Мечта о светлом завтра – на земле или на небе, не суть – то, без чего не могут нормально жить и прорастать в будущее ни человек, ни общество, ни культура. Даже если все люди накормлены и материально упакованы.
Сегодня в мире такой мечты – институционально нет. Мир помешался на институциональном страхе потерять то, что есть, свой жир и комфорт – «всё, что честно нажито». И в итоге теряет покой и свободу.
Ибо страх, как говаривал ещё Фасбиндер, съедает душу.
Мир со съеденной душой, давно превратившейся в трусливую, лживую и агрессивно тявкающую на всё, что кажется «опасностью», душонку – это мир, в котором жить тревожно и скучно. И, в общем, бессмысленно.
Мир, где «скрипач – не нужен», где нет места яркости, нет места творчеству, нет места подвигу. А есть лишь всепроникающий – сверху, сбоку, снизу – тоталитарный, ни горячий, ни холодный, но блевотисто тёплый мейнстрим.
Конечно, тревог и бед в истории хватало всегда. И их бывало гораздо, на многие порядки больше, чем сейчас. Но всегда были мечты. И была культура – страстная, дерзкая, чарующая, зовущая, литургичная (а не правильно-хайпово-балаганно-никакая). И это создавало иллюзию смысла – которая не казалась иллюзорной.
А что есть нынче? Для чего мы стадно бережёмся от ковидной чумы? Для какого Декамерона? Для каких таких грядущих тузов в рукаве и чудесно-волшебных свершений и озарений? Или просто для сыто-полицейского торжества глобальной серости?
Ещё недавно мне казалось, что я знаю хотя бы примерный ответ на все такого рода вопросы. Но чем дальше в XXI век, тем мои ответы всё более гулко и больно возвращаются ко мне, оттолкнувшись от голых стен Шильонского карцера.
И теперь я совсем по-новому читаю последнюю строчку Байроновой поэмы: «Когда за дверь своей тюрьмы На волю я перешагнул — Я о тюрьме своей вздохнул»…
Даниил Коцюбинский
