К чему движутся США? Останутся ли нынешние антирасистские и антитрамповские волнения лишь очередным бунтарским эпизодом в истории крупнейшей мировой державы, коих в прошлом было немало – или же это начало процесса её глобального внутреннего переустройства?
В Рунете об этом рассуждали много и жарко. Суждения высказывались в диапазоне от «ничего страшного» – это просто предвыборная горячка, усиленная усталостью от карантина, до пророчеств о «начале конца» США как единого государства. Однако голоса самих американцев, наблюдающих за происходящим в их стране, были при этом почти не слышны.
«Город 812» решил обратиться за комментарием к Майклу Фрису – американскому преподавателю, работающему в СПБГУ.
Причина того, что происходит – не только расовый вопрос
– Что, на ваш взгляд, является сегодня самой острой проблемой, проявившейся в ходе волнений в США?
– Причина того, что сейчас происходит — не только и даже не столько расовый вопрос. На мой взгляд, две самые важные проблемы США сегодня – это, во-первых, нежелание американцев слушать и слышать друг друга и, во-вторых, социальный разрыв между теми, кто имеет деньги и теми, у кого их нет или почти нет.
– Начнём с первой. Почему люди в Америке отказываются слушать друг друга?
– Думаю, что причина в культуре молодого поколения, сформированной их воспитанием. Возьмем для примера высшее образование. Последние 5-7 лет все бились за то, чтобы университеты стали safe space – «безопасным пространством»: мол, мы не будем обсуждать в наших кампусах острые, спорные вопросы, никто ни с кем вообще не будет ни о чём спорить, в итоге мы построим мини-общество, где все будут чувствовать себя морально защищенными.
Сама идея хорошая в плане образования, чтобы все могли учиться в академической среде, где есть толерантность и взаимопонимание в том, что у всех есть свое мнение. Но к чему это привело на практике? По сути – к запрету на инакомыслие. А точнее, на любую точку зрения, которая выходит за пределы либерального мейнстрима.
Допустим, республиканское сообщество университета хочет пригласить какого-то спикера, который выступает с консервативных позиций. И всё… Студенческое сообщество узнаёт об этом – и устраивает протесты, чтобы этому человеку не дали выступить. Так студенты в США сегодня защищают свои права на сохранение safe space. Но давайте называть вещи своими именами – это ведь никакое не пространство безопасности, это просто неготовность выслушивать чужую точку зрения. И это очень сильно противоречит самой сути образования, где обязательно должна быть общая дискуссия с разными взглядами.
Возьмём частый случай с молодым консервативным политическим комментатором, писателем и юристом Беном Шапиро. Ему не дают выступать в некоторых университетах. Но разве он пропагандист? По-моему, он просто высказывает свои взгляды, которые оказываются достаточно традиционными. «Нет, мы не пустим его выступать!», — заявляют студенты. Но почему? Чьей безопасности угрожает выступление Бена Шапиро? На мой взгляд, ничьей. Значит, запрет на его выступление – просто проявление идейной нетерпимости, разрушающей «дух университета» изнутри…
– Когда вы учились в университете в США, было не так?
– Со времен моего студенчества много изменилось! Сегодня практически никто не хочет воспринимать другое мнение. Если я скажу вместо «BLM» – «All Lives Matter» — меня просто обвинят в расизме и симпатиях к Трампу. На этом «спор» закончится.
Сейчас все очень агрессивные и чувствительные одновременно. Это относится даже к российским первокурсникам, которые не могут воспринять критику своих первых эссе. Конечно, никто не любит критику. Но у них сразу проявляется желание поспорить (хотя вроде бы в safe space споров быть не должно – но только не в случаях, зачастую вздорных и даже абсурдных, когда кто-то считает себя в чём-то морально задетым). Я, разумеется, готов обсуждать и пояснять студентам, почему я сделал те или иные замечания, однако мои тезисы и критика тут же подвергаются деконструкции. Это сейчас можно отметить у многих студентов, любых взглядов. Им лишь бы начать доказывать преподавателю, в чём он не прав. Никто не пытается найти что-то общее, нащупать точки пересечения мнений. Главное – не согласиться и остаться «при своём», в своём воображаемом safe space.
Конечно, 2020 год с его карантином добавил накала страстей. Студенты закончили учебный год в онлайне. Накопилась масса агрессии, которую Instagram и Facebook не помогают выплеснуть. Вот она и проявилась. Правда, вышла не только молодежь, и не только студенты. Но ведь и агрессия накопилась не только у них.
– Но есть, как вы уже сказали, и вторая проблема – социальная. А именно, всё тот же «классический» контраст между бедными и богатыми.
– Эта проблема, конечно, комплексная и всеобъемлющая, её суть – в разных социальных стартовых возможностях, которые по факту есть у белых с одной стороны и у чёрных с другой. Я затрону только один аспект, который мне, как преподавателю, ближе.
Надо начинать с уровня школы. Посмотрите, у нас есть до сих пор – сегрегация в образовании: есть частные школы, в которые белые (конечно, не все) могут позволить себе отправить отпрысков, и есть публичные школы, в которых учится большинство чернокожих.
– Образование в публичных (в российском понимании – «государственных») школах – менее качественное?
– В публичных школах существует реальная проблема, связанная с насилием. Вот где была бы уместна доктрина safe space, притом в самом прямом, «физическом» смысле слова! Мне кажется, что учителя и ученики в современной американской публичной школе не чувствуют себя безопасно — недаром школу охраняет настоящий полицейский. Есть еще и вопрос о зарплатах — это не университет, где преподаватель может заработать хорошие деньги. В школе — тяжелая работа с детьми, которые не всегда понимают ценность образования…
– Получается, что социальная проблематика возникает ещё в школе, где порой существует агрессивная среда. Как в этой связи вы прокомментируете высказывание известного чернокожего американского артиста и рэпера Шамика Мура, который написал в Твиттере, что, по его мнению, гибель Джорджа Флойда не была связана с расизмом, что есть проблема преступлений черных против черных и что, наконец, чернокожие также должны думать о том, как им следует общаться с полицией, чтобы не подвергать свои жизни дополнительному риску?
- Шамик Мур
– Мне кажется, что такие люди боятся высказать свои мысли. Но он не первый – тот, кто всё же решился. Похожее мнение высказал звезда Голливуда и обладатель премии «Оскар» также чернокожий актёр Морган Фримен – он заявил, что сами афроамериканцы должны подумать о своем поведении, посмотреть на проблему глубже.
- Морган Фримен
Конечно, межрасовые проблемы есть, и они были раньше. Но надо найти такой подход, который устраивал бы не только афроамериканцев. Если мы и дальше будем просто делить общество на белых и черных, пытаясь заставить одних «подчиниться» другим, мы никуда не придём. Нужен межрасовый и межкультурный консенсус, а не «иерархия цвета кожи», как это происходит сейчас.
Мне даже кажется, что до какой-то степени Обама подливал масло в огонь. Во-первых, очень многие обращали внимание на то, как он выступал в северных штатах, а как — перед «своими» — на Юге. За это, к слову, его ругали и республиканцы, и демократы; и белые, и черные. В общении с чернокожими у Обамы появлялись другие интонации, слова другие. Это была политика, популистская.
Обама нашел свой подход — это нормально, так делают все политики. Но это, повторяю, усилило межрасовую напряженность. И не только в языке, конечно, дело. Была история, когда одного чёрного профессора несправедливо задержали. Обама очень эмоционально высказался об этом в том духе, что у нас опять проблема с полицией, которая реагирует только на чёрных. Такие публичные высказывания от первого лица — это тоже было неправильно. И это тоже усиливало предпосылки того конфликта, который разразился сейчас…
– Вы упомянули о факторе карантина как важнейшем триггере, который подтолкнул американское общество к волнениям…
– Эпидемия коронавируса и борьба с ней высветили глобальную неэффективность «большого государства» и нанесли по его авторитету серьёзный удар. Трамп, к примеру, вообще ничего не смог сделать с коронавирусом. Проблему решали сами штаты. И нельзя сказать, что решали особо успешно. В Калифорнии, например, закрыли вообще всё… У губернатора в руках была большая власть: он запретил выходить на улицу, обязал носить средства индивидуальной защиты.
Но если вдуматься: это же всё на грани авторитаризма! Конечно, надо думать о сохранении жизни других, но подход был неправильным. Кажется, что такая политика – глубоко антидемократична и неверна.
При этом практически никто на уровне федерального центра не обсуждал, как помочь бизнесу. Почти все совершеннолетние получили 1200 долларов от правительства. Но это, в принципе, всё. От всего этого у населения скопилась агрессия. Окей, Трамп не может решить, наш штат тоже — в итоге непонятно, куда идти. Добавьте к этому, что в стране нарушены, по сути разрушены инструменты диалога.
И вот происходит убийство Флойда — и происходит взрыв. Все выходят, будто нет никакого коронавируса. Надо ведь понимать – это был ещё и негласный бунт против карантина, а не только «против расизма». Люди выходят без масок, без перчаток. И это тоже было лицемерно – как будто эпидемия уже прошла, хотя это было не так… Замечу, что, может быть, мы увидим рост количества заболевших там, где были протесты.
Демократы используют BLM, чтобы сменить Трампа
– Меняется ли сегодня в США отношение к протестам? Демократы, включая кандидата в президенты Джо Байдена, вроде, от них уже спешат откреститься?
– Да. Но поначалу-то все вышли с бунтующими активистами на улицу! Очень многие высказались, что BLM действует правильно. Все были в шоке. Разве неважно, что они поджигают, уничтожают или разрушают частные бизнесы или публичные парки? Но вскоре демократы стали снижать риторический градус.
– Есть ли у BLM шанс стать партией третьей силы, когда они почувствуют, что демократы их «предали»?
– Демократический истеблишмент этого не допустит. Ведь кто финансирует BLM? Демократы. В то же время само это движение показало не самое лучшее лицо: насилие, поджоги. Это не имеет ничего общего с идеями Мартина Лютера Кинга…
– Тогда зачем демократы по-прежнему финансируют это движение?
– Возьмем типичную демократическая позицию: «Мы – за равноправие! Мы будем помогать чёрным и всем меньшинствам!» Но только чем они помогли? Окей, это был популизм. Вот поэтому демократам выгодно сегодня продвигать этот радикальный и предельно насыщенный эмоциями дискурс, который уводит внимание общественности в другую сторону – полиции, правительства, а не тех же демократов, которые, к слову, контролируют Палату представителей и, вообще-то, отвечают за ситуацию в стране. Но за демократов традиционно голосуют меньшинства. И демократам выгодно сегодня представить себя их покровителями и защитниками, даже когда радикально настроенные представители меньшинств совершают акты насилия и вандализма. Думаю, демократические политики просто пытаются использовать этот протест, чтобы сменить Трампа.
И если это случится, демократы, думаю, ещё больше дистанцируются от BLM.
- Джо Байден и Дональд Трамп
– Но даже если так, означает ли это, что проблема утихнет?
– Не думаю. Не исключено, что в недалеком будущем агрессия скопится с другой стороны – не у афроамериканцев, а у белых. Но и это будет временно. И это также не решит тех проблем, о которых мы упомянули в самом начале.
Вообще, на мой взгляд, нам надо вернуться к мнениям отцов-основателей, к той модели, которую они предлагали и которая в итоге позволила США стать успешной страной. Да, есть федерация, но реальная власть – у штатов, а не в Вашингтоне. Сегодня эти «азы» как никогда актуальны, и их надо снова осмыслить и обсудить. Вспомним модель Джеймса Мэдисона, который высказывался за меньший централизм.
- Джеймс Мэдисон
Хоть он и писал профедералистические статьи, Мэдисон все равно выступал за сильные штаты. Он выступал за разделение власти. Может быть, сами штаты должны решать свои проблемы, и не надо вообще пытаться выдумывать единую внутреннюю повестку для всей Америки в целом? Что общего между внутренними проблемами Калифорнии, Юты или Вермонта? На мой взгляд, очень мало. И нужно ли пытаться все эти проблемы решать через единое протестное движение типа BLM? Думаю, нет.
– Но сегодня ни одна из двух главных партий так, похоже, не рассуждает. Какой новизны следует ждать от большой американской политики, если она просто пойдет по пути адаптации к дискурсу «Черные жизни важны»?
– К тому, что Байден выберет себе в качества кандидата на вице-президента черного… А лучше, черную женщину. И тема расизма станет снова официозно-политизированной…
– Есть ли у BLM, помимо их основного лозунга и уличных акций, какой-то законодательный конструктив, которым демократы могли бы наполнить свою программу и конкретную политику?
– На первый взгляд, да. BLM предлагают реформировать полицию. Проблема с расистскими настроениями в недрах полиции существует давно. Об этом много говорили в 1960-е годы (есть прекрасный фильм 1967 года – «Полуночная жара»), когда расисты работали в полиции и на Юге, и на Севере. Поэтому тогда и протестовали. Но сейчас я не могу сказать, что большинство полицейских ненавидят черных. Нет, конечно такие есть: тот, кто убил Флойда — его надо судить. Но я бы сказал, что 99% полицейских далеко не такие.
Но чего конкретно хочет добиться движение BLM? «Defund the police!» – перестать финансировать полицию?
Ну, окей, уберем полицию, а дальше что? Сами будем друг друга защищать благодаря Второй поправке, то есть с оружием в руках? Я понимаю, что BLM – против насилия полицейских. Но кто же с этим не согласен? Однако бороться с полицейским насилием путем упразднения полиции – всё равно что бороться с перхотью посредством гильотины…
Здесь важно учитывать и то, что среди чернокожих заметна своего рода системная ненависть к полиции — это же часть их субкультуры. Их музыка, рэп – и об этом тоже. Они называют копов «pigs» – свиньями! «Сейчас пойдем убивать свиней!»
Дети афроамериканцев часто слышат от родителей про полицейских: «Они плохие, они убивают наших!» Человек подрастет — и будет с этими же взглядами.
Давайте при этом посмотрим на иные проблемы чернокожих: большинство было воспитано одним родителем. Это разве не часть проблемы воспитания афороамериканцев и их будущего?
Да, был жуткий случай с Флойдом, но кто-нибудь обращает внимание на тех чёрных полицейских, которые были убиты во время протеста? Нет, но зато все знают: «Джорж Флойд».
Мне кажется, что Соединённые Штаты уже на пороге гражданской войны — хотя никто об этом особенно не говорит…
– Кто будет второй стороной конфликта?
– Люди, которые стоят около своих магазинов с ружьем! Вот она — опасность Второй поправки. Типичные белые республиканцы без высшего образования.
Жители США находятся в состоянии общей обиды друг на друга
– Почему же протестующие так убеждены, что без уличного насилия одолеть расизм в американском обществе невозможно? Они утверждают, что ситуация с расизмом не меняется в лучшую сторону со времён Борьбы за гражданские права, то есть с конца 1960-х…
– Неужели лучше не стало? Мне кажется, что позитивные изменения есть. Есть равноправие — то есть одинаковые возможности. Ключевое слово – возможности. Это не значит, что доход у всех будет одинаковый, это не значит у всех будет одинаково успешная работа. Правда, у многих такое ощущение, что государство им что-то должно. И они забывают, что надо быть самостоятельными. Почему не обратиться к идеям книги Айни Рэнд «Атлант расправил плечи»? Хороший пример. Проблемы, бедность и безумие – всё это было и раньше, но все равно люди могли иметь какую-то мечту и воплощать ее.
– Но вам могут возразить: «Вы говорите, что стало лучше, потому что вы – белый, к тому же мужчина!»
– Я высказываю моё мнение, стараюсь быть беспристрастным, и это мой взгляд со стороны. Мне действительно кажется, что стало лучше, чем было раньше, — есть больше возможностей, есть помощь нуждающимся. Если кто-то действительно нуждается в дополнительной помощи, он может её получить у правительства и сети НКО. Но это зависит от семьи, воспитания, общества и культуры. Не все такой помощью умеют пользоваться.
Может быть, моё мнение по данному вопросу – не самое репрезентативное. Но об этой проблеме стоит думать. Долг гражданина — иметь мнение, критически анализировать ситуацию. Надо признать, где мы сделали подвижки, а где остались проблемы. Чтобы судить, нужно разговаривать.
Когда я учился в университете в Массачусетсе в Wheaton College, то жил в общежитии в трехместной комнате. Один сосед – типичный белый, второй, Уэйн – афроамериканец. И целый год мы жили вместе. Говорили абсолютно обо всём: от музыки до женщин. Мы столько всего обсудили! И не было никакой стены недоверия, никакой самоцензуры. Никто не считал, что чужое мнение или какие-то отдельные слова нарушают его safe space…
Можно и нужно выносить суждения, если ты умеешь разговаривать, если ты можешь воспринимать критику и посмотреть на все немного иначе, чем ты привык.
А сегодня зачастую бывает так: «А, ты из такого-то штата или за кого ты проголосовал? Значит, ты расист!» Но у меня были разные коллеги, и этот вопрос раньше так не обсуждался.
– А как, на ваш взгляд, стоит разрешить проблему safe space и «оскорбления чьих-то чувств»?
– Очень тонкая грань между простым оскорблением и расистским – а у нас есть уголовная статья за расизм. Очевидно, что любое оскорбление — это плохо. Но надо ли подавать в суд, допустим, за блекфейс (изображение чернокожего посредством грима или маски)? Или достаточно общественного порицания? И если мы установим множество запретов, то какое общество в итоге получим? Разве это можно будет назвать либерализмом, хотя за запреты сегодня выступают как раз те, кто называют себя либералами?
Представим, что по тем или иным причинам мое высказывание вас обижает, обозначим, что оно даже не связано с расизмом. Значит ли это, что мы не можем вести диалог, обсудить и договориться, как вести себя друг с другом?
Тут стоит вернуться к обществу. Столько внимания приедается чувствительности. Я считаю нужным учитывать личность и личные чувства каждого. Перед совершением поступка надо думать, кого я могу обидеть. Поймут ли меня правильно? Но нельзя доводить всё до запретов и отказа от диалога в ситуации малейшего несогласия.
Если мы будем обижаться на каждый поступок, будет не о чем говорить. Ты можешь «обидеться» на мои вкусы… Но это не означает финала нашей приятельской истории. Америка находится в состоянии «всеобщей обиды всех друг на друга».
Вот мне не нравится чей-то памятник. Но история соткана из очень сложных моментов. Возьмем для примера Линкольна… К нему уже отношение неоднозначное, как минимум. Однако давайте вспомним, где выступал Мартин Лютер Кинг? У памятника Линкольну.
Ведутся активные споры о том, был ли Линкольн расистом, цитаты приводят. Но надо же учитывать контекст XIX века! А кто был за 13-ю поправку, запретившую рабство? Линкольн. При этом, может быть, он и не видел чёрных равными белым.
А 14-я и 15-я поправки, запретившие дискриминационные законы во всех штатах США и даровавшие избирательные права всем гражданам США? Да, они были приняты, но затем во многих штатах все же были приняты и сегрегационные «Законы Джима Кроу». Но прошло ровно 100 лет с момента отмены рабства, и снова случилось переосмысление, случилось дальнейшее движение в сторону равноправия. Может быть, я это имею ввиду, когда говорю, что стало лучше: в том числе по количеству голосующих чернокожих. По резкому уменьшению числа расистски настроенных полицейских — ещё 50 лет назад они использовали водомёты, натравливали собак. Сейчас разве такое повсеместно?
– А как сегодня в США «правильно» называть представителей меньшинства, с которым связан нынешний протест?
– People of color — это очень политкорректно. Афроамериканец — тоже. Уже спорно, можно ли их называть black – «чёрными». Да, это часть лозунга, но об этом уже спорят!
– Вообще, как вы относитесь к запрету слов? Ведёт ли оно к чему-то полезному в плане борьбы с расизмом?
– Нет, это совсем неконструктивная идея. На мой взгляд, достаточно индивидуальной «самоцензуры». Каждый человек сам должен решать, что и как ему говорить. Запретами ничему и никому не поможешь. Вот уже давно запретили и блекфейс, и «апроприацию», многие слова – а бунты идут третью неделю…
Хотел бы жить в маленьком городе, где можно решать проблемы, а не только их создавать
– Вообще, глядя на ситуацию в США в целом, я склоняюсь к тому, что не хотел бы жить в большом городе. Вот полиция Нью-Йорка была долгое время примером для всех, но даже она не справилась с защитой мирных жителей!
Опасно жить в большом городе. Несколько из моих знакомых из больших штатов и достаточно больших городов берут на улицу с собой пистолет. Но доступность оружия — это тоже проблема. Ибо это тоже, на мой взгляд, добавляет агрессию.
А маленький город — это привычность к неизменности в жизни, в нём нет постоянных неожиданностей. В нём просто спокойно.
Я сам – из маленького города. Такой же контраст, к слову, есть и между большим государством – и отдельным штатом.
Вообще, в протестном движении есть один любопытный «локалистский» эпизод, о котором мы, правда, мало что знаем – это CHAZ – Автономная зона Капитолийского холма в городе Сиэтле. Это же очень похоже на Occupy Wall Street. Но, как мы знаем, протестное движение 2011-12 годов сошло на нет по причине своей утопичности и отсутствия конструктивной адженды. Так что не уверен, что опыт CHAZ – это что-то по-настоящему перспективное…
– Люди из маленьких и больших городов/государств, по-вашему, отличаются друг от друга?
– Да, думаю, у них отчасти разные ориентиры. Граждане небольшой территории привыкли ценить то, что у них есть. Они больше уважают тех, кто их окружает. Помню эпизод – то ли Миннеаполисе, то ли в Нью-Йорке в разгар протеста. Вышла афроамериканка и спросила протестующих: «Зачем вы решили разрушить тут всё? Вы разрушили автобусную остановку. Как мне теперь ехать на работу?».
В маленьком городе такого не допустят. Быть может, это мои ошибочные субъективные ощущения. Но есть факт. В малые города активисты тоже пытались «привезти» свой протест. Но люди там настоятельно просили их уйти из города!
Сегодня несколько чернокожих предпринимателей в крупных городах вывесили на окнах своих заведений объявления, что их владелец – чернокожий. Нужно ли нам в XXI веке такое? Кажется, мы возвращаемся в прошлое.
Может, надо сменить Трампа, чтобы погасить ситуацию. Но это не решит проблему…
И в качестве послесловия. Этот год изменил многое в моем отношении к этой проблеме. Когда я жил в одной комнате с Уэйном, я не замечал, что он – чёрный. Он был просто мои другом. А сейчас мы снова стали обращать внимание на цвет кожи. И значит, мы двинулись в неверном направлении.
Григорий Конников
