Насколько петербургские чеченцы зависят от Рамзана Кадырова?
Про Рамзана Кадырова каждый день чего-нибудь пишут. Он дает поводы. Рамзана Кадырова боятся. Не только из-за тортов на лице экс-премьера Касьянова и публичных извинений красноярского депутата за болтовню в Фейсбуке. Дело еще и в отношении к чеченцам: считается, что это народ опасный, закрытый и непредсказуемый. Так ли это? Сколько чеченцев в Петербурге, что они тут делают и насколько зависят от Рамзана Кадырова – выяснил «Город 812».
Рамзан Кадыров – очень медийное лицо. Он все время чем-то эпатирует интеллигентную российскую публику. То Касьянова в прицеле разместит в Instagram, то врагами народа оппозиционеров объявит. Кадыров не только эпатирует, но и пугает. Вот чеченцев обвиняют в убийстве Немцова, до этого осудили за убийство Политковской. Конечно, может, и нет тут никакой связи с Кадыровым, но с Чечней-то есть.
Если кто что про Кадырова плохое скажет – у него случаются проблемы. Вот красноярский депутат Сенченко назвал Кадырова «позором России», а на следующий день уже перед ним извинился. А в Петербурге, как только возник вопрос, продлят ли полномочия Кадырову, студент из Чечни написал на своем петербургском Rolls-Royce: «Рамзан, не уходи». В общем, есть ощущение, что всю страну контролирует Кадыров.
Сколько их?
Сколько чеченцев живет в Петербурге – никто точно не знает. По переписи 2010 года их было всего 1482 человека. Насколько эти цифры достоверны – неясно. Говорят, что в ходе последней чеченской войны в Петербург приехало 10 тысяч человек из Чечни.
Мы сидим в кабинете писателя Германа Садулаева – разговор идет неспешно, хотя Садулаев торопится. Четыре года назад он написал книгу «Прыжок волка», посвященную политической истории Чечни. Напоследок он протягивает мне экземпляр и говорит, что в нем я найду ответы на большую часть вопросов.
А до этого я спрашиваю у него, какое влияние Рамзан Кадыров имеет на соотечественников здесь, в Петербурге.
– Я живу в Санкт-Петербурге под юрисдикцией губернатора Санкт-Петербурга. И этим все сказано, – спокойно начинает писатель, после чего заметно раздражается. – А вот вся эта… все, что там сейчас происходит, – вот этот Касьянов, вот вечно нас стараются втянуть в этот спор: «А ты за Касьянова или за Кадырова?» А почему я вообще должен быть за одного или за другого?! Почему я должен принимать чью-то сторону? Я вообще тут ни при чем – это не имеет к моей жизни никакого отношения. «А вот как ты думаешь, вот Касьянов что-то сказал Кадырову, а Кадыров что-то ответил Касьянову – что ты думаешь по этому поводу?» Да ничего я по этому поводу не думаю! Я вообще даже не должен думать об этом. Мой духовный вождь – Леонид Абрамович Юзефович – однажды сказал очень мудрую вещь: «Раньше мне казалось, что я по каждому поводу должен иметь собственное мнение. А потом я понял, что это не так». Я не то что высказывать своего мнения не должен, я даже иметь свое мнение по каждому поводу не обязан. То, что происходит в Чечне, мне не нравится, но еще больше мне не нравится сам факт того, что людей втягивают в это нелепое противостояние – Кадыров против Касьянова или Касьянов против Кадырова. Почему я должен иметь к этому какое-то отношение?
Строго говоря, никакой официальной диаспоры, члены которой были бы спаяны внутренними отношениями, у чеченцев Петербурга нет. Есть культурные программы (это где зажигательные танцы и пляски), организованные официальным представительством Чеченской Республики в Петербурге. Или так называемым «Вайнахским конгрессом» – организацией, которую зачастую называют чеченской диаспорой.
Институт истории СПбГУ, приемная директора. Абдулла Даудов, директор института, в начале нулевых стал президентом «Вайнахского конгресса»:
– «Конгресс» не подразумевает активного участия или уплаты каких-то взносов – это общественная организация без членства и фиксированного количества участников. Есть правление и некая активная группа для решения разных задач: проведения культурно-языковых программ или защиты прав отдельного человека. Кроме того, «Конгресс» активно участвует в городских мероприятиях – праздниках или торжествах по поводу памятных дат.
Во время второй чеченской войны (активная фаза – 1999–2000) петербургская диаспора старалась помогать соотечественникам: поставляли гуманитарную помощь, помогали найти родственников, освоиться на новом месте. Большая часть чеченцев, проживающих сегодня в Петербурге, приехали сюда как раз в начале конфликта.
– Сколько беженцев из Чечни приехали в Петербург?
– По моим подсчетам, примерно десять тысяч человек. В те регионы, что были поближе, бежало, соответственно, больше. Например, Ингушетия приняла до 150 тысяч беженцев. В Петербург в основном приезжали те, у кого здесь уже кто-то жил, или те, кто надеялся, что найдет здесь работу.
Среди петербургских чеченцев есть и бизнесмены, и силовики, и юристы, и владельцы франшизы «Макдоналдса». Многие приезжают сюда работать: в Чечне работы нет. По словам директора Института истории, важнейшее условие переезда – наличие знакомых, которые могли бы помочь устроиться или временно поселить у себя.
– Кем в основном работают петербургские чеченцы?
– В круге моих знакомых врачи, университетские профессора, художники. Многие задействованы в строительном и нефтяном деле, но в основном – в среднем бизнесе: имеют свой магазин или небольшую фирму. Единственная профессиональная особенность – нас традиционно очень мало в системе торговли. То есть если вы приедете на рынок, то чеченцев там будет очень мало.
Споры про тейпы
Существует устойчивое убеждение, что в Чечне действует тейпово-клановая система общества, в которой все друг друга знают. Так, например, по словам Игоря Старкова, не раз бывавшего в Чечне, среди ее жителей нет одиночек, потому что есть система тейпов. Каждый человек – часть семьи, семья – часть рода. Поэтому каждое действие немедленно отпечатывается не только на личной репутации, но и на всем тейпе.
– Те или иные поступки могут помнить на протяжении многих поколений, – говорит Старков. – Абсолютно безобидное событие и даже забавное для нас там может привести к кровной вражде. Чеченские старики молятся, чтобы не покрыть себя позором. Гостей, не знающих традиций, это, как правило, не касается, но ты даже не можешь себе представить, насколько у нас с ними разное понимание позора.
А писатель Герман Садулаев считает, что рассказы о клановости современного чеченского общества – полная чушь:
– Чеченцы не в большей мере клановый народ, чем русские. Сохраняются какие-то связи, землячества, но только на уровне общих знакомств или родства. Например, если в Петербурге есть житель моего родного села Шали, это значит, что он наверняка знает семью моего отца. Скорее всего, у нас с ним есть какие-то родственные или соседские связи, так как Шали – небольшой город, поэтому в нем все так или иначе друг с другом соприкасаются, а значит, и у нас – тех, кто переехал в Петербург, – наверняка найдутся точки соприкосновения. Но при этом я практически не поддерживаю отношений с чеченцами из Ведено, которые тоже живут в Петербурге. С ними у меня столько же точек соприкосновения, сколько при встрече с татарином из Казани.
По словам Садулаева, клановость чеченцев очень сильно преувеличена – это обычный народ со сложной исторической судьбой, не более того. Короче говоря, нет никаких кланов. А вообще, в Москву люди из Чечни едут за карьерой и деньгами. В Петербург – учиться.
Кабинет Равиля Сейфетдинова, полномочного представителя муфтия шейха Гайнутдина в СЗФО. Над ним висят две картины – с Каабой и Меккой. На входе меня попросили снять обувь.
В помещении царит легкий мусульманский беспорядок. Портреты исламских богословов еще не добрались до стены, поэтому стоят, прислонившись к ней. Повсюду рукописи, фотографии. И очень много зеленого.
– Петербург традиционно был центром востоковедения, а до революции этот город вообще был сосредоточием передовой мусульманской мысли в Российской империи. Здесь трудились ведущие мусульманские деятели – такие, как Мусса Бегиев, например, – полпред указывает на портрет у стены. – Поэтому в Петербурге традиционно есть компонент, привлекающий людей, нацеленных на образование и культурно-религиозное просвещение…
– Сколько чеченских студентов учится в вузах Петербурга? – спрашиваю у профессора Даудова.
– Точными данными не располагаю, но могу с уверенностью сказать, что не очень много: в советские годы было больше. Когда я учился на историческом факультете в 70-е, все мои однокурсники-чеченцы после окончания вернулись обратно на родину. Один я здесь остался.
Характер дикий, уравновешенный
– Да, чеченцы – самый закрытый народ в России, – продолжает Игорь Старков. – Проявляется это в том, что у них есть внутренний мир и тот, в котором они живут с нами и иностранцами. Переехав в новую среду, чеченцы становятся более открытыми, но не стоит забывать о том, что если кто-то из петербургских чеченцев совершит что-то недостойное с точки зрения чеченской морали, об этом узнают на его родине, и позор падет на весь род. Я сейчас немного сгущаю краски, но это не отменяет серьезность ситуации.
– Когда я был в Грозном, нам провели небольшую экскурсию по городу, – рассказывает Равиль Сейфетдинов. – Возил нас тогда молодой парень по имени Мансур. Мы проезжаем площадь, он говорит: «Десять лет назад я по этой площади ходил, здесь все было разбито, трупы лежали. А сейчас все отстроено, люди спокойно живут». Очевидно, что эти воспоминания сложно забыть. Отсюда и некоторая внешняя напряженность и закрытость.
Сами чеченцы говорят обратное – что они народ доступный и без проблем вписываются в любое национально-культурное пространство.
– Если другие народы, попав в чужую для них среду, стараются укомплектоваться в национальные кварталы, где селятся очень тесно друг к другу, то чеченцы никогда не стремились создавать какие-либо обособленные субкультурные единицы и всегда удачно вписываются в общую культуру, – признается Герман Садулаев.
Среди национальных черт своего народа Абдулла Даудов выделяет те, что в идеале должны быть у любого нормального человека. То есть чеченец не ругается матом, уважает старших, не бьет женщин и несет ответственность за сказанное.
Кстати, про женщин. В Чечне женщина пропускает мужчину впереди себя, а не наоборот. Или, если дело доходит до общественного транспорта, то, как правило, женщина уступает место пожилому мужчине (если она не в положении и не в возрасте).
– Чеченцы очень дружелюбный и гостеприимный народ, – продолжает Даудов, – и при этом очень свободолюбивый. Они могут очень остро реагировать на какие-то вещи, а в некоторых ситуациях и довольно резко действовать. Горячие, скажем так. И не терпят оскорблений – в этом они могут пойти на самые крайние меры.
Равиль Сейфетдинов делится впечатлениями от личного общения с чеченцами:
– Они красноречивы, что свойственно всем кавказцам, очень развиты интеллектуально: с чеченцем всегда есть о чем поговорить и есть что послушать.
Инфографика Федора Шумилова.
Чешские волки
В 90-е и в первой половине 2000-х силовые группы из Чечни приезжали в Петербург для решения вопросов о переделе собственности (самая известная история – с приездом Сулима Ямадаева на комбинат «Самсон»). Сейчас о таких случаях не слышно.
Как сообщили нам в ГУ МВД по Петербургу и области, учет преступлений по национальности не ведется, поэтому о том, насколько выходцы из Чечни вовлечены в криминал, они не знают.
Агентство журналистских расследований. Евгений Вышенков, сотрудник уголовного розыска в 90-е, а сейчас заместитель главного редактора «Фонтанки», допивает кофе и закуривает третью сигарету.
– Чеченцев в Петербурге называют не «чеченцы», а «чехи», – Вышенков тушит очередную сигарету и достает новую. – Это такое прозвище.
Да, были истории, когда люди из Чечни участвовали в переделе собственности и рэкете. Но, говорит Вышенков, никакого национального окраса в этом деле не было. Такое происходило по всей России.
Дальше Вышенков рассказывает о спортсменах, которые пополняли криминальные группировки города. Власть была слаба, и пять-шесть лет они, бывшие спортсмены, следили за порядком, собирали налоги, судили и выносили приговоры. А потом приводили их в исполнение.
К спортсменам не относятся – Евгений Вышенков загибает пальцы – шахматисты, фигуристы и шпажисты… Вишенкой на торте спортивно-криминальной субкультуры были борцы и боксеры. А чеченцы и дагестанцы – они в первую очередь борцы: там, на Кавказе, считают, что не мужчина тот, кто не борется. Казалось бы, с таким начальным капиталом чеченцы должны были органично влиться в криминальную петербургскую среду. Но не все так просто. Вышенков закуривает очередную сигарету:
– Во-первых, тут были свои чеченцы, но заметно обрусевшие. Во-вторых, здешние спортсмены ориентировались не на воровскую идею, они ориентировались на себя. Поэтому, когда «чечены» сюда начали заезжать непонятными коллективами по 15–20 человек, то встречали их не по законам восточного гостеприимства. Отчасти виноваты были они сами – не очень дипломатично себя вели. Таким наскоком влетели, поставили себя очень дерзко и нарвались на местных, которые очень быстро объединились. Был такой борец – Адам Куракаев. Приехал со своими на джипах, с автоматами. Как-то мы их остановили около гостиницы «Октябрьская», потом за ним из Москвы брат приехал – взрослый, богатый, в галстуке. Говорит: «Я заберу его, он в городе больше не появится». И мы его отдали.
Вышенков считает, что никакой заметной роли в бандитском Петербурге выходцы с Северного Кавказа не играли.
– Помнить надо следующее: нельзя было в девяностые быть в бизнесе и не быть связанным с криминалом. Как нельзя провести на ринге десять лет и ни разу не получить по лицу. А масла в огонь голливудской романтизации чеченских бандитов подлила история Сергея Мадуева – убийцы и налетчика, который закрутил любовную интригу со следователем и несколько раз пытался бежать из «Крестов». Потом об этом сняли фильм «Тюремный романс». Роль чеченского гангстера сыграл Александр Абдулов…
Писатель Садулаев говорит:
– Да, в девяностые годы были серьезные чеченские преступные группировки, но были и тамбовские. Значит ли это, что жители Тамбова – это какой-то особый народ, генетически склонный к насилию?
Без терактов
До 2017 года не было в Петербурге и терактов. А в Москве были.
– Когда Кавказ на пике своего отделения нес террор по России, Петербург это никак не затронуло, – речь Вышенкова то и дело прерывается свистящим звуком выдыхаемого табачного дыма. – Вопрос: почему в Москве были теракты, а у нас – нет? Почему не было взрывов бомб или захвата заложников? Потому что это город Владимира Владимировича Путина? Ну что за чушь! Вот Шамиль Басаев сфинксов пожалел, да?
Соображениями на этот счет делится Абдулла Даудов:
– У нас не было ни одного случая, потому что диаспора активно работала. И с силовиками, и в том числе с лидерами сепаратистов. Мы делали все возможное – и официально и неофициально, и разрешенное и неразрешенное. Встречались с людьми, с которыми не очень хотелось говорить, но надо было – для того, чтобы наш город и наше спокойствие не трогали.
С точки зрения Вышенкова, все объясняется ролью личности в истории.
Так получилось, что в Петербурге тех лет был небольшой, но мощный отдел по борьбе с терроризмом. Возглавлял его Юрий Николаевич Фесенко, благодаря которому в городе не был приведен в действие ни один «пояс шахида». О Фесенко очень мало рассказывали журналисты, да он и не хотел светиться. Фесенко и его команда хорошо знали чеченскую бизнес-верхушку Петербурга (эту среду Вышенков называет чеченской общиной).
– Были люди, которые сумели правильно договориться с общиной, – продолжает Вышенков. – Они сказали им: «Ребята, если кто-нибудь на территории Петербурга захочет передать ”привет” с гор, – конец (Вышенков другое слово употребляет. – Вс. В.) вашему бизнесу, я разбираться не буду. Я к тебе приду и найду 128 нарушений твоего бизнеса, веришь?» Они не предлагали чеченцам доносить, они предлагали защищать свой бизнес. Поскольку у этих бизнесменов были колоссальные тейповые связи, если они только где-то что-то слышали – им необязательно было бежать в отдел по борьбе с терроризмом. Но они должны были сделать так, чтобы этого ваххабитского духа в городе не было.
Вожак стаи
Для чеченцев Кадыров – одна из самых больных тем. Большинство попросту отказываются говорить о нем (наверное, потому что знают: из всех их слов обязательно выдернут худшее). Поэтому задавать вопросы о влиянии Кадырова на свой народ или зачем это он пугает оппозицию – примерно то же самое, как если бы иностранный корреспондент, прибывший в Советский Союз в 1936 году, вдруг спросил рабочего человека о репрессиях и Сталине.
Но все же спрашиваю Германа Садулаева:
– Складывается ощущение, что Кадыров контролирует всё и всех. Вот депутат Савченко сначала написал про Кадырова в Фэйсбуке нехорошее, а потом извинился.
– Ну, это очень грустно. Мне это не нравится. Все эти истории про извинения Кадырову – это все не очень красиво. Я не думаю, что это принесет много пользы самому Рамзану Ахматовичу. У него очень хорошая пиар-команда, и мне кажется, им нужно что-то подкорректировать в своей работе. Я не думаю, что сам Рамзан Ахматович к этому причастен. Я думаю, тут имеет место эксцесс исполнителя: есть подчиненные, которые настолько хотят угодить своему начальнику, что порой переходят все границы.
Абдулла Даудов пытается объяснить феномен президента Чечни с точки зрения историка:
– Я не могу привести примера, когда в условиях разрухи, войны, мародерства и отсутствия власти можно было бы наладить жизнь демократическим путем. Всегда, что в историческом прошлом, что сейчас, были нужны жесткие методы. Кадыров их использовал, и правильно сделал, иначе в Чечне был бы хаос и по сей день. Рамзан Ахматович приложил максимальные усилия для решения серьезнейшей чеченской проблемы – я имею в виду обычай кровной мести. Были созданы специальные комиссии из авторитетных, уважаемых, религиозных людей Чечни, которые примирили кровников.
Действительно, Кадырову чеченцы благодарны за многое – в первую очередь за Грозный, отстроенный с иголочки. Мало кто решается на критику – Рамзан Ахматович авторитет и достойный лидер нации. Хотя со стороны СМИ глава республики получает по полной. Представьте себе чеченца, который ушел воевать в 16 лет. На глазах которого был убит его отец. Получивший в наследство разоренную войной страну и дымящиеся руины вместо столицы. И теперь над ним иронизируют и полощут в проруби оскорблений на радио и в Интернете…
Пока Герман Садулаев подписывает мне свою книгу, задаю ему последний вопрос:
– Все-таки как, на ваш взгляд, относятся к чеченцам в стране и в Петербурге?
– Сейчас произошла реструктуризация чеченского народа: есть относительно небольшая группа людей, причастных к власти и силовым структурам, которые живут собственной жизнью. И большинство чеченцев – это простые трудолюбивые люди. А мы – старые интеллигентные чеченцы – даже комментариев по этому поводу не даем, потому что это не имеет никакого отношения к нашей жизни. Если будешь очень компетентным в этих вопросах, то не очень долго будешь жить. Поэтому есть всего два варианта. Либо ты там, в этой системе, и тогда – «Первое правило Бойцовского клуба – не говорить о Бойцовском клубе». Либо ты вне ее, но в этом случае ты по определению об этой структуре ничего не знаешь. Я вне этой системы, как и все петербургские чеченцы. Знаете, я всегда соглашаюсь дать интервью, но если оно на чеченскую тему, то это бессмысленно. Я не патентованный чеченец, я не из тех, кто на каждом шагу кричит: «Я чеченец!».
– Вы же так свою первую книгу назвали.
– Название придумал издатель.
Из книги Германа Садулаева «Прыжок волка»
«Сейчас чеченцы – самый многонациональный народ на Северном Кавказе. Четвертый по численности на всем Кавказе (считая Закавказье) и в России. А по частоте упоминания в СМИ, по интересу к нему, а также по реальному влиянию – в первой тройке народов России! Чеченцы объективно: многочисленны, влиятельны, успешны, продвинуты, могущественны. И отсюда делают странный “вывод”: значит, у этого народа обязательно было “великое прошлое”, и мы его, это прошлое, сейчас раскопаем».
«Какие “родимые пятна” мог оставить аланский период на “коже” народа <…>
- Нет на самом деле никакого государства и никакого закона, единого для всех. Кто сильнее, тот и прав.
- Царь далеко, а князь близко.
- Князь по графику, а разбойник всегда внезапно.
- Если ты не разбойник, то ты раб. Лучше быть разбойником, чем рабом. Лучше быть лисой, чем курицей.
- Еще лучше быть волком».
«Лаудаев (Умалат Лаудаев – первый чеченский этнограф, писавший на русском языке. – Вс. В.) предложил смотреть на чеченцев как на обычный народ, один из прочих народов Российской империи и вообще земли. Они не из камня или железа. Сердца и глаза у них не волчьи. Люди как люди. И никакого особого “свободолюбия” типа “свобода или смерть!” – напротив, это народ, с которым очень легко договориться на разумной основе. И никакого “всеобщего равенства”, а как везде, неравенство, феодалы, беднота и даже рабы. И история у них не загадочная, а самая обыкновенная, как у всех. Вполне сравнимая с другими. Люди как люди. <…> Только кто все это придумал? А придумали русские. Русские интеллигенты, офицеры, поэты, писатели. Лермонтов и далее по списку. <…> Зачем? Затем что так было нужно русской интеллигенции. В духоте царизма ей хотелось видеть перед собой и показывать другим пример безнадежной, но благородной борьбы за свободу».
«Все чеченские партии – это прочеченские партии. И не стоит обманываться их восторженным отношением к российскому национальному лидеру. Просто в Путине чеченцы увидели воплощение своей многовековой мечты – турецкого султана. То есть такого султана, который их прикрывает от внешних напастей и дарует формальный статус подданных, а сам далеко и во внутреннюю жизнь чеченцев не вмешивается».
Редакция «Города 812» благодарит Дениса Звонарева и Камиля Ахмадеева за помощь при подготовке материала.
Всеволод Воронов
