию, определенную монополизацию с одной стороны, и децентрализацию с другой встаёт сегодня перед региональными и муниципальными властями в полный рост. И власти этих уровней должны находить компромисс между отмеченными противоположными тенденциями. Тем более, что выгоды и недостатки есть в каждом из крайних случаев. С подобных позиций нужно оценивать и принимаемые решения, в том числе в упомянутой Вами сфере городского общественного транспорта. К слову, не во всех городах взяла верх идея введения единых городских маршрутов. Иногда, даже в относительно крупных городах, сохраняется использование малых форм автобусов, что может вызывать как одобрение, так и критику. Вспомните, что наличие «пазиков» в Томске было одной из претензий к бывшим мэрам, против которых – правда, по другим причинам – возбуждались уголовные дела. Но ведь есть и немало аргументов «за» использование малоформатного автобусного сообщения внутри города.
Решения, кстати, нередко принимаются больше на основе каких-то субъективных факторов – прежде всего взглядов и установок представителей местной администрации.
— Может ли как-то повлиять на субъективный фактор в деятельности региональных и муниципальных чиновников компетентная научная экспертиза? Вообще, в какой степени власти в современной России – и в центре, и на местах – руководствуются в своих действиях мнением учёных-аналитиков?
— Мне кажется, что отечественной практике государственного управления сильно не хватает экономического анализа. Я с грустью смотрю на то, что экономические решения зачастую принимаются «в пользу политики». Например, та дискуссия, которая сейчас ведётся на федеральном уровне в связи с необходимостью стабилизации рубля, вращается вокруг роли Центрального банка и дефицита бюджета, негативно влияющего на курс рубля. Но ведь бюджетный дефицит возникает в силу принятия политических решений. Выправить ситуацию чисто экономическими (монетарными, бюджетными и другими) методами и инструментами, без корректировки политических решений, практически невозможно.
Иными словами, те, кто принимает политические решения, должны обязательно основывать их на экономическом анализе, а не только на чисто идеологических или каких-то субъективных соображениях, обусловленных исключительно политическими приоритетами. Недостаток экономического анализа рано или поздно дает о себе знать и оборачивается сложностями, как, например, летом 2023 года, когда возникла обсуждаемая нами проблема резкого падения курса рубля.
Другой пример – вопросы, связанные с льготной ипотекой. Понять, насколько целесообразно пролонгировать введенные меры, в каких объемах и кому именно требуются такие льготы, можно на основе анализа и разработки научно обоснованных критериев. Но и здесь многое решается, зачастую исходя из политических, а не экономических соображений.
— Но есть ли в России целом и в отдельных регионах та учёная среда, которая могла бы давать представителям власти научно обоснованный эконмический анализ по важным социально-экономическим вопросам?
— Я с большим почтением отношусь к сообществу учёных, в том числе и в гуманитарной сфере. Могу с уверенностью сказать, что их много – и в центре, и в регионах, но серьёзный аналитических потенциал, которым обладает российская экспертная среда, остаётся не востребованным властью.
В стране подготовлено значительное число специалистов, способных заниматься экономической и иной аналитикой, но они ею чаще не занимаются, потому что уже ушли в другие сферы. Те же, кто продолжает работать в этой сфере, – я это знаю по многолетнему опыту общения с коллегами, – чувствуют глубокую неудовлетворённость тем, как выглядит их работа в контексте взаимосвязи с органами власти. Неудивительна в этой связи и та волна эмиграции учёных, в том числе экономистов, которую мы наблюдаем в последние годы: из ведущих научно-образовательных учреждений, из той же Высшей школы экономики многие исследователи уехали в зарубежные университеты и научные центры.
Обо всём этом, к слову, состоится разговор на диспуте, который я собираюсь модерировать на XXI Форуме «Стратегическое планирование в регионах и городах России», который пройдёт в Санкт-Петербурге в конце октября этого года.
— Вы полагаете, это обсуждение поможет переломить те многочисленные негативные тенденции, о которых Вы говорили выше?
— Ежегодный Форум стратегов – одна из «отдушин» для российского экспертно-экономического сообщества. Среди всех других площадок он занимает уникальное место. Это не типичный деловой форум в линейке работы правительства, продвигающий взаимодействие бизнеса и власти, – в число таких площадок входят Международный Петербургский экономический форум, Восточный экономический форум во Владивостоке, «Иннопром» в Екатеринбурге и другие.
Форум стратегов является площадкой интеллектуального обсуждения экспертов в сферах, связанных со стратегическим планированием, экономическим развитием, управлением финансами, «зеленой повесткой» в регионах и муниципальных образованиях. Это пространство непосредственного взаимодействия экспертов и представителей власти по данным вопросам.
Важно и то, что общение на Форуме стратегов всегда не только формальное –через выступления и презентации на программных мероприятиях. Обмен мнениями происходит и в ходе личного общения в перерывах между акциями, во время кофе-брейков. Человеческое измерение Форума стратегов – также очень важное его достоинство, на мой взгляд.
Возвращаясь к вашему первому вопросу, скажу так: я рассчитываю, что в итоге контактов экспертов и исследователей с представителями центральных и региональных властей, которые приедут в Петербург на Форум, удастся наметить новые пути для дальнейшей успешной адаптации регионов и муниципальных образований к сложившимся непростым условиям, а решения, принимаемые органами власти, окажутся в дальнейшем более проработанными и основанными.
Беседу вел Даниил Коцюбинский
