Вид человека, не находящего себе места в «аквариуме» во время зачитывания бесконечного монотонного приговора, заставляет задавать неудобные вопросы. Прежде всего себе.
Когда кто-то утверждал, что дело Ив Роше целиком сфабриковано и политически мотивировано, я отвечал, что ЕСПЧ этого не подтвердил, а в Ив Роше еще раз заявили – в деле имеются серьезные признаки мошенничества со стороны компании братьев Навальных. Когда Явлинского разорвали на части за то, что он посмел критиковать узника режима, я написал, что считаю политическую критику признаком здорового плюрализма.
Но при всем этом надо четко говорить, что даже если то, что сделал Олег Навальный или фирма Навальных, формально неправомерно, такое происходит в России сплошь и рядом, а «попались» братья именно потому, что они Навальные.
А потом опять суд. «За ветерана». Сразу оговоримся, что, как и в случае с навешиванием клейма «иностранный агент», уголовные статьи за извращение (обобщенно говоря) фактов – не путинское изобретение. Первое «слизано» у американцев, второе, в виде ответственности за отрицание Холокоста, существует во многих западных странах с XX века. И позвольте высказать спорное мнение. Уголовные статьи за отрицание Холокоста неважно справляются с задачей искоренения этой напасти. Делегируя переработку вины и стыда за невообразимый ужас массового истребления евреев тривиальному правосудию, некоторые говорят: “Мы перевернули эту страницу, у нас есть уголовная статья, а ко мне в душу, пожалуйста, не лезьте”.
А что делать с теми, кому плевать, что кто-то «за Родину, за Сталина» помешал одной развитой и культурной нации поглотить другую, менее развитую и, якобы, менее культурную? Опять же, не говорим ли мы сейчас именно о Навальном в связи с этим явлением, потому, что это – Навальный? То, что кому-то из его сторонников-тиктокеров плевать на победу и ветеранов, это точно. Но «бороться» кафкианскими приговорами с этим нельзя. И если в том, что Навальный написал и сказал по поводу «предателей», и было что-то низкое, то суд умудрился это напрочь перечеркнуть – в моем восприятии, по крайней мере.
Список неудобных вопросов на этом, однако, не заканчивается.
Однажды, в далеком 2007-м «неизвестные» разгромили мой дом в Финляндии и положили мне на подушку фотографию умирающего Литвиненко. Незадолго до того появились сообщения о том, что мой фильм «Бунт. Дело Литвиненко» отобран в основную программу Каннского фестиваля. Совпадение? До происшествия в доме, я планировал съездить в Питер по важному делу. После разгрома я поездку отменил. Что это было? Страх? Мне было бы легко утверждать, что я в жизни ничего не боялся, так как снимал «на острые темы», в том числе и в полониевой палате Литвиненко, бывал в горячих точках и т.п. После выхода «Уроков русского» (о войне 2008 в Грузии) нападения, кстати, продолжились. Имея такой опыт, я могу сказать: страх в здоровом человеке полностью отключается только вместе с сознанием.
Я очень хорошо помню этот пронизывающий тело холодок при приближении к границе России после сигнала, который мне послали фотографией Литвиненко. Это нечто совсем иное, нежели стресс и адреналин при надвигающейся физической драке, например. Это – жуткое ощущение тотальной незащищенности от невидимой, но повсеместной и непредсказуемой силы. Причем интенсивность этого ощущения практически не зависит от количества благожелательных людей вокруг.
А вот Алексей Навальный утверждает, что его заказал лично Путин и что его пыталась несколько раз отравить российская контрразведка. Затем он ее высмеивает, оскорбляет и унижает. И еще раз заявляет на весь мир, что тот самый Путин – отпетый преступник, после чего летит в объятья своих «убийц» (как он их называет). Если Навальный верит в то, что он говорит, он не бесстрашный, нет, он просто – сверхчеловек. А кто остановит сверхчеловека, рвущегося к власти? ОМОН? Аппарат президента? Не смешите, господа чистоплюи, антифашисты, защитники грызунов и прочих чучмеков.
Многие из нас дают оценку состоянию дел в обществе и его деятелям на основании мифологем, а не трезвого, критического сопоставления опыта и логики. Мы хотим верить в героев и сверхчеловеков и используем любую подходящую для этого возможность. Подавляющее большинство не встречает героев в своем окружении и не видит сверхчеловеческого в себе, но не может отключить работу воображения, непроизвольно секретирующего идеалы. Из них слагают поэмы. Но что-то в этом случае отказывается рифмоваться. А что если сверхчеловек знает что-то, чего не знаем мы, что облегчает ему задачу по обузданию низменного инстинкта самосохранения? Что-то такое о горе-«убийцах», что делает всех этих могущественных жуликов и воров, которые когда надо не промахиваются, не такими опасными, как нам должно казаться?
Наша изголодавшаяся по хорошей большой любви интеллигенция уже закрепила за Алексеем Навальным место в пантеоне международных литераторов, кинорежиссеров и христианских мучеников. Но где-то плачет, плачет по нашему сверхчеловеку самый кондовый, но надежный русский полиграф.
Андрей Некрасов
