Почему петербуржцы не обрадовались, узнав, что Петербург на 100 лет старше.
Семь лет назад маленькая группа энтузиастов вышла с предложением – отметить 400-летие Санкт-Петербурга. Иными словами, отсчитывать историю нашего города не с 1703 года, а с 1611-го – с основания крепости Ниеншанц и города Ниена.
Сразу скажу, что я тоже подписал это обращение, хотя и без большого энтузиазма. Еще меньший энтузиазм наш призыв вызвал у петербуржцев. Точнее сказать – не вызвал никакого энтузиазма.
И до сих пор не вызывает. И захотелось разобраться – почему?
Вроде бы мы гордимся, что живем в европейском городе. Даже люди, которые хамят в транспорте и мочатся в подъездах, гордо заявляют собеседнику:
– Слышь ты, быдло понаехавшее, у нас город-то, чай, европейский. Так что веди себя прилично, твою мать.
И вот – появилась возможность доказать, что мы не обитатели какого-то загадочного окна в Европу. Жить на окне вообще крайне неудобно. Мне кажется, на окнах не жили даже герои Зощенко, Ильфа и Петрова, которые жили в ваннах и на антресолях.
Нет, мы жили в Европе изначально. Ну, по крайней мере, с XVII века.
И – никакого энтузиазма.
И – я это понимаю.
Жители Мехико помнят, что их город как бы преемник ацтекского Теночтитлана. И даже я знаю, что они помнят. Знаю, потому что люблю футбол.
Сборную Мексики по футболу зовут ацтеками. Стадион в Мехико называется «Ацтека». А в пору моего детства в Советском Союзе появились мексиканские футбольные мячи. Наверное, вы уже можете угадать, как они назывались? Правильно – «ацтека».
У них главный стадион – «Ацтека», а у нас (до недавнего времени) – «Петровский». В честь, естественно, Петра I. Этим все сказано.
Мы не помним шведского этапа своей истории. И не хотим помнить.
И дело не в российско-державном сознании. Дело в амбициях.
Мы хотим быть частью Европы (я имею в виду людей своего круга). Но – весомой, серьезной частью. А не европейским захолустьем. Мы хотим быть Венецией, а не каким-то Ниеном. Входить в Европу через Ниен нам не хочется. Уж лучше в очередной раз попробовать через «блистательный Санкт-Петербург».
Родовитые люди гордятся своими предками. А мы семь лет назад наивно предложили считать «основателем династии» не Петра Великого, а Якоба Делагарди. Это как предложить Рюриковичу вести отсчет не от Рюрика, а от какого-нибудь Улафа Кривые Руки. Пусть даже достоверно известно, что этот Улаф был храбрым варяжским воином.
Нынешний День города – 27 мая – понятен и четок. Нашел высокого мужика, напялил на него треуголку, а он ходит и горланит:
– Виват Санкт-Петербург!
И все довольны. Все понимают, что это Петр Великий. Хоть и не похож, и треуголка полиняла от многократного использования.
А что делать с Якобом Делагарди? Как проводить с ним День города?
Выйдет какой-то мужик и начнет орать:
– Виват Ниеншанц!
– Ты кто? – спросят его.
– Я – Якоб Делагарди, – испуганно ответит мужик, произнося по слогам свою фамилию.
– Ну и вали отсюда, Якоб Делагарди.
Это еще лучший вариант. Возможно, мужика сразу скрутит Росгвардия, не признав в нем шведского графа.
Посмешище какое-то, а не День города.
Мы живем в мире мифов. И это не чисто русская черта. Везде живут в мире мифов.
Миф о Петре I, великом преобразователе, который Россию вздернул на дыбы, слишком красив. И миф о том, как этот преобразователь основал город на пустом месте, тоже слишком красив.
Чтобы переключиться на Делагарди, нужно написать новый «Медный всадник» и изваять новый «Медный всадник».
Увы, ни Пушкина, ни Фальконе среди нас нет. И не предвидится. Так что остается искать мужика в треуголке.
Глеб Сташков
