100 лет назад бывшие императорские резиденции под Петербургом превратились в музеи. Как это было – «Городу 812» рассказала Ираида Ботт, заместитель директора по научной работе ГМЗ «Царское Село».
– В советские времена ранняя история пригородных музеев-заповедников не слишком афишировалась.
– В те годы этой историей никто не занимался, а в экскурсиях упоминались лишь два исторических факта: о том, что осенью 1918 года был опубликован декрет Совнаркома за подписью Ленина о регистрации и охране памятников искусства и старины, в том числе бывших императорских резиденций, т.е., о создании в них музеев, и что пригородные дворцы открыли свои двери перед первыми посетителями в мае-июне 1918 года. Причем эти факты излагались именно в такой последовательности. На самом деле все было не так.
– А как?
– В первые дни Февральской революции, как при любом социальном потрясении, началось разрушение и разграбление памятников искусства и культуры. Художественная элита Петрограда – историки, архитекторы, художники, артисты, – искренне обеспокоенная этой ситуацией, предпринимает реальные шаги для спасения культурного наследия в неспокойное время революционных катаклизмов. Уже в марте 1917 года на квартире Горького собираются Бенуа, Добужинский, Маковский, Рерих, Петров-Водкин, Фомин, Шаляпин и др. для принятия плана действий. Допускаю, что инициатива этого совещания могла исходить от Александра Николаевича Бенуа, с первых дней занявшего в деле защиты художественных ценностей самую активную позицию. Итогом этого совещания стало создание Комиссии по делам искусств, действия которой были согласованы как с Временным правительством, так и с Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Членов Комиссии беспокоила прежде всего судьба «безнадзорных» загородных дворцов – Министерство Императорского двора было упразднено, новая надзорная институция не создана. Бенуа предлагает вместо упраздненного МИД создать Министерство искусств, задача которого в данный момент – охрана художественных ценностей, сосредоточенных в пригородных дворцах.
– Что решила созданная Комиссия?
– Что надо начинать с приема и описи имущества императорских резиденций. В пригороды Петрограда с осмотром дворцов выехали специалисты. В Царском Селе, Гатчине и Петергофе были созданы художественно-исторические комиссии. Приказ о приемке, регистрации и систематизации всего движимого и недвижимого имущества бывших Дворцовых управлений, а также об образовании этих комиссий был подписан в мае 1917 года. В этот список не попали Павловск и Ораниенбаум, которые являлись частными владениями: Временное правительство частную собственность признавало.
Дополнительная экспозиция в Александровском дворце. Анфилада парадных залов. 1920-е
– Комиссию в Царском Селе возглавил Георгий Лукомский. Почему он?
– Не исключаю, что Лукомский в силу личных предпочтений выделял Царское Село среди других мест в окрестностях столицы. Но, скорее всего, это связано с тем, что в начале Первой мировой войны Георгий Крескентьевич заканчивает школу инженеров-прапорщиков, получает звание подпоручика и в канун революционных событий оказывается в Царском Селе как член строительных комиссий, занимавшихся возведением сооружений для полков, расквартированных вблизи императорской резиденции. На нескольких сохранившихся фотографиях 1917 года в Екатерининском дворце он запечатлен в военной форме.
Лукомский, роль которого как председателя Царскосельской художественно-исторической комиссии трудно переоценить, проработал около полутора лет и, понимая вектор развития наступивших перемен, в октябре 1918 года, отпросившись в отпуск, покинул Царское Село навсегда. Через Киев, Крым и Константинополь уехал в Европу, где попеременно жил в Берлине, Париже, Лондоне и умер в Ницце в 1952 году.
– Разногласия Лукомского с большевиками были не только политическими?
– Он, например, считал необходимым сохранить в неприкосновенности все интерьеры и обстановку Александровского дворца как исторического памятника не только эпохи Николая II, но и важного переломного момента в истории России, и сопротивлялся, когда это не соблюдалось. Уже при нем происходило, к примеру, изъятие документов, принадлежавших последним Романовым. Впрочем, эти изъятия начались еще при Временном правительстве по распоряжению Александра Керенского.
– Зачем?
– Чтобы, в частности, доказать, что императрица Александра Федоровна – немецкая шпионка. Керенский надеялся найти в личной переписке императрицы факты, которые могли бы обличить императорскую чету, и прежде всего Александру Федоровну, в измене. Керенский лично читал переписку Романовых. Об этом в своих воспоминаниях пишет генерал Дитерихс, приводя один курьезный момент. В одной из телеграмм императора, адресованных Александре Федоровне, была зашифрована фраза, над которой долго бились специалисты. Расшифровать удалось, в телеграмме было зашифровано: «Целую крепко, здоров».
В мемуарной литературе описывается случай, как Николай II, присутствуя при изъятии личных бумаг и держа в руке письмо, не хотел его отдавать, объясняя, что «это письмо частного характера». Но комендант Александровского дворца Коровиченко, цепко захватив письмо, не выпускал его из своих рук. Император, понимая нелепость и комичность сцены, первым выпустил письмо.
Возвращаясь к изъятиям после Октября. Тогда императорский архив вывозился из дворца без описей, в мешках, без объяснения куда. Это не могло не беспокоить Лукомского. Архив в основном своем массиве сохранился и сейчас находится в Государственном архиве РФ.
– Что хотел Лукомский сделать из Екатерининского дворца?
– Екатерининский дворец со времен Александра II (он любил проводить лето в Царском Селе и жить на своей половине в Зубовском флигеле дворца) при его внуке, Николае II, для жилья не использовался, разве что – во время приема высокопоставленных гостей, и то при последнем владельце это было один раз: в 1902 году во дворце останавливался во время официального визита в Петербург президент Французской республики Лубе. Дворец к началу XX века представлял собой уникальный памятник XVIII – первой половины XIX века. Это Лукомский оценил сразу. Вот почему параллельно с инвентаризацией он начал «реконструкцию» убранства интерьеров на половине Екатерины II и Александра I, которые к этому времени были сильно искажены предметами поздних времен.
Масштабы работ, проделанных Комиссией за полтора года, впечатляют. Эти люди были энтузиастами, многие из них – друзьями, они мыслили одинаково. Поэтому им удалось в очень непростое в бытовом отношении время так много сделать, и сделать это в высшей степени профессионально.
У меня ощущение, что до 1917 года Лукомский не бывал в Екатерининском дворце. Оказавшись весной 1917 года в Царском Селе, увидев уникальное собрание бронзы и мебели, он влюбился в Царское Село и до конца дней в своих публикациях, посвященных царскосельским дворцам и паркам, говорил о том, что Царское сопоставимо разве что с Версалем.
– То есть он издавал книги о Царском Селе, находясь в эмиграции?
– Здесь мы возвращаемся к вопросу об архиве Лукомского. О том, что такой архив существовал и, мы надеемся, где-то существует, подтверждает недавний факт. В 2012 году мы купили в Париже на аукционе 48 автохромов (цветных диапозитивов на стекле) с видами главным образом Александровского дворца в «родной коробке».
– А всего их было?
– 140. У нас сейчас 93. В 1958 году, когда в Екатерининском дворце после реставрации открылись первые залы, появился турист из Англии Г. Баррат, который привез и передал в музей 12 автохромов. Тогда сотрудники узнали об их существовании. Позже, в 1968-м, в Пушкине разыскали потомков Андрея Зееста, который делал эти снимки. У них купили еще 33 автохрома.
Архивные изыскания показали, что Лукомский заказал съемку Зеесту, предоставил ему экипаж для перевозки аппаратуры и получил из Парижа материал для съемки – пластинки братьев Люмьер.
– А зачем нужны были снимки?
– В ночь на 2 августа 1917 года, через несколько часов после того как императорская семья покинула свой дом, Лукомский, который эту ночь провел в Александровском дворце, вошел на жилую половину бывших владельцев. И понял сразу, что инвентаризировать все обилие предметов, находившихся в личных комнатах дворца, будет чрезвычайно сложно и потребует значительно больше времени и усилий, чем это требовалось в Екатерининском дворце. Он принимает решение запечатлеть интерьеры такими, какими они были при Романовых, на автохромах. О том, что многие снимки сделаны в первые дни августа, сразу после отъезда императорской семьи, свидетельствует автохром Палисандровой гостиной, где запечатлена свежесрезанная гортензия – этот цветок живет в вазе несколько дней.
Дополнительная экспозиция в Александровском дворце. 1920-е
– То есть архив Лукомского не найден?
– К сожалению, нет. И мы постоянно просим всех, кого интересует данная тема, делиться любыми сведениями о Лукомском, которые, возможно, выведут на след его личного архива. Судя по книгам, которые он издавал в эмиграции, архив мог бы дать новые сведения о том, чем было Царское Село до революции.
– Много ли потеряло Царское Село при эвакуации ценностей в Москву осенью 1917 года из-за приближения к Петрограду немецких войск?
– Один из деятелей того времени, работавший в музейных комиссиях Временного правительства, говорил, что он против эвакуации китайского фарфора из Гатчинского дворца: «Я предпочитаю увидеть его в одном из берлинских музеев, чем разбитым на военных дорогах на пути в Москву».
Дорогу выдержали не все царскосельские вещи, многие предметы пострадали. Вернулись коллекции в Царское Село полностью только в 1922 году, а на экспозицию попали и того позднее – потребовалась реставрация. Таким образом, в июне 1918-го, когда открылись дворцы, лучшие вещи находились в эвакуации, в Москве. В том числе коллекция изделий из янтаря, выставлявшаяся в Янтарной комнате.
– Плохо шла эвакуация?
– В Царском Селе довольно быстро упаковали предметы в 250 ящиков, распределив их на две группы: предметы из Екатерининского и Александровского дворцов. Но вывезти успели только 161 ящик – эвакуация остановилась из-за октябрьских событий 1917-го. В Москву вывезли практически все шедевры, многие из которых – украшение нашей коллекции сегодня. Лукомский и Комиссия безошибочно выделили все самые художественные предметы.
– Что за публика ходила первое время в музей?
– В первый день работы Екатерининского дворца, 9 июня 1918 года, в книге посетителей зафиксированы 294 человека. По устной легенде первую группу вел сам нарком просвещения Луначарский, а экскурсанты шли по парадной анфиладе с транспарантами и флагами – смотреть как победители на то, как жили побежденные цари. 23 июня первые посетители вошли на личную половину Александровского дворца. Эти экскурсии, пользовавшиеся огромной популярностью, сохранились на видеохронике. Поражает, что посетители ходили в верхней одежде, мужчины не снимали кепок, ходили по коврам, между столами в Рабочем и Парадном кабинетах Николая II.
– Первым директором музея стал Всеволод Яковлев, его биография совершенно необычна.
– Яковлева можно назвать человеком из команды Лукомского, но отношения у них не сложились, и Лукомский однажды назвал Яковлева хитрой лисой.
Яковлев был из крестьян, безусловно, талантливым и волевым человеком. Он экстерном закончил среднюю школу, потом Академию художеств по мастерской Л. Н. Бенуа, работал в том числе и в воскресной школе, где познакомился с Крупской. Наверное, отсюда истоки благосклонного отношения к нему Луначарского, который поддерживал его многие годы.
Яковлев пришел в Художественно-историческую комиссию при Лукомском, после его ухода возглавил работу и сделал все, что смог, в тех непростых условиях для сохранения коллекций Александровского дворца. Проработал он в музее до начала 1930-х годов и вынужден был уйти из-за доноса: его обвинили, в частности, в том, что оставил на службе в музее царский персонал.
Яковлев – личность для нас знаковая, но загадочная. Несколько фактов. Многие годы он был членом местного горсовета, но боролся против сноса Екатерининского собора в Царском Селе, а потом вынужден был использовать кирпичи на строительство бани по своему проекту. Он спас экспозицию Детской половины Александровского дворца в 1929 году, но не смог ее отстоять спустя несколько лет.
Столярная мастерская в Екатерининском дворце-музее. 1920-е
– Александровский дворец сильно пострадал от распродаж?
– Для музейщика потеря любой вещи – катастрофична. Если говорить о распродажах, то Александровский дворец не пострадал так, как Екатерининский, – он был неинтересен западному покупателю, поскольку был наполнен предметами XIX века, большая часть которых была бытового характера и интерес представляла своей мемориальной составляющей. Александровский дворец убила война. В эвакуацию уехала незначительная (по отношение ко всему объему) часть предметов, а оставленные вещи погибли или были вывезены «на память» оккупантами. Некоторые из них сейчас возвращаются в музей. Совсем свежий пример: три месяца назад в Мадриде в антикварном магазине появился альбом с 67 гравюрами Бартолоцци, модного гравера времени Екатерины Великой, из императорской библиотеки, которая к 1917 году насчитывала 18 тысяч томов и находилась в Александровском дворце. Библиотеку не эвакуировали, она была вывезена нацистами, и после войны 8 тысяч томов, обнаруженные в Австрии, вернулись в Царское Село. Альбом, который держала в руках императрица, видимо, вывез офицер испанской Голубой дивизии, которая квартировала в Александровском дворце. Сейчас идет переписка о возвращении этого интересного памятника в музей.
В период распродаж сильно пострадал Екатерининский дворец. Оттуда были проданы топ-вещи: фарфор, мебель, в основном XVIII века, принадлежавшие первым хозяйкам Царского Села – Елизавет Петровне и Екатерине II.
– Что самое ценное было продано?
– Что точно было продано – вряд ли мы когда-нибудь узнаем. Описи, в которых отмечались изъятия для продажи, в нашем музее не сохранились. Мы узнаем о потерях этих лет из разрозненных документов в архивах и благодаря предметам с нашей маркировкой, появляющимся на торгах в Европе и России.
Некоторые из этих вещей удается приобрести и вернуть в родные стены. В их числе два уникальных стола из комнат Екатерины Великой, кокошник великой княжны Ольги, туфельки Анастасии, молитвенник цесаревича Алексея. Этот список можно пополнить и историческими предметами, которые приобрел и подарил музею коллекционер Михаил Карисалов.
– Вернемся к загадочному Яковлеву.
– Да, и дальше в его судьбе много загадок. После доноса попадает в ГПУ, но выходит через несколько дней. Без права работать в музее, но с правом преподавать. Начинает работать в Институте молочной промышленности. То есть с одной идеологической работы снимают, на другую ставят. Как это может быть?
Осенью 1941 года, вскоре после оккупации города Пушкина (17 сентября), в его квартиру въезжает немецкий офицер; как депутат горсовета Яковлев вынужден скрываться (живет у своего друга Баха). На Яковлева вновь доносят. Его забирают в гестапо, но выпускают через три дня. Можно предположить, что квартира Яковлева с большой библиотекой на европейских языках и сам он, владеющий немецким, расположили к нему новое начальство. Другого объяснения пока нет. Ему предлагают работу в Кингисеппе, в школе, где он сначала преподает черчение, а потом становится директором.
В 1943 году нацисты вывозят его с семьей в Прибалтику, но после полного снятия блокады Яковлев возвращается и некоторое время работает в Гатчине, а затем преподает в Мухинском училище.
– Вместо обычной для таких случаев отправки в ГУЛАГ?
– У меня нет объяснения этому, кроме одного – возглавляя школу на оккупированной территории, он, возможно, сотрудничал с партизанами. Такие ситуации в истории известны. Хотя доказательств этому нет.
– Архив Яковлева тоже не сохранился?
– Все сведения, известные нам сегодня, изложены в исторической справке, подготовленной недавно умершим военным историком Всеволодом Абрамовым. В конце 1990-х годов он общался с дочерью Яковлева. В справке есть копии интересных документов, сохранившихся в семье. Например, Луначарский делегирует Яковлева представлять СССР на суд по делу «Палей – Вейс» о продаже имущества царскосельского дворца Палей. Ольга Валерьяновна Палей протестовала против продажи на Запад национализированных художественных ценностей из ее дворца в Царском Селе. Яковлев отстаивал правомочность этих действий и выиграл процесс, а затем некоторое время путешествовал по Европе за казенный счет. Для образования.
Кстати, Палей на все-таки состоявшемся аукционе выкупила несколько своих картин. Узнали мы об этом из письма Ольги Валерьяновны, которое недавно приобрели на аукционе в Монако.
Вадим Шувалов
